Сочинение Нравственные искания Андрея Болконского (по роману Л. Н. Толстого «Война и мир»)
Если внимательно проследить за тем, как складывались судьбы главных героев романа Л. Н. Толстого “Война и мир”, то можно с уверенностью сказать: каждый из них пережил существенную эволюцию своих взглядов на жизнь. Одним из примеров является абсолютное изменение мировоззрения князя Андрея Болконского. Впервые мы встречаем его на приеме у Анны Павловны Шерер. Там все разговоры так или иначе крутятся вокруг личности Наполеона Бонапарта. Причем члены кружка говорят о Наполеоне так, будто он является частым посетителем салона Анны Павловны Шерер: рассказывают о нем различные забавные истории и представляют его как хорошо знакомого, даже близкого, человека. У Андрея Болконского совершенно иное восприятие личности Наполеона, поэтому салонные разговоры его безумно раздражают. Для него Наполеон — исключительная личность. Князь Андрей боится его гения, который может “оказаться сильнее всей храбрости русских войск”, и вместе с тем страшится “позора для своего героя”. Всем своим существом Болконский устремляется в погоню за идеалом, связанным с победоносной карьерой Наполеона. Как только князь Андрей узнает о том, что русская армия находится в бедственном положении, он решает, что именно ему предназначено судьбой ее спасти и что “вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе”.
Однако судьба распорядилась по-другому. Она подарила ему возможность увидеть своего кумира, но одновременно показала всю ничтожность его поисков земной славы. Глядя на высокое аустерлицкое небо, раненый князь Андрей говорит себе: “Да, я ничего, ничего не знал до сих пор”. И когда к нему подходит Наполеон — сам Наполеон Бонапарт, его недавний кумир, — который, приняв его за убитого, произносит напыщенную фразу: “Вот прекрасная смерть!”, для Болконского эта похвала подобна жужжанию мухи. Наполеон кажется ему маленьким и ничтожным в сравнении с тем, что открылось его сознанию в эти минуты.
Преодоление “наполеоновского” идеала является одним из этапов эволюции личности Андрея Болконского. Однако когда человек утрачивает старые идеалы и не обретает "при этом новых, в душе у него образуется пустота. Так и у князя Андрея после низвержения с пьедестала Наполеона и отказа от прежних мечтаний о славе начались мучительные поиски смысла жизни. Он пугает Пьера Безухова своими мрачными мыслями, вызванными именно отсутствием этого смысла. Князь Андрей больше не хочет служить в армии: “После Аустерлица!.. Нет, покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду”. Он не одобряет идеи Пьера об освобождении крестьян, считая, что им это не пойдет на пользу.
Перестав жить ради славы, князь Андрей пытается жить для себя. Но подобная философия лишь наполняет его душу смятением. Настроение князя Андрея остро ощущается в тот момент, когда по пути в Отрадное он видит огромный старый дуб. Дуб этот “не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца”. Болконский как бы старается приписать дубу мысли, одолевающие его самого: “Весна, любовь и счастие!.. И как не надоест вам один и тот же глупый, бессмысленный обман!” Этот момент как будто является наивысшей, критической точкой душевных терзаний князя Андрея. Но судьба снова преподносит ему сюрприз — маленький эпизод, который в корне меняет всю его жизнь. Это — первая встреча с Наташей Ростовой в Отрадном. Даже не столько встреча, сколько просто подслушанный разговор ее с подругой, легкое прикосновение к ее внутреннему миру. Это способствовало тому, что “в душе его вдруг поднялась... неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни”. Возвращаясь на следующий день домой, князь Андрей снова увидел дуб, который накануне произвел на него такое мрачное впечатление. Болконский не сразу узнал его: “Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца”. В тот момент князь Андрей понял, что жизнь не кончена, и нужно сделать так, чтобы она текла не для него одного, а отражалась на всех. У него возникла острая потребность в том, чтобы принять деятельное участие в жизни. Далее последовало увлечение князя Андрея личностью Сперанского. Он познакомился со Сперанским в тот момент, когда слава последнего достигла апогея. Это был своего рода “двойник” Наполеона — не только по силе оказываемого впечатления, но даже по внешности и чертам характера. Однако воспоминание об Аустерлице не позволило князю Андрею сотворить себе еще одного кумира, несмотря на все восхищение, которое вызывал у него Сперанский. Таким образом, князь Андрей окончательно преодолел влияние личности Наполеона.
