Сочинение Мастерство в изображении народной жизни в одном из произведений русской литературы XX века

    Народный роман. Если есть такой жанр, то это жанр моего любимого “Тихого Дона”. Удивительный, совершенно не похожий ни на кого Шолохов и не менее удивительный, совершенно уникальный роман. Только они оба похожи на донскую степь — ковыльную вольницу, по которой волны бегут почти всегда в одном направлении и лишь изредка вдруг завихрятся на одном месте — значит, два ветра столкнулись.
    Народный роман — это роман населенный и перенаселенный народом, который в нем живет, любит и ненавидит, ходит, бегает, смеется и ругается, весь оброс бытом и выживает наперекор всему. Если это так, то “Тихий Дон” — народный роман.
    В “Тихом Доне” бытие народа предстает в самых разнообразных проявлениях: мирный труд, семья, культурные традиции, нравы и обычаи. При этом М. Шолохов абсолютно не идеализирует народ. Он показывает и косность, и жестокость донских казаков. Вспомним расправу над бабкой Григория. Почему гибнет юная турчанка? Только ли потому, что люди связали с ней “небывалый падеж скота” (“Прокофьева жена ведьмачит!”)? На мой взгляд, здесь проявилось враждебное отношение ко всему, что противоречит их собственным чувствам и отношениям. Не давали покоя хуторянам “диковинные поступки” Прокофия, который “на руках носил жену”.
    Через много лет это раздражение чужой непохожестью проявится по отношению к Григорию и Аксинье, которые жили “не таясь”.
    Однако М. Шолохов гораздо подробнее говорит о тех духовных ценностях, которые в народе передаются из поколения в поколение.
    В романе постоянно подчеркивается трудолюбие донских казаков, их связь с землей, с сельским трудом. Даже в тяжелой братоубийственной войне не забывают они о том, что являются земледельцами: “Надо было пахать и сеять. Земля звала, тянула к работе”. Обильно поливая потом донскую землю, люди не просто обеспечивают свою жизнь, но прикипают к этой не всегда доброй, но всегда родной земле. Отсюда радость и даже праздничность казачьего труда: “Выходили на покос всем хутором сразу..., одевались будто на годовой праздник. Так повелось исстари”. Организатором семейного труда всегда выступает глава семьи. А женщина — негласная хозяйка в доме. Отсюда глубокая духовная близость молодых Мелеховых именно с матерью, а не с отцом.
    Но пришел конец выходам в поле: в мирную жизнь ворвалась война. Казаки, верные славным традициям предков, уходят на фронт. Однако уже в первой книге романа автор убедительно показывает, что война — “недоброе дело”. Это присутствует не только в тревожных раздумьях главного героя, но и в массовых сценах. Вспомним эпизод столкновения двух отрядов, в котором прославился казак Крючков. Шолохов не героизирует поведения сражавшихся: “Столкнулись на поле смерти люди..., в объявшем их животном ужасе натыкались, сшибались, наносили слепые удары..., разъехались нравственно искалеченные”. Когда я читала роман, то обратила внимание на одну, как мне кажется, интересную деталь: описывая бой, автор говорит об “озверевших от страха” людях и “обеспамятевших от смертного ужаса лошадях”. Животное и человек поменялись местами. Таков итог этой войны.
    Но впереди народ ждало самое страшное испытание. Волны кровавого братоубийства набежали на Дон. И вот уже уничтожают друг друга в ненависти и злобе вчерашние соседи, друзья. Не задумываясь, Кошевой стреляет в деда Гришаку, а Митька Коршунов вырезает семью Кошевых.
    Однако М. Шолохов уверен в том, что никакие кровавые схватки не смогут отринуть те нравственные принципы, которые веками складывались в народе. Пантелей Прокофьевич не пускает к себе в дом брата Натальи, убившего малых ребят Кошевых. Эта же мысль о вечности моральных законов присутствует и в народных сценах. Вспомним главу XXIV третьей книги. Большевики арестовывают казаков, объявленных врагами советской власти, а имущество тех, кто ушел с белыми, Штокман предлагает раздать беднякам. “Толпа покатилась к выходу, как просыпанная дробь... Штокман пытался уговорить, чтобы не расходились, а Кошевой... шепнул Ивану Алексеевичу:
    — Я говорил — не будут брать”.
    Да, Михаил лучше знает нравы казаков, если уверен в том, что они никогда не возьмут чужого. Никогда? А если здесь припомнить иную сцену из другой книги того же Шолохова?
    Массовая коллективизация. Рабочий-путиловец Давыдов и сельские коммунисты после высылки кулацких семей раздают их добро беднякам (“Поднятая целина”). Но что произошло с этими гордыми казаками за несколько лет “самой справедливой власти”? Автор не жалеет красок для того, чтобы показать, как изменились люди, которые “телешились” прямо на глазах у всех, “довольно крякая”, “рылись в ворохе одежды” и даже “пробовали сукно на зуб”.
    В наши дни порой можно услышать слова, будто Шолохов был “сталинистом”. Не думаю, что “сталинист” мог создать такую сцену.
    Но вернемся к “Тихому Дону”. Братскими могилами проросло тело донской земли, куда ложатся “под орудийную панихиду” казаки. Воцарилась над Доном “кладбищенская тишина”, которую изредка нарушают рыдания матерей, сестер, вдов.
    Можно ли еще где найти такие щемящие строки — о братьях, ставших чужими, о друзьях — уже злейших врагах, о матерях, проклинающих своих детей, о женщинах, мстящих за своих мужей, об отцах, хоронящих своих детей-малолеток?! И все же Шолохов уверен, что жизнь продолжается.
    И залогом этого в финале романа становятся маленький Мишатка, символ будущей судьбы Григория, и земля под “холодным солнцем”, олицетворяющая бессмертие народа.