Пленник

    Пленник — путешественник, разочарованный жизнью русский европеец, отправившийся с Запада на Восток, из «цивилизованного пространства» — в область диких естественных нравов, вслед «за веселым призраком свободы». Но именно здесь он попадает в неволю.

    Как и полагается герою «байронической» (т. е. построенной по жанровым законам «восточных повестей» Дж. Г. Байрона) поэмы, он оказывается в парадоксальном положении раба, восхищенно наблюдающего за свободной жизнью горцев, своих поработителей. Естественно, в него влюбляется юная и гордая черкешенка; сердце европейца охлаждено, однако он как бы принимает ее любовь, сохраняя при этом верность своей единственной возлюбленной — свободе.

    Сюжет получает логичное развитие — следует решительное объяснение П. с черкешенкой, которая предлагает ему поменять одну неволю на другую — забыть «свободу, родину» и навсегда соединиться с нею семейными узами. Он не может «остылым сердцем отвечать/ Любви младенческой, открытой»; она не в силах понять, что такое любовь не к женщине, а к воле; зато в силах пожертвовать собою — ради этой «идеальной» любви своего любимого. П. свободен; Черкешенка гибнет в бурных водах реки; позже, отводя упреки в излишнем трагизме развязки, Пушкин иронично заметит: «Другим досадно, что пленник не кинулся в реку вытаскивать мою черкешенку (характерно местоимение «мою», а не «свою») — да, сунься-ка; я плавал в кавказских реках, — тут утонешь сам, а ни черта не сыщешь; мой пленник умный человек, рассудительный, он не влюблен в черкешенку — он прав, что не утопился» (письмо П. А. Вяземскому от 6 февраля 1823 г.). А годом ранее Пушкин обмолвился: «Характер Пленника неудачен; доказывает это, что я не гожусь в герои романтического стихотворения» (письмо Горчакову от окт. 1822 г.).

    Это важное признание: хотя собраны, суммированы черты всего преждевременно остывшего поколения 1810— начала 1820-х гг. (потому он и не назван по имени), тем не менее жанр «байронической» поэмы предполагал подчеркнутый автобиографизм героя, узнаваемость авторского лица в его обобщенных чертах. Пушкин формально соблюдает это правило; в посвящении к поэме он прозрачно намекает на обстоятельства своей жизни, пересекающиеся с обстоятельствами жизни П. («Я рано скорбь узнал, постигнут был гоненьем; / Я жертва клеветы и мстительных невежд...»). Но этим дело ограничивается; характер П. статичен; описания его внешности условны, однообразны и перифрас-тичны: «...и на челе его высоком/ Не отразилось ничего».

    Тем не менее критика встретила поэму благосклонно; пушкинского героя немедленно сопоставили с героем «Шильонского узника» Байрона (поэма была переведена В. А. Жуковским одновременно с выходом «Кавказского пленника») — см. отзыв П. А. Плетнева в журнале «Соревнователь» (1822); с Чайльд Гарольдом — в отзыве П. А. Вяземского, ставшем манифестом русского романтизма (Сын Отечества, 1822). Образ П. мгновенно разошелся во множестве литературных « копий ».

    Однако на словесность повлиял не только характер «разочарованного героя» (к которому, на новом витке творчества, в поэме «Цыганы», вернется сам Пушкин) — достаточно назвать гусара в «Эде» Е. А. Баратынского и Печорина в «Герое нашего времени» М. Ю. Лермонтова. Но и самая сюжетная схема— русский в «восточном» плену, спасаемый влюбленной горянкой. Схема эта может упрощаться, разлучаясь с любовной темой, — так произойдет в одноименном рассказе Л. Н. Толстого о пленном офицере Жилине, который столь долго служит на Кавказе, что давно перестал быть «европейцем» и стал просто честным русским солдатом, и которого освобождает из плена девочка Дина. (Т. е. образ Жилина строится на взаимоисключающем соединении психологического портрета Максим Максимыча из «Героя нашего времени» с сюжетной судьбой П.) Схема эта может предельно усложняться, как в повести того же Л. Н. Толстого «Казаки», где столичный офицер Оленин, попав на Кавказскую линию, влюбляется в казачку Марьяну и с ужасом обнаруживает непреодолимую культурную пропасть, навсегда разделяющую их. Наконец, слагаемые сюжетной формулы, «вычисляющей» пушкинского героя, могут вообще меняться местами — как в рассказе В. С. Маканина «Кавказский пленный» (1995); здесь русские солдаты 1990-х гг. берут в плен чеченского юношу, чтобы поменять его на свободный проход своего отряда через засаду горцев, и один из них почти влюбляется в юного пленника, что не спасает последнего от гибели. Но как бы ни видоизменялась сюжетная схема П., как бы ни запутывалась литературная генеалогия, все равно восходящая к нему «родословная» последующих героев очевидна.