Сочинение Незнакомка - О стихотворении А. Блока «Незнакомка» (2)

Блок "Незнакомка" - сочинение "О стихотворении А. Блока «Незнакомка» (2)"

Александр Блок, который в ранних стихах предстает как яркий и талантливый поэт-символист, быстро преодолевает ограниченность туманного и зыбкого видения мира, характерного для большинства представителей этого течения. Поиски мистических тайн в высшем мире сменяются острым чувством реальности, пониманием того, что, как говорил Достоевский, нет ничего более фантастического и странного, чем действительность. Блок — неоромантик и символист — проводит резкую черту, раскалывающую мир, но и объединяющую две его стороны, пошлую и горькую рутину и высокий, запредельный смысл, скрытую от беглого взгляда цель существования людей. Вершиной романтического двоемирия и открытия мистической стороны повседневности стало написанное в 1906 году стихотворение «Незнакомка».

Тщательный отбор поэтических средств, точность слов, скупые и многозначительные детали, которыми поэт рисует облик двух миров, дают поразительный эффект. С одной стороны, в описании легко угадывается праздный Петербург, не парадный, не официальный, а Петербург бессмысленного тяжелого веселья, требующего искусственного возбуждения. Недаром стихотворение начинается с упоминания ресторанов, над которыми струится «дикий и глухой» воздух, горячий от пьяного дыхания и влажного лета петербургских дачных окраин. Природа, которую тонко чувствует и понимает Блок, опошлена и снижена присутствием тупых, грубых людей. Нужно помнить, каким идеалом и восторгом был для Блока образ Женщины, чтобы оценить страшную картину:


Над озером скрипят уключины

И раздается женский визг...


Вместо музыки — скрипучие звуки, вместо мелодии женского голоса — визг. И природа безразлична и так же лишена тайны и прелести:


А в небе, ко всему приученный,

Бессмысленно кривится диск.


Луна не названа, вместо нее плоский диск, не плывущий в благоуханной синеве, а грубо нарисованный на картонном небе, похожий на вывеску кабака. Эти строки Блока перекликаются с ироничной бравадой Онегина:


...эта глупая луна

На этом глупом небосклоне.


То, что для Пушкина было только позой молодого скептика, для Блока стало страшной правдой.

Описание продолжается, резкие, хлесткие эпитеты рисуют убийственную картину жизни, которую большинство считает нормой. «Скука загородных дач», «детский плач» — единственная нежная нота в начале стихотворения — «сонные лакеи», у пьяниц не просто красные глаза, а «глаза кроликов» — не только цвет, но и состояние, и оценка. «Истина в вине»— кричат на латыни пьяные, опустившиеся люди. То, что когда-то было

культурой, открытием, радостным протестом против пуританства и ханжества, превратилось в штамп, стало расхожим, затертым выражением.

Стихи движутся по расширяющейся спирали, нарастает тревожное ожидание, избыток тяжелых и страшных деталей должен во что-то вылиться. Повтор начальных строк «и каждый вечер...» готовит читателя к какому-то событию. И вот, наконец:


И каждый вечер, в час назначенный

(Иль это только снится мне?)

Девичий стан, шелками схваченный,

В туманном движется окне.


Каждый вечер, когда уже невозможно ни вынести реальность, ни забыться, повторяется странное видение. Туманное окно заставляет восприятие двоиться: то ли правда, то ли сон.


И, медленно пройдя меж пьяными,

Всегда без спутников, одна,

Дыша духами и туманами,

Она садится у окна...


Тонкий аромат духов контрастирует с тяжелым духом кабака, незнакомка «дышит туманами», которые напоминают и о туманном, неземном счастье, и о туманах свежего поля, о колдовских зельях и русалках:


И веют древними поверьями

Ее упругие шелка,

И шляпа с траурными перьями,

И в кольцах узкая рука...


Перья не черные, они траурные, опять двойственное восприятие. В реальности может быть обычный траур по кому-то, в поэтическом видении — это траур по всей неудавшейся, нереализованной жизни.

Марина Цветаева, глубоко понимавшая творчество Блока, заметила, что, ни разу не сказав прямо, Блок всей суммой деталей дает образ... продажной женщины. Но сила лирического чувства поэта заставляет забыть об этом и увидеть лишь трагический символ попранной, ненужной, одинокой и прекрасной Женственности:


И, странной близостью закованный,

Смотрю за темную вуаль

И вижу берег очарованный

И очарованную даль...


За вуалью опять не конкретное лицо с определенными и, может быть, вполне заурядными чертами, а другой мир, тот, в котором нужны поэты, в котором есть любовь и свет. Этот мир по-новому опьяняет Блока, тем «новым вином» знания, о котором говорится в Новом Завете:


Глухие тайны мне поручены,

Мне чье-то солнце вручено!

И все души моей излучины

Пронзило терпкое вино...


Чувство счастливого избранничества приводит поэта к мысли, что единственное сокровище спрятано в душе, и только обладатель может воспользоваться им или навсегда скрыть от посторонних глаз:


В моей душе лежит сокровище,

И ключ поручен только мне!

Счета с «миром газет», миром пошлости сведены. Истина в вине, но вино поэзии никогда не освежит душу «пьяного чудовища». Два мира пересекаются, сталкиваются, но не сливаются. Нужно быть поэтом, даже если т