Сочинение Изображение внутреннего мира человека в одном из произведений русской литературы XIX века

    Важнейшей чертой всей русской литературы XIX века справедливо считается особое внимание к человеческой личности. Можно сказать, главный герой “золотого века” — человек во всем многообразии его проявлений. Писатели-классики создали столько непохожих друг на друга образов, что невольно задумаешься, какой из них взять для того, чтобы раскрыть избранную тему. Я понимаю ее в том смысле, что необходимо показать, как, с помощью каких художественных средств и приемов писатель изображает внутренний мир человека. Мне кажется, что классическим образцом многообразия оригинальных приемов и способов создания высокохудожественного образа личности является роман Михаила Юрьевича Лермонтова “Герой нашего времени”.
    Этому роману в творчестве писателя предшествуют поэмы “Мцыри”, “Демон”, “Песня про купца Калашникова”, написанные в манере романтизма, художественного метода, нацеленного на изображение чувств, эмоций, страстей, психологии человека, то есть внутренних мотивов поступков личности. По представлениям литературоведов, писатель-романтик наделяет своего героя одной какой-либо страстью, значительно превосходящей своей мощью эту же страсть в обычном человеке, то есть гиперболизированной, заставляет своего героя действовать в исключительных обстоятельствах, а само произведение окрашивается мотивами рока, судьбы, мистики и т. п. Таков Мцыри, знавший “одну, но пламенную страсть”, воспитывавшийся в замкнутой атмосфере мужского монастыря, убежавший из него во время грозы, победивший барса (это все действительно исключительные обстоятельства) и вернувшийся (такова судьба) к тем же ненавистным стенам, чтобы без сожаления расстаться с жизнью. Для задуманного писателем романа о молодом современнике романтический метод должен был уступить место реалистическому, уже апробированному в романе А. С. Пушкина “Евгений Онегин”.
    Сложность состояла в том, что Лермонтов задумал психологический роман, первый в истории русской и один из самых ранних в истории мировой литературы. Верный своему принципу добывать “из пламя и света рожденное слово”, добиваться максимального драматизма повествования, писатель сумел найти оригинальные способы изображения психологии Григория Александровича Печорина, главного героя романа. Сразу отмечу, что все эти приемы и способы имеют прямое отношение к композиции как совокупности элементов, используемых при создании литературного произведения.
    Одним из важных приемов стало несовпадение сюжета и фабулы, то есть нарушение хронологической последовательности событий, о которых повествуется в романе. Хронологически части “Героя нашего времени” должны располагаться таким образом: “Тамань”, “Княжна Мери”, “Фаталист”, предисловие к “Журналу Печорина”, “Бэла” и “Максим Максимович”. Нарушение хронологии объясняется тем, что автор избрал способ постепенного приближения к своему герою.
    Сначала о Печорине рассказывает Максим Максимович, простой пехотный офицер, не очень грамотный и явно не разбирающийся в психологии человек, назвавший прибывшего к нему в крепость молодого офицера “странным”. С некоторым удивлением он перечисляет эти странности: “Ведь, например, в дождик, в холод целый день на охоте; все иззябнут, устанут — а ему ничего. А другой раз сидит у себя в комнате, ветер пахнёт, уверяет, что простудился; ставнем стукнет, он вздрогнет и побледнеет; а при мне ходил на кабана один на один...”. Добавлю еще одну странность Печорина, выясняющуюся в ходе рассказа штабс-капитана: то влюбился в Бэлу до беспамятства, то охладел к ней до бесчувствия. Конечно, эти странности интригуют читателя, понимающего, что его познакомили с неординарной личностью, но пока еще не знающего причин названных “странностей”.
    Затем Печорина описывает собеседник Максима Максимыча, образованный и тонко разбирающийся в людях офицер, ставший свидетелем встречи двух сослуживцев. Будущему издателю “Журнала Печорина” автор отдает еще один элемент композиции — портрет героя. Заметим, что это не обычный, а психологический портрет. Во внешнем облике Печорина отмечаются черты, отражающие его внутренний мир, устроение его души: “Его походка была небрежна и ленива, но я заметил, что он не размахивает руками — верный признак некоторой скрытности характера”. Не менее выразительна и такая деталь: “Когда он опустился на скамью, то прямой стан его согнулся, как будто у него в спине не было ни одной косточки; положение всего его тела изобразило какую-то нервическую слабость...”. Психологический портрет завершается оценкой наблюдателя: “...О глазах я должен сказать еще несколько слов. Во-первых, они не смеялись, когда он смеялся!.. Это признак — или злого нрава, или глубокой грусти”. Как видим, окончательный выбор предлагается сделать читателю. Но и из этого описания становится ясно, что перед нами глубоко противоречивая натура, живущая напряженной внутренней жизнью.
    Наконец, Печорин раскрывается перед читателем в самоанализе. Отдадим ему должное: он судит о себе, своей жизни, своих поступках жестко и правдиво. Он мучительно пытается понять, почему всякое его благое начинание приносит другим людям одни беды и несчастья. Григорий Александрович ставит себе беспощадный диагноз: “Я был скромен — меня обвиняли в лукавстве; я стал скрытен. Я глубоко чувствовал добро и зло; никто меня не ласкал, все оскорбляли: я стал злопамятен... Я говорил правду — мне не верили: я начал обманывать; узнав хорошо свет и пружины общества, я стал искусен в науке жизни... Я сделался нравственным калекой: одна половина души моей не существовала, она высохла, испарилась, умерла, я ее отрезал и бросил, — тогда как другая шевелилась и жила к услугам каждого, и этого никто не заметил...”. Можно сделать вывод, что Печорин обвиняет в своей испорченности светское общество или намекает на некую фатальность, предопределенность всего того, что с ним случилось. Но это не так, о чем свидетельствует история с Вуличем, описанная в “Фаталисте”, важнейшей для понимания характера Печорина части романа. Не на роду было написано Вуличу умереть в этот день, а он сам, делая выговор пьяному казаку, спровоцировал того на убийство. Да и сам Печорин, вызвавшись обезоружить спрятавшегося в сарае убийцу, не стал уповать на судьбу, а попросил товарищей отвлечь внимание буяна и лишь тогда ворвался в сарай. Поступок знаменательный: как ни старался свет вытравить в Печорине лучшие человеческие черты, Григорий Александрович сохранил в себе способность совершить геройский шаг, а значит, сохранил живую, хотя и израненную донельзя душу.
    Другим, помимо психологического портрета, эффективным способом изображения внутреннего мира человека, на мой взгляд, является такой элемент композиции, как группировка образов. Здесь новаторство Лермонтова проявилось в том, что он единственному главному герою противопоставил всех остальных второстепенных персонажей, за исключением Вернера, с которым Печорин сопоставляется. Как мне кажется, это сделано писателем для того, чтобы показать, как в Печорине одно и то же чувство, качество характера проявляется в своих противоположностях.
    История с контрабандистами (“Тамань”) показывает, как достойная уважения любознательность сменяется у Печорина сомнительным любопытством, вмешательством в чужую жизнь, что чуть не погубило самого любопытствующего и разрушило “мирный круг честных контрабандистов”.
    В отношениях с Максимом Максимовичем Печорин предстает человеком, неприхотливым к внешним условиям жизни, добрым и надежным товарищем и одновременно заносчивым и холодным аристократом, свысока беседующим с тем, кто вместе с ним пережил гибель Бэлы.
    История с Грушницким выявляет в Печорине простоту и естественность поведения и вместе с тем склонность к интриге, в результате которой был убит пусть глупый, манерный, но ни в чем не повинный человек.
    Бэла, княжна Мери и Вера убедительно свидетельствуют о том, что любовь у Печорина — это одновременно и тяжелая страсть, и интрижка, и нежное, искреннее, глубокое чувство.
    С помощью описанных мною приемов и способов М. Ю. Лермонтов создал полнокровный художественный образ, раскрыл перед нами тайники человеческой души и дал нам наглядный урок того, что может случиться с человеком, живущим во времена всеобщего равнодушия и черствости. Важный для нашего возраста урок! По художественным достоинствам, по писательскому мастерству я позволю себе поставить роман “Герой нашего времени” выше романов Федора Михайловича Достоевского “Преступление и наказание”, “Идиот”, “Братья Карамазовы”, которых не было бы без гениального по содержанию и совершенного по форме психологического романа Михаила Юрьевича Лермонтова.