Сочинение Лирические отступления в «Евгении Онегине» А. С. Пушкина и «Мертвых душах» Н. В. Гоголя

    “Обилие” лирических отступлений в столь важных, возможно центральных, произведениях двух писателей — Пушкина и Гоголя — объясняется и многими общими чертами, и некоторыми различиями. Попробуем же проследить эту схожесть и отличия и понять место лирических отступлений в каждом из произведений.
    Возможность лирических отступлений заявлена и Пушкиным, и Гоголем в жанре. “Евгений Онегин” — это не просто роман, а роман в стихах (“дьявольская разница!”), Пушкин особо подчеркивает соединение эпического и лирического жанров. Его роман в стихах — не только повествование о жизни героев, но и лирическое произведение, наполненное авторской индивидуальностью.
    То же происходит и в прозаической “поэме” (именно так определяет Гоголь свое творение) “Мертвые души”. Ведь на самом деле это не только история чичиковской авантюры, а песня о России, глубоко личные размышления и переживания Гоголя.
    С помощью лирических отступлений Пушкин вводит в художественную ткань романа свою эпоху с ее бытом (почти вся I глава), реальными людьми, которых не мог не узнать читатель (“Фонвизин, друг свободы”, “переимчивый Княжнин”, “Озеров с младой Семеновой”, “наш Катенин”, “колкий Шаховской” и многие другие). В этом важная роль лирических отступлений — расширение художественного пространства, то, что делает “Онегина” “энциклопедией русской жизни”. Ухватившись за какую-нибудь деталь, Пушкин дополняет, оживляет ее своим личностным восприятием, волной ассоциаций, создающими впечатление полной достоверности. Лирические отступления такого рода похожи на живое общение автора и его героев; так мгновенна реакция Пушкина: стоит Онегину поехать на бал, а поэт уже восклицает:
    Во дни веселий и желаний Я был от балов без ума...
    Далее он пускается в столь долгие рассуждения о дамских ножках (“Ах, ножки, ножки! где вы ныне?..”), что позже ему приходится извиняться перед читателем:

    В начале моего романа
    (Смотрите первую тетрадь)...
    Я занялся воспоминаньем
    О ножках мне знакомых дам.
    Пора мне сделаться умней,
    В делах и слоге поправляться,
    И эту пятую тетрадь
    От отступлений очищать.

    Но все же лирические отступления занимают большую часть романа, а так как их существенная роль в том, чтобы ввести в роман автора, самого Пушкина, то он фактически оказывается главным героем, а то, что читатель узнает о нем, едва ли не важнее для Пушкина всей истории Онегина и Татьяны. Все чаще он переходит к собственным переживаниям:

    Хоть я сердечно
    Люблю героя моего,
    Хоть возвращусь к нему, конечно,
    Но мне теперь не до него.

    Но об этом после, обратимся теперь к Гоголю. У него роль “бытовых” пушкинских отступлений играют развернутые сравнения — “лесенки”, в которых Гоголь, оттолкнувшись от мелкой детали, уходит далеко за пределы сюжета, однако у Гоголя это чаще всего случайные, ничем не мотивированные ответвления дороги его поэмы “мужское, круглое, широкое лицо, как молдаванские тыквы, называемые горлянками, из которых делают на Руси балалайки, двухструнные легкие балалайки, красу и потеху ухватливого двадцатилетнего парня...” и т. д. Но главная тема поэмы — Россия, и все лирические отступления хотя бы краешком затрагивают, развивают эту тему даже в приведенном отрывке: “из которых делают на Руси... Гоголевские лирические отступления, как и пушкинские, служат расширению художественного пространства, сознанию целостного образа Руси — от бытовых деталей обобщения: “Покой был известного рода, ибо гостиница была тоже известного рода, то есть именно такая, как бывают гостинцы в губернских городах...” и т. д.) до масштабных, наполненных философским содержанием образов птица-тройка Что касается бытовых деталей, которые становятся предметом иронии автора, то это встречается и у Пушкина:

    Когда благому просвещеныо
    Отодвинем более границ,
    Со временем (по расчисленью
    Философические таблиц,
    Лет чрез пятьсот )
    Дороги, верно,
    У вас изменятся безмерно...
    Теперь у нас дороги плохи,
    Мосты забытые гниют...

    и т. д. Именно тем дороги — вторая важнейшая тема “Мертвых душ”, связанная с темой России. Дорога — образ, организующий весь сюжет, и себя Гоголь вводит в лирические отступления как человека пути. “Прежде, давно, в лета моей юности... мне было весело подъезжать в первый раз к незнакомому месту... Теперь равнодушно подъезжаю ко всякой незнакомой деревне и равнодушно гляжу на ее пошлую наружность; моему охлажденному взору неприятно, мне не смешно... и безучастное молчание хранят мои недвижные уста. О моя юность! О моя совесть!”
    Пушкин в конце VI главы романа тоже прощается со своей молодостью:

    Мечты, мечты! где ваша сладость?
    Где вечная к ней рифма, младость?
    Ужель мне скоро тридцать лет?

    Однако настроение Пушкина совсем иное, ему не свойственна гоголевская мрачная тоска; он принимает все, что случается с ним, что досылает ему судьба, спокойно:

    Но так и быть: простимся дружно,
     О юность легкая моя!
    Благодарю за наслажденья,
    За грусть, за милые мученья...
    За все, все твои дары
    Благодарю тебя... Довольно!
    С ясною душою
    Пускаюсь ныне в новый путь
    От жизни прошлой отдохнуть.

    Пушкин в лирических отступлениях — живой человек со своей судьбой, мыслями и воспоминаниями. И отношения со своими героями он строит, как с живыми людьми. Окруженные множеством литературных “образцов” (Клариса, Юлия, Дельфина, Вольмар, Вертер, Грандисон), они не оказываются ни одним из них (“Но наш герой, кто б ни был он, уж верно не был Грандисон”). Очень интересны рассуждения Пушкина о литературе, различных ее направлениях: классицизме, над которым Пушкин подтрунивает, романтизме, от которого отходит, почувствовав, что он устарел. Все это написано не вполне серьезно, в шутливом тоне:

    Свой слог на важный лад настроя,
    Бывало, пламенный творец
    Являл нам своего героя
    Как совершенства образец.

    Это похоже на рассуждения Гоголя о разных “типах” писателей: “Счастлив писатель, который мимо характеров скучных, противных... не касаясь земли, весь повергался в свои далеко отторгнутые от нее и возвеличенные образы... Нет равного ему в силе — он бог! Но не таков удел и другая судьба писателя, дерзнувшего вызвать наружу все, что ежеминутно пред очами и чего не зрят равнодушные очи... Ибо не признает современный суд, что равно чудны стекла, озирающие солнцы и передающие движенье незамеченных насекомых... Сурово его поприще, и горько почувствует он свое одиночество”. Гоголь причисляет себя именно к последнему “типу”. В конце своей поэмы он отвечает на возможные обвинения “со стороны так называемых патриотов”, требующих, чтобы все сказанное о России было одинаково похвальным, хорошим, возвышенным, притчей о Кифе Мокиевиче и Мокии Кифовиче, обвиняя “думающих не о том, чтобы не делать дурного, а том, чтобы не говорили, что они делают дурное”. Одновременно Гоголь говорит и о “ценителях литературы”, у которых свое представление о цели писательского труда (“Лучше же представляйте нам прекрасное, увлекательное”). Гоголь заранее разочарован в своих читателях: “Но не то тяжело, что будут не довольны героем, тяжело то, что живет в душе неотразима уверенность, что тем же самым героем... были бы довольна читатели”.
    Совсем по-другому обращается к читателю Пушкин:

    Кто б ни был ты, о мой читатель,
    Друг, недруг, я хочу с тобой
    Расстаться нынче как приятель.
    Прости. Чего бы ты за мной
     Здесь ни искал в строфах небрежных...
    Дай бог, чтоб в этой книжке ты...
    Хотя крупицу мог найти.
    За сим расстанемся, прости!

    Ну а пушкинский финал:

    Промчалось много, много дней
    С тех пор, как юная Татьяна
    И с ней Онегин в смутном сне
    Явилися впервые мне —
    И даль свободного романа
    Я сквозь магический кристалл
    Еще не ясно различал, —

    напоминает гоголевское: “И долго еще определено мне чудной властью идти об руку с моими странными героями, озирать всю громадно-несущуюся жизнь, озирать ее сквозь видный миру смех и незримые, неведомые ему слезы!”
    Итак, лирические отступления — очень важная часть обоих произведений. В “Евгении Онегине” они вводят истинного главного героя романа — Пушкина, человека своей эпохи, в окружение ее атрибутов и примет. Гоголь в своей поэме выступает прежде всего как мыслитель и созерцатель, пытающийся разгадать таинственную птицу-тройку — Русь (“Не так ли и ты, Русь, что бойкая, необгонимая тройка, несешься?.. Русь! куда ж несешься ты? дай ответ. Не дает ответа”). Лирические отступления в “Мертвых душах” часто более глубокие, философски серьезные, чем пушкинские. Но, хотя и с разных сторон, оба писателя решают одну задачу: и Пушкин и Гоголь рисуют очень широкую, объемную картину русской жизни своего времени, дополняя ее собственными суждениями и авторской идивидуальностью, и главную роль в этом играют именно лирические отступления.