Сочинение Дневник Родиона Раскольникова (по роману Ф.М.Достоевского «Преступление и наказание»)

    Предисловие.

    Сегодня, наверное, один из самых счастливых дней в моей жизни – наконец-то мне удалось достать клочки бумаги и немного чернил. Я так давно этого хотел, что эта мысль чуть опять не довела меня до помешательства. Все же я еще слишком нервозен и вспыльчив. Видимо каторга пока не совсем «вылечила» меня…

    Да, каторга действительно может лечить. На фоне тех физических страданий, которым я подвергаюсь здесь уже два года, семь месяцев и четырнадцать дней, нравственное страдание отходит на второй план. Лишь изредка волны душевной боли захлестывают существо мое, воспоминания о минувшем рвутся наружу… в эти минуты мне необходим собеседник. Но такового здесь нет, люди вообще меня сильно раздражают. И вот чудо - клочки посеревшей бумаги совершенно случайно попадают в руки мои. Теперь душа моя будет иметь отдохновение… И я с трепетом приступаю к записям своих мыслей.

    Дневник.

    Как же все это произошло, что же свело меня с ума?..

    К примеру, можно говорить о ряде случайностей, которые утвердили меня в том, что старуху необходимо убить и что в этом убийстве нет ничего плохого. Я помню случайный разговор в трактире, из которого стало известно, что смерти процентщицы желаю не только я. Старуха становится в моем понимании бичом человечества, гнойником, который необходимо удалить. А потом как легко ко мне попадает топор...
    Обстоятельства подталкивали меня к убийству! И я не мог пройти мимо этих «знаков»… Именно они лишили меня последних сомнений по поводу того, необходимо ли совершать этот проступок. Не будь этих случайностей – кто знает, чем бы все закончилось…

    А потом произошло убийство… Но я не хочу об этом писать. Еще слишком живо во мне воспоминание лица этой бедной полоумной девушки, которая случайно оказалась там, в этой кровавой квартире…

    А потом было следствие…

    Я сам направился к Порфирию Петровичу в гости, чтобы, во-первых, познакомиться, а во-вторых, сообщить, что был закладчиком у Алёны Ивановны и что хотел бы со временем вернуть заложенные вещи.

    С самого начала разговора я рассчитывал и взвешивал каждое своё слово. Я «пытался» быть ни в чём не виновным… Старался вести себя естественно, а сам пытливо за всем наблюдал. Но с течением времени я начинал всё больше нервничать. У меня периодически начинала появляться одна и та же мысль: «Знает!» Моя игра уже не казалась мне такой забавной и успешной: «Хорошо ли? Натурально ли? Не преувеличил ли?» Ах, эта нервическая болезнь…

    Наконец, я помню, мне предоставилась передышка, когда Порфирий Петрович вышел приказать принести чаю. Мысли в моей голове проносились как молнии, я начал всех подозревать и презирать. Уже нельзя было понять, здоров я или нет. Я помню, как внутренне обращался к своему мучителю:

    - Ну, бейте прямо, а не играйте, как кошка с мышью. Это ведь невежливо Порфирий Петрович, ведь я ещё, может быть, не позволю-с!.. Встану, да и брякну всем в рожу всю правду… А что, если мне только кажется?..

    И мне кажется, я совершенно выдал себя, когда речь зашла о статье, которую я написал полгода до этого.

    Порфирий Петрович сам вызвал меня на этот разговор, прося разъяснить некоторые положения статьи, а именно утверждение, что люди делятся на «обыкновенных» и «необыкновенных». Сначала нехотя, а затем всё более разгорячаясь, забывая об осторожности, я пояснял: «Я только в главную мысль мою верю. Она состоит именно в том, что люди, по закону природы, разделяются вообще на два разряда: на низший, то есть, так сказать, на материал, служащий единственно для зарождения себе подобных, и собственно на людей, то есть имеющих дар или талант сказать в среде новое слово. Первый разряд всегда – господин настоящего, второй разряд – господин будущего».

    А что, разве не так? Я и сейчас согласен поспорить на эту тему, да и спорить нечего! Необыкновенные люди имеют право по совести на совершение преступления, если оно служит достижению цели! Порфирий Петрович просил меня пояснить, как же можно отличить один разряд от другого, потому что, якобы, может произойти путаница и один из одного разряда вообразит, что он принадлежит к другому разряду, и начнёт устранять все препятствия. Глупости, «материал» даже во сне не поднимает голову над обстоятельствами, которые его душат! А вообще-то он на меня намекал, как это было явно и нагло!

    А потом была Соня… Это светлое пятно в моей памяти, она помогала мне избавиться от душевой муки.

    Впервые я увидел ее, когда принес домой её отца, которого переехала лошадь. Мармеладова была одета соответственно своему роду занятий (перекупленное через третьи руки цветастое платье, соломенная шляпка с ярким пером). Но потом она постепенно раскрыла свой внутренний мир, и я поразился тому, насколько несчастна и чиста эта девушка. Спасибо, родная!

    О! Вот теперь, мне кажется, я понял очень важную вещь. И все стало на свои места! Я разгадал свой сон, тот, что не давал мне покоя все это время.

    Я видел свой родной город, мне около семи лет, я гуляю со своим отцом. Всё наполнено очарованием детства. Кроме одного места – кабака, там всегда была такая толпа, так орали, хохотали, ругались, так безобразно и сипло пели и так часто дрались. Мы проходим мимо этого кабака… Особенное обстоятельство привлекает мое внимание… Из кабака выходят с криками, с песнями, с балалайками пьяные-препьяные, большие такие мужики в красных и синих рубашках. Вся эта ватага залазит в телегу, в которую впряжена старая тощая лошадка, которая просто не сможет двинуть с места такую тяжелую ношу. Хозяин начинает бить лошадь кнутом и кричать: «Не трошь! Моё добро! Что хочу, то и делаю. Садись ещё, все садись! Хочу, чтобы непременно вскачь пошла!..» Затем к нему присоединяются ещё несколько человек, таких же пьяных как и он. В итоге они забивают лошадь до смерти.

    Я плачу. Один из секущих задевает меня по лицу, но я не чувствую, ломаю свои руки, кричу…

    Теперь я понял, что это значит! Я во сне - и ребенок, и Миколка с кнутом, забивающий свою лошадь. Я увидел, во что я могу превратиться, и мне было противно и страшно. Ребёнок во мне сопротивлялся, ведь он единственный, кто восстаёт против пьяных убийц.

    Кабак - это, скорее всего, Петербург. Тот самый город, который я виню в своём ужасном положении. Да, этот город переделал меня, изуродовал. Но, как и пьяные мужики в моем сне, я пришёл в этот город и остался в нём добровольно.

    Во сне хозяин лошади постоянно повторял – «Моё добро!» Он считал, что имеет право на убийство, хотя никто, в окружающей его толпе, не понимал, зачем он это делает. А в скором времени и сам я скажу: «Тварь я дрожащая, или право имею?»

    Как я устал, эти воспоминания совершенно меня опустошили, но зато эти записи помогли мне понять, что все произошедшее со мною не череда бессвязных эпизодов, а судьба, моя судьба…