Сочинение Анализ прозы и поэтики Ив. Бунина
"Анализ прозы и поэтики Ив. Бунина"
Бунин - все сочинения
В. Брюсов, оценив раннюю пейзажную лирику Ив. Бунина, обронил несправедливое: «Совсем слабы все стихи, где Бунин порой хочет морализовать или, еще того хуже, философствовать». И по сей день этот период бунинской поэзии называют «слишком литературой».
Где корни столь ошибочных суждений? Молодые художники искали вечное, нетленное в обычном, несовершенном. Их оценки часто прятались в подтексте, нередко полемическом. Легче было заметить незатейливый жизненный материал. Его отражением и руководствовались критики. Произведения требовали куда более пристального взгляда. В юношеском творчестве Бунина исходными действительно стали картины родного края. Но автор сам говорил, что «протокольно о природе» никогда не писал. Напряженное влечение к гармонии главенствовало везде. Ее открытие происходило даже во внешне неприглядных реалиях и воспринималось наградой:
А мир везде исполнен красоты.
Мне в не теперь все дорого и близко:
И блеск весны за синими морями,
И северные скудные поля…
В бунинской палитре — необычайно богатый разлив красок. Во имя обретения Прекрасного осваиваются особые соцветия, смелые сопоставления. Возникают ассоциативные определения: «трава в холодном серебре», «невинно голубеющее небо»; более сложные метафорические построения: «ветер жидкими тенями в саду играет под ветвями», солнце «глядится по-весеннему в светлые воды реки». С другой стороны, может быть, впервые образы природы впитали человеческое ощущение неприютности, грозные предчувствия: «молодой озябший чернозем», «нагая степь», мороз бродит по «глухому погосту», заглядывая в «безмолвные избы». Конкретные слагаемые пространства и времени предстают в обычном своем облике и как носители непознанной тайны всемирного бытия. «Предвечная красота и правда неземная» несовместимы с «заблудшей» человеческой жизнью:
…Один небосклон недвижим,
Спокойный и благостный, чуждый
Всему, что так мрачно под ним.
Проза Бунина строится будто на простейшем бытовом материале, передает краткие моменты людского существования. Но рядом с немудреными героями всегда есть громадное царство вселенной. В рассказе «Мелитон» (ранее назывался «Скит»): Мелитон, доживающий свой одинокий век в сторожке, и прекрасный лесной край. Их соотнесение исполнено большого смысла. Соседство предсмертного срока старика с неумирающей красотой природы — печально. И вместе с тем повествование одухотворено мыслью о слитности «чистой, простой, бедной» судьбы Мели-тона с бескрайними пространствами. Митрофан в рассказе «Сосны» тоже отмучился «в батраках у жизни», прошел «всю ее лесную дорогу». Но «гул сосен сдержанно и немолчно говорил и говорил о какой-то вечной, величавой жизни». В ее лоне и «спокойно-печальный» путь Митрофана, и светлая память о нем оставляют глубокий след души, приумножая течение беспредельного времени. О «Соснах» Чехов сказал: «…очень ново, очень свежо, очень хорошо, только слишком компактно, вроде сгущенного бульона».
Ранняя проза Бунина была лирической по форме своих обобщений, хотя разной по жанровой организации. Многие произведения представляли собственно авторский монолог: «На Донце», «Перевал», «Антоновские яблоки», «Новая дорога». Нередко сохранялось объективизированное изложение. Тем не менее оно сложно переплеталось с истолкованием, даже «домысливанием» происходящего от лица писателя: «Далекое» («В хлебах»), «Белая лошадь» («Астмы»), «Птицы небесные» («Беден бес»). В любом случае авторское постижение мира главенствовало.
Раздумья о путях человечества владели Буниным с юных лет. Так же как Куприн да и другие литературные деятели эпохи, он страшился «машинной» цивилизации. Идеалом была высокая духовная культура. «Религия, мораль, право, наука, философия и искусство — вот те средства, которые подняли человека с зоологической стадии развития»,— убежденно писал начинающий поэт. А в своем творчестве постоянно варьировал мудрую мысль: «жизнь не стоит на месте , но не тем ли и хороша жизнь, что она пребывает в неустанном обновлении». Это движение понималось, однако, сменой лишь духовных укладов. В совершенствование общества Бунин не верил, социальных ценностей не находил в прошлом и не ждал от будущего. Он придерживался аполитичной позиции. И все же никак нельзя согласиться с часто повторяемым утверждением полного якобы равнодушия у молодого писателя к общественным процессам.
Открытие состояний человеческой души — что же это, как ни проникновение в атмосферу времени, ее истоки и тенденции, противоречия и перспективы? С первых произведений Бунин волнует печальной правдой о тоске одиночества, тщетности неясных стремлений. Подзаголовок одного произведения — «Из повести о современных людях» — точно указывает на область авторских раздумий. Они вызваны сходными впечатлениями.
В разобщенном, утратившем душевную теплоту мире писатель склонен подчеркнуть власть «беспощадного и таинственного» («Белая лошадь»), «темного, слепого и непонятного» («Осенью»), «тайны, части того, что за пределами познаваемого» («Туман»). Трагическим разочарованием венчаются попытки «заглянуть в неведомое».
Таков итог усилий слабого, заблуждающегося человека. Но его опытом Бунин вовсе не ограничивает поиск. Писатель задумывается о подлинных свершениях, когда «чем-то осветят новые люди свою новую жизнь», «свой бодрый и шумный труд» («Эпитафия»). Созерцание горного озера приводит к более конкретному желанию: «красота новой для нас природы, красота искусства и религии всюду волновала нас юношеской жаждой возвысить до нее нашу жизнь» («Тишина»).
Вот заветная мечта — по возможности приблизиться к гармонии природы, к духовным высотам искусства и религии. Реальные отношения и обстоятельства резко противоречили такому побуждению. В приятном шуме «сложного крестьянского труда, неотделимости» от полей и лесных дорог Бунин нашел дорогие для себя примеры, воплотив их в небольшом повествовании «Антоновские яблоки». Бунин умел «аскетично», без всяких подробностей ввести в человеческое внутреннее состояние и вместе с тем редкой поэтичностью красок раскрыть его нравственную сущность. Этот дар сразу выделил создателя «Антоновских яблок». Однако само по себе стремление проникнуть в шаткое, противоречивое или неосознанное мироощущение — характерная черта литературы начала века.