Горький М. Мои университеты читать краткое содержание, пересказ

    И вот теперь Алеша уезжал в Казань. Он мечтал об университете, хотел учиться, а жизнь сложилась совсем не так, как думалось.
    Приехав в Казань, он понял, что готовиться в университет не придется, — Евреиновы жили очень бедно и прокормить его не могли. Чтобы не обедать у них, он с утра уходил из дому, искал работу, а в дурную погоду отсиживался в подвале, недалеко от квартиры Евреиновых.
    На этом пустыре часто собиралась учащаяся молодежь играть в городки. Здесь познакомился и подружился Алеша с типографским служащим Гурием Плетневым. Узнав, как трудно ему живется, Плетнев предложил Алеше переехать к нему и готовиться в сельские учителя. Правда, из этой затеи ничего не вышло, но Алеша нашел пристанище в большом полуразрушенном доме, заселенном голодными студентами и городской беднотой. Плетнев работал ночами и зарабатывал одиннадцать копеек в ночь, а когда он уходил на работу, на его койке спал Алеша.
    По утрам Алеша бегал в соседний трактир за кипятком, а во время чая Плетнев рассказывал газетные новости, читал забавные стихи. Потом он ложился спать, а Алеша уходил на заработки к Волге, на пристань: пилил дрова, таскал грузы. Так прожил Алеша зиму, весну и лето.
    Осенью 1884 года один из знакомых студентов привел Алексея Пешкова к Андрею Степановичу Деренкову — владельцу небольшой бакалейной лавочки. Никто, даже жандармы, не подозревали, что в квартире хозяина позади лавочки собирается революционно настроенная молодежь, а в чулане хранятся запрещенные книги.
    Очень скоро Алеша подружился с Деренковым, помогал ему в работе, много читал. «Была у меня библиотека, все больше из запрещенных книг, — рассказывал впоследствии Деренков. — И вот помню, Алексей Максимович с утра до поздней ночи сидел в чулане и запоем читал эти книги...»
    Вечерами обычно сходились сюда студенты, гимназисты. Это было «шумное сборище людей», совсем не похожих на тех, с которыми Алеша жил в Нижнем. Люди эти так же, как Алеша, ненавидели тупую, сытую жизнь мещан, мечтали изменить эту жизнь. Среди них были и революционеры, которые остались жить в Казани, вернувшись из сибирской ссылки.
    Его новые знакомые жили в «непрерывной тревоге о будущем России», о судьбе русского народа, и Алеше часто казалось, что в их словах звучат его думы. Он посещал кружки, которые они вели, но кружки казались ему «скучноватыми», иногда думалось, что окружающую жизнь он знает лучше многих своих учителей и о многом из того, что они говорили, он уже читал, многое пережил...
    Вскоре после знакомства с Деренковым Алеша Пешков нанялся подручным пекаря в крендельное заведение Семенова, которое помещалось в подвале. Никогда еще не приходилось ему работать в таких невыносимых условиях. Работали по четырнадцать часов в сутки, в одуряющей жаре и грязи. Соседи по дому называли рабочих Семенова «арестантиками». Алеша никак не мог примириться с тем, что так терпеливо, безропотно переносят они издевательства самодура-хозяина. Тайком от хозяина он читал рабочим запрещенные книги; ему хотелось внушить этим людям надежду на возможность иной жизни.
    «Иногда это удавалось мне, — говорил он, — и, видя, как опухшие лица освещаются человеческой печалью, а глаза вспыхивают обидой и гневом, — я чувствовал себя празднично и с гордостью думал, что «работаю в народе», «просвещаю» его».
    Из пекарни Семенова Алеша скоро ушел к Деренкову, который открыл булочную. Доход с булочной должен был идти на революционные цели. И вот Алексей Пешков месит тесто, сажает хлебы в печь, а рано утром, набив корзину булками, несет их в студенческую столовую, разносит по квартирам. Под булками у него книги, брошюры, листовки, которые он незаметно вместе с булками раздает кому следует.
    В булочной была тайная комната; сюда приходили те, для которых покупка хлеба была только предлогом. Скоро булочная стала вызывать подозрения у полиции. Около Алеши начал «коршуном кружиться городовой Никифорыч», выспрашивал его о посетителях пекарни, о книгах, которые он читает, зазывал к себе.
    Среди множества людей бывал в булочной «большой, широкогрудый человек, с густой окладистой бородищей и по-татарски бритой головой»; звали его Михаил Антонович Ромась, по прозвищу «Хохол». Обыкновенно он сидел где-нибудь в углу и молча покуривал трубочку. Вместе с писателем Владимиром Галактионовичем Короленко он только что вернулся из Якутской ссылки, поселился недалеко от Казани, в приволжском селе Красновидове, и открыл там лавочку с дешевыми товарами, организовал рыболовную артель. Все это нужно было ему для того. чтобы удобнее и незаметнее вести революционную пропаганду среди крестьян.
    В один из своих приездов в Казань в июне 1888 года он предложил Алексею Пешкову ехать к нему. «Вы будете помогать мне в торговле, это отнимет у вас немного времени, — сказал он, — я имею хорошие книги, помогу вам учиться — согласны?»
    Конечно, Максимыч, как теперь часто называли Алексея, был согласен. Он не переставал мечтать об ученье, а Ромась ему нравился — нравилось его спокойствие, тихое упорство, молчаливость. С каким-то тревожным любопытством хотелось узнать, о чем молчит этот бородатый богатырь.
    Через несколько дней Алексей Пешков был уже в Красновидове и в первый же вечер по приезде долго беседовал с Ромасем. «Впервые мне было так серьезно хорошо с человеком», — говорил он. А потом пошли и другие хорошие вечера, когда плотно закрывали ставни, зажигали лампу, Ромась говорил, и его внимательно слушали крестьяне. Алеша устроился в комнате на чердаке, много читал, учился, ходил по селу, знакомился и беседовал с крестьянами.
    Староста и местные богачи относились к Ромасю подозрительно, враждебно — подстерегали его ночью, пытались взорвать печь в избе, где он жил, а к концу лета подожгли лавку со всеми товарами. Когда загорелась лавка, Алеша был у себя в комнате на чердаке и прежде всего бросился спасать ящик с книгами; чуть сам не сгорел, но догадался завернуться в тулуп и выброситься из окна.
    Вскоре после пожара Ромась решил уехать из села. Накануне отъезда, прощаясь с Алешей, он сказал: «Смотрите на все спокойно, памятуя об одном: все проходит, все изменяется к лучшему. Медленно? Зато — прочно. Заглядывайте всюду, ощупывайте все, будьте бесстрашны...»
    Алексею Максимовичу Пешкову было в то время двадцать лет. Это был большой, сильный, нескладный синеглазый юноша. Он отрастил себе волосы, и они уже не торчали вихрами в разные стороны. Грубоватое, скуластое лицо его было некрасиво, но всегда светло преображалось, когда он улыбался, — «словно солнышком озарилось», как говорила бабушка.
    Когда Алеша был еще маленьким мальчиком, Цыганок — молодой и веселый работник Кашириных, приемыш бабушки — сказал ему однажды: «Мал ты, а сердитый», и это было на самом деле так. Алеша сердился на деда, когда дед обижал бабушку, на товарищей, если они обижали кого-нибудь слабее себя, на своих хозяев — за их скучную, серую жизнь, за жадность. Он всегда готов был на спор и бой, бунтовал против всего, что унижало человека, что мешало ему жить, и постепенно начинал он понимать, что мудрость бабушки не всегда правильная. Она говорила: «Ты всегда хорошее крепко помни, а что плохо — просто забывай», но Алеша чувствовал, что «плохое» нельзя забывать, что надо с ним бороться, если это «плохое» портит жизнь, губит человека. А рядом с этим росло в его душе внимание к человеку, уважение к его труду, любовь к его беспокойному духу. В жизни он всюду искал хороших людей, находил их и крепко привязывался к ним. Так привязан он был к бабушке, к умному и веселому Цыганку, к милому товарищу Вяхирю, к Смурому. Хороших людей встречал он и когда работал на ярмарке, в пекарне у Семенова, у Деренкова, у Ромася... И он давал себе торжественное обещание честно служить людям.
    Книги, как всегда, объясняли, помогали многое понять в жизни, и Алеша Пешков все требовательнее, серьезнее стал относиться к литературе. С детства и на всю жизнь унес он в душе радость первой встречи со стихами Пушкина, Лермонтова; всегда с особенной нежностью вспоминал бабушкины сказки, песни...
    Читая книги, он мечтал быть похожим на героев той или другой из них, мечтал о том, что встретит и в жизни такого героя — «простого, мудрого человека, который выведет его на широкий, ясный путь» и на этом пути будет правда, «твердая и прямая, как шпага».
    Далеко позади остались мечты об университете, в который Алеша так и не мог поступить. Вместо того чтобы учиться в университете, он «странствовал по жизни», узнавал людей, учился в кружках революционно настроенной молодежи, много думал и все больше и больше верил в то, что велик и прекрасен человек. Так «университетом» его стала сама жизнь.
    И об этом он рассказал много позднее в своей третьей автобиографической книге «Мои университеты».