Сочинение Проблемы гуманизма в литературе о гражданской войне

    Вопросы гуманизма — уважения к человеку — интересовали людей давно, поскольку непосредственно касались каждого живущего на земле. Особенно остро эти вопросы поднимались в экстремальных для человечества ситуациях, и прежде всего во время гражданской войны, когда грандиозное столкновение двух идеологий поставило человеческую жизнь на грань гибели, не говоря уже о таких “мелочах”, как душа, которая вообще находилась в каком-то шаге от полного разрушения. В литературе того времени проблема выявления приоритетов, выбора между жизнью нескольких человек и интересами большой группы людей решается неоднозначно разными авторами, и в дальнейшем мы попытаемся рассмотреть, к каким же выводам приходят некоторые из них.
    К числу наиболее ярких произведений о гражданской войне, пожалуй, следует отнести цикл рассказов Исаака Бабеля “Конармия”. И в одном из них высказана крамольная мысль об Интернационале: “Его кушают с порохом и приправляют лучшей кровью”. Это рассказ “Гедали”, представляющий собой своеобразный диалог о революции. По ходу делается вывод о том, что революция должна “стрелять” именно в силу своей революционности. Ведь хорошие люди смешались со злыми людьми, делая революцию и одновременно противодействуя ей. С этой идеей перекликается и повесть Александра Фадеева “Разгром”. Большое место в этой повести занимает описание событий, увиденное глазами Мечика — интеллигента, случайно попавшего в партизанский отряд. Ни ему, ни Лютову — герою Бабеля — солдаты не могут простить наличия очков и собственных убеждений в голове, а также рукописей и фотографий любимой девушки в сундучке и прочих подобных вещей. Лютов приобрел доверие солдат, отняв у беззащитной старушки гуся, и потерял, когда не смог прикончить умирающего товарища, а Мечик вообще никогда не удостаивался доверия. В описