Сочинение «Настоящий писатель то же, что древний пророк: он видит четче, чем обычные люди» (А. П. Чехов).

    «Настоящий писатель то же, что древний пророк: он видит четче, чем обычные люди» (А. П. Чехов). (По одному или нескольким произведениям русской литературы XIX века)
    «Поэт в России больше, чем поэт», эта мысль давно уже привычна для нас. Действительно, русская литература, начиная с XIX века, стала носительницей важнейших нравственных, философских, идеологических воззрений, а писатель начал восприниматься как особый человек пророк. Уже Пушкин именно так определил миссию настоящего поэта. В своем программном стихотворении, так и названном «Пророк», он показал, что для выполнения своей задачи поэт-пророк наделяется совершенно особыми качествами: зрением «испуганной орлицы», слухом, способным внимать «неба содраганье», языком, подобным жалу «мудрыя змеи». Вместо обычного человеческого сердца посланец Бога «шестикрылый серафим», готовящий поэта к пророческой миссии, в его рассеченную мечом грудь вкладывает «угль, пылающий огнем». После всех этих страшных, болезненных изменений избранник Неба вдохновляется на свой пророческий путь самим Богом: «Востань пророк, и виждь, и внемли, / Исполнись волею моей…». Так стала определятся с тех пор миссия истинного писателя, который несет людям слово, внушенное Богом: он должен не развлекать, не доставлять своим искусством эстетическое наслаждение и даже не пропагандировать какие-то, пусть и самые замечательные идеи; его дело «глаголом жечь сердца людей».
    Насколько тяжела миссия пророка осознал уже Лермонтов, который вслед за Пушкиным продолжил исполнение великой задачи искусства. Его пророк, «осмеянный» и неприкаянный, гонимый толпой и презираемый ею, готов бежать обратно в «пустыню», где, «закон Предвечного храня», природа внемлет его посланцу. Люди же часто не хотят слушать пророческие слова поэта слишком хорошо он видит и понимает то, что многим не хотелось бы услышать. Но и сам Лермонтов, и те русские писатели, которые вслед за ним продолжили исполнение пророческой миссии искусства, не позволили себе проявить малодушие и отказаться от тяжкой роли пророка. Часто их за это ждали страдания и печали, многие, как Пушкин и Лермонтов, безвременно погибали, но на их место вставали другие. Гоголь в лирическом отступлении из УП главы поэмы «Мертвые души» открыто сказал всем, сколь тяжек путь писателя, глядящего в самую глубину явлений жизни и стремящегося донести до людей всю правду, сколь бы неприглядна она ни была. Его готовы не то что восхвалять как пророка, а обвинить во всех возможных грехах. «И, только труп его увидя, / Как много сделал он, поймут, / И как любил он ненавидя!» так написал о судьбе писателя-пророка и отношении к нему толпы другой русский поэт-пророк Некрасов.
    Нам сейчас может показаться, что все эти замечательные русские писатели и поэты, составляющие «золотой век» отечественной литературы, всегда так высоко почитались, как в наше время. Но ведь даже ныне признанный во всем мире пророком грядущих катастроф и предвестником высшей истины о человеке Достоевский только в самом конце своей жизни стал восприниматься современниками как величайший писатель. Воистину, « нет пророка в своем отечестве»! И, вероятно, сейчас где-то рядом с нами живет тот, кто может быть назван «настоящим писателем», подобным «древнему пророку», но захотим ли мы прислушаться к тому, кто видит и понимает больше, чем обычные люди, это и есть главный вопрос.