Когда началась война 1812 года, Болконский как будто забыл о том, что не желает больше служить в русской армии.
Он отправился на войну на этот раз не в поисках славы, а с единственным желанием разделить судьбу своего народа. В нем не осталось и тени прежнего высокомерия, он изменил свое отношение к крестьянам, и те платили ему любовью и доверием, называя его “наш князь”. После Бородинского сражения смертельно раненный князь Андрей попадает в госпиталь и там внезапно узнает в одном из раненых Анатоля Курагина. В сюжете романа их встреча не менее важна, чем встреча Болконского с Наполеоном на Аустерлицком поле, так как это звенья одной цепи — духовного обновления героя, постигающего смысл жизни. В походном госпитале Анатолю режут раздробленную ногу, а Болконского в это время терзает не столько физическая, сколько духовная рана. Контраст, возникающий из сопоставления телесного и духовного, очень точно характеризует и Анатоля, и князя Андрея. Анатоль, по сути дела, уже мертв как человек, а Болконский сохранил духовность. Он погрузился в воспоминания “из мира детского, чистого и любовного”. В этот момент в его сознании соединились переживания ребенка и умирающего человека. И в таком соединении Болконский ощутил идеальное состояние души. Это было мгновение. Но в это мгновение напряжением физических и духовных сил герой собрал воедино все лучшие качества своей натуры. Он вспомнил Наташу на балу 1810 года, так как именно в то время он, пожалуй, впервые ощутил в себе с необыкновенной ясностью силу “естественной” жизни. И теперь любовь к Наташе заставила его окрасить все окружающее этим живым чувством и простить Анатоля Курагина. Умирающий Болконский демонстрирует победу в нем естественного начала. Смерть для князя Андрея в его новом состоянии лишена ужаса и трагизма, так как переход “туда” так же естествен, как приход человека из небытия в мир. Следом за сценой в госпитале следует описание итогов Бородинской битвы. Торжество духа князя Болконского и торжество духа русского народа перекликаются друг с другом. “Мысль народная” таким образом органично воплощается и в образе князя Андрея. Пьер не случайно сравнивает Болконского с Платоном Каратаевым. Перед смертью князь Андрей приходит именно к каратаевскому мировоззрению. Разница заключается лишь в том, что князю Андрею это понимание жизни и смерти не было дано от природы, а стало результатом напряженной работы мысли. Однако Толстому ближе те герои, для которых эта философия естественна, то есть она живет в них сама по себе и они даже не задумываются об этом. Такова, например, Наташа, живущая по принципу: “Живешь и живи”.
Внутреннее единение Болконского и Каратаева подчеркнуто характерным совпадением отношений окружающих к смерти того и другого. Пьер воспринял смерть Каратаева как должное, естественное событие, и точно так же Наташа и княжна Марья отнеслись к смерти князя Андрея. Аристократ, дворянин, князь Болконский уходил из жизни точно так же, как мужик Платон Каратаев. Это была огромная нравственная победа князя Андрея, ибо он объективно, по Толстому, приблизился к вере, носителями которой были Платон Каратаев и тысячи, миллионы русских людей. Пьер Безухов сравнивает Болконского и Каратаева как двух одинаково любимых им людей, которые “оба жили и оба умерли”. Это рассуждение для Пьера исполнено глубокого смысла. Болконский и Каратаев — дети великой матери-природы. Их жизнь и смерть — закономерное звено природы, которая дала им жизнь и в лоно которой они, как и тысячи им подобных, должны были вернуться. что совершенно недоступно Николаю, хотя тот старше и опытнее: “За Долохова она чуть не поссорилась с братом. Она настаивала на том, что он злой человек, что в дуэли с Безуховым Пьер был прав, а Долохов виноват, что он неприятен и неестествен”. Объяснить, логически доказать Наташа не умеет, потому что понимает людей не умом, а сердцем. И сердце всегда ей подсказывает верно. Интересно, что Наташа, в отличие от Сони, вовсе не стремится принести себя кому-то в жертву, она даже не ставит перед собой цели помогать людям, делать их счастливыми.
Она просто живет и своей чуткостью, пониманием так или иначе помогает всем, кто ее окружает. Наташа дарит людям тепло своей души, заражает той неуемной жаждой жизни, которая переполняет ее саму. Примеров тому очень много. Когда Николай вернулся домой после проигрыша в карты, Наташа “мгновенно заметила состояние своего брата... но ей самой было так весело в ту минуту... что она... нарочно обманула себя” и продолжала петь. И все-таки, сама того не зная, Наташа пела для брата и этим помогала ему. Слушая ее пение, Николай понял: “Все это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь — все это вздор... а вот оно настоящее...”
Князь Андрей ехал к графу Ростову в Отрадное “невеселым и озабоченным”, думая о том, что любовь и счастье — это “глупый, бессмысленный обман”. Сама мысль о возрождении к новой жизни, любви, деятельности была неприятна ему. Однако когда он увидел “странно-тоненькую”, черноглазую девушку, с веселым смехом бегущую прочь от его коляски, его задело то, что эта девушка “не знала и знать не хотела про его существование”.
Ночной разговор Наташи с Соней, случайно подслушанный князем Андреем, так подействовал на него, что “в душе его вдруг поднялась неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни”. Только Наташа могла вызывать у людей такие чувства, только она могла заставить их мечтать “улететь в небо”, как мечтала она сама.
Княжна Марья — другая. Выросшая в деревне, воспитанная суровым, а подчас и жестоким отцом, она не знала тех радостей жизни, которыми сполна наслаждалась Наташа. Для старого князя Болконского существовало “только две добродетели: деятельность и ум”. Главным условием деятельности он считал порядок, и этот “порядок в его образе жизни был доведен до последней степени точности”. У княжны Марьи не было матери, к которой она могла бы прибежать ночью поболтать и поцеловать “в душку”, как это делала Наташа. Был отец, которого она, конечно, любила, но так боялась, что даже “красные пятна переливались по ее лицу”. Когда читаешь о том, как она занимается с отцом математикой, сердце наполняется такой жалостью к этой девушке, что так и хочется защитить ее от самодура-отца. Становится понятно, почему “у княжны мутилось в глазах, она ничего не видела, не слышала... и только думала о том, как бы ей уйти поскорее из кабинета и у себя на просторе понять задачу”. Она переписывается с Жюли Карагиной, искренне веря в то, что это — ее друг. Ничего удивительного нет в том, что умная, тонкая княжна Марья верит в дружбу фальшивой и недалекой Жюли. Ведь у нее больше нет друзей, и отчасти она придумала себе подругу. Их письма похожи только на первый взгляд, но они как день и ночь: искусственные и надуманные страдания Жюли не имеют ничего общего с совершенно искренними, светлыми и чистыми мыслями княжны Марьи. Лишенная всякой радости, одинокая, запертая в деревне с глупой француженкой и деспотичным, хотя и любящим отцом, княжна Марья старается утешить бедную, страдающую Жюли. Сама же она находит утешение только в религии. Вера княжны Марьи вызывает уважение, потому что для нее это — прежде всего требовательность к себе. Она готова простить слабости всем, но только не себе. Толстой любит княжну и, видимо, потому беспощаден к ней. Он проводит ее через многие испытания, как будто для того, чтобы проверить, выдержит ли она, не потеряет ли своей искренности и душевной чистоты. Но княжна Марья, которая кажется такой слабой и беззащитной, на самом деле настолько сильна духом, что выдерживает все тяготы, ниспосланные ей судьбой.