Сочинение Двенадцать - Сочинение по поэме Блока «Двенадцать»
Блок "Двенадцать" - сочинение "Сочинение по поэме Блока «Двенадцать»"
В поэме изображен Петроград в начале января 1918 года, то есть в те дни, когда и писалось произведение. Бушует метель — символ революции. Образ ветра, бури, стужи — это излюбленный образ Блока, к которому он обычно прибегал, когда стремился передать ощущение полноты жизни, ожидание великих событий. Первое стихотворение цикла «Вольные мысли» (1907) заканчивалось такими строками:
* Всегда хочу смотреть в глаза людские,
* И пить вино, и женщин целовать,
* И яростью желаний полнить вечер,
* Когда жара мешает днем мечтать,
* И песни петь! И слушать в мире ветер!
Образы ветра, метели, стужи встречаются и в других произведениях поэта, например в стихотворении 1914 года «Земное сердце стынет вновь…» с его высоко-патетическими строками:
* Земное сердце стынет вновь,
* Но стужу я встречаю грудью…
* Нет! Лучше сгинуть в стуже лютой!
* Уюта — нет. Покоя — нет.
Образ ветра как символ стремительного движения в будущее создан в цикле «О чем поет ветер». Незадолго до революции Блок обращается к образу ветра, стремясь передать тревожное состояние своей души («Дикий ветер стекла гнет»,. Поэт жадно вслушивается в грядущее, которое слышалось ему в шуме ветра. Очень скоро после февральской революции Блок понял, что она была обманом народа. «Не знаю, была ли революция?» — записывает он в дневнике 25 мая 1917 года, а на второй день — более категорично: «…то, что было, не было революцией». Запись 5 августа передает страстное ожидание подлинной революции: «За миновавшей вьюгой открылась железная пустота дня, продолжавшего, однако, грозить новой вьюгой… Таковы были муждуреволюционные годы , утомившие и истрепавшие душу и тело. Теперь — опять налетевший шквал…»
Не случайно образом ветра начинается поэма «Двенадцать». Этот образ проходит через все произведение, сопровождает все мысли поэта в дни революции. Во время работы над поэмой в записной книжке Блока часто упоминается ветер. «К вечеру ураган (неизменный спутник переворотов)» — 3 января; «К вечеру— циклон» — 6 января; «Бушует ветер (опять циклон?)» — 4 января. В статье «Интеллигенция и Революция» — со ссылкой на Карлейля: «Демократия приходит, «опоясанная бурей».
И, наконец, рассказ Блока о работе над поэмой: «Во время и после окончания «Двенадцати» я несколько дней ощущал физически, слухом, большой шум вокруг — шум слитный (вероятно, шум от крушения старого мира)… поэма написана в ту исключительную и всегда короткую пору, когда проносящийся революционный циклон производит бурю во всех морях — природы, жизни и искусства» . Характерно, что к такому же образному определению революционной атмосферы прибегнул тогда же : «…кругом с страшным шумом и треском надламывается и разваливается старое, а рядом в неописуемых муках рождается новое …».
И вот начало поэмы.
* Черный вечер.
* Белый снег.
* Ветер, ветер!
* На ногах не стоит человек.
* Ветер, ветер — На всем божьем свете!
Это тот же беспокойный ветер, с которым мы уже встречались в дореволюционной поэзии Блока. Но теперь он вдребезги разбивает старый мир, это страшный, черный ветер для буржуя, жалко жмущегося в подворотне. Образ ветра в поэме воспринимается и как прямое изображение — именно такая ветреная, метельная погода была в Петрограде в январе 1918 года,— и как символ революционного шквала. Ветер треплет плакат «Вся власть Учредительному собранию», сбивает с ног представителей старого мира — от попа до проститутки; все эти, как выразился . Паперный, «не действующие, а, скорее, действуемые лица» ‘ не могут устоять в разыгравшейся вьюге. И твердо, упорно навстречу ветру, встречая стужу грудью, идут двенадцать красногвардейцев — идут, не подвластные грозным стихиям, идут, увлеченные идеей нового мира, идут «державным шагом» — новые хозяева страны.
В поэме нет ничего случайного или незакономерного, нет ничего, что не было бы связано с мироощущением Блока, что не вытекало бы из его прежних произведений. Это относится и к образной системе, к романтической символике, это касается и сатирической линии в поэме, это можно сказать и о методе изображения сил нового мира.Ненависть Блока к старому миру, к «буржую» — это старая ненависть поэта, еще с того времени, когда он писал о «прогнившем хлеве буржуазии». В поэме выступают и те мещане, которые вызывали гнев поэта своим обывательским самодовольством. Ненависть Блока к «буржую», этому воплощению всех мерзостей «страшного мира», все нарастала, принимая порой форму болезни. Особенно обострился гнев Блока после Октября, когда ему еще яснее стала мерзкая сущность буржуа. 26 февраля 1918 года, т. е. через месяц после окончания поэмы, Блок делает такую запись о буржуа — соседе по квартире:
* «Господи боже! Дай мне силу освободиться от ненависти к нему, которая мешает мне жить в квартире, душит злобой, перебивает мысли… Он лично мне еще не делал зла. Но я задыхаюсь от ненависти, которая доходит до какого-то патологического истерического омерзения, мешает жить. Отойди от меня, сатана, отойди от меня, буржуа, только так, чтобы не соприкасаться, не видеть, не слышать; лучше я или еще хуже его, не знаю, но гнусно мне, рвотно мне, отойди, сатана».
Ненависть поэта помогла ему создать остро-сатирический портрет старого мира, воплощенного в образе буржуя:
* Стоит буржуй на перекрестке
* И в воротник упрятал нос.
* А рядом жмется шерстью жесткой
* Поджавший хвост паршивый пес.
* Стоит буржуй, как пес голодный,
* Стоит безмолвный, как вопрос.
* И старый мир, как пес безродный,
* Стоит над ним, поджавши хвост.
В поэме ненависть поэта более «здоровая», чем в приведенной выше дневниковой записи. Это можно объяснить тем, что Блок тут показал и тех людей, которые разрушают старый мир. Отношение красногвардейцев к буржую — это не столько ненависть, сколько издевательская насмешка над ним, они отмахиваются от буржуя, как от назойливой мухи:
* Отвяжись ты, шелудивый,
* Я штыком пощекочу!
* Старый мир, как пес паршивый,
* Провались — поколочу!
* Он огрызается, этот старый мир
* («скалит зубы — волк голодный»),
* но его уже ничто не спасет.
На штурм старой России вышли люди, в которых кипит «черная злоба, святая злоба» к угнетателям. Заветные образы, самые дорогие слова, высокую романтичность своей души поэт отдает этой новой силе, воплощенной в образах двенадцати красногвардейцев:
* В очи бьется
* Красный флаг,
* Раздается
* Мерный шаг.
* Вот — проснется
* Лютый враг…
* И вьюга пылит им в очи
* Дни и ночи
* Напролет…
* Вперед, вперед,
* Рабочий народ!
Понимая, что старый мир добровольно не уступит своих позиций, поэт призывает народ к бдительности, и этот призыв проходит через всю поэму:
* Революционный держите шаг!
* Неугомонный не дремлет враг!..
* Шаг держи революционный!
* Близок враг неугомонный!
В поэме слышится дыхание революции, многоголосое эхо ее напряженных дней, шум революционной улицы. Достигает этого Блок использованием самых разнообразных средств: революционного лозунга, солдатской частушки, только что родившейся —
* Как пошли наши ребята
* В Красной Гвардии служить
* В Красной Гвардии служить
* Буйну голову сложить!
* — городского романса, точнее — пародии на него:
* Не слышно шуму городского, Над невской башней тишина, И больше нет городового — Гуляй, ребята, без вина!
* — разговорной интонации:
* — А Ванька с Катькой — в кабаке…
* — У ей керенки есть в чулке
* — Ну, Ванька, сукин сын, буржуй,
* Мою, попробуй, поцелуй!
Все это помогло поэту показать различные слои населения, так или иначе участвовавшие в революции. Герои Блока — двенадцать красногвардейцев — это городская «голытьба», вырвавшаяся на простор, взявшаяся за оружие, направив его против своих извечных врагов. Это не передовой отряд революционных рабочих, среди них есть и такие, которым «на спину б надо бубновый туз» (впрочем, эти слова могли злобно шипеть во след красногвардейцам обитатели роскошных особняков). Для Блока было закономерным изображение именно такого — стихийного бунта, ибо организованной борьбы он не заметил.
Недостаток ли это? Да, если иметь в виду слабость общественной позиции Блока, не видевшего авангарда революции. Что же касается художественного изображения именно этих увиденных поэтом людей, то в поэме они показаны ярко и убедительно. Мысль произведения в этой части вполне понятна: Блок подчеркивает, что жажда свободы, борьба за счастье народа превращает людей, «голытьбу» в героев. И все же ни в одном произведении Блока так не сказались двойственность и противоречивость восприятия им событий, как в «Двенадцати». В данном случае речь идет о понимании поэтом руководящей силы в революции. Блок принял Октябрь безоговорочно, приветствовал разрушение старого мира, но он не знал тех, кому на развалинах старого предназначено строить новую жизнь. Его герой типа Петрухи ненавидел буржуя, но был далек от понимания подлинных целей революции, не видел ее организующего и созидательного начала. И вот финал поэмы:
* …Так идут державным шагом —
* Позади голодный пес,
* Впереди с кровавим флагом,
* И за вьюгой невидим,
* И от пули невредим,
* Нежной поступью надвьюжной,
* Снежной россыпью жемчужной,
* В белом венчике из роз —
* Впереди — Исус Христос.
Блок сам понимал, что Христос чужд поэме, но он не смог найти иной образ. Как вспоминает К. Чуковский, поэт говорил: «Мне тоже не нравится конец «Двенадцати». Я хотел бы, чтобы этот конец был иной. Когда я кончил, я сам удивился: почему же Христос? Неужели Христос? Но чем больше я вглядывался, тем явственнее я видел Христа. И я тогда же записал у себя: к сожалению, Христос. К сожалению, именно Христос» ‘. И действительно, 20 февраля 98 года Блок записал в дневнике: «Страшная мысль этих дней: не в том дело, что красногвардейцы «не достойны» Иисуса, который идет с ними сейчас; а в том, что именно Он идет с ними, а надо, чтобы шел Другой».
Образ Христа субъективно для Блока выражал идею святости революции. Иного образа поэт найти не мог. Хорошо сказал об этом Н. Асеев: «Христос как воплощение справедливости, святости, правоты двенадцати апостолов правды, красногвардейцев, идущих на сражение с былой неправдой, с силами тьмы и жестокости, бесчеловечности. А как было иначе обозначить такой образ? Как его найти? Пришлось прибегнуть к образу «сына человеческого», издавна служившего символом всякой человечности, всякой людской справедливости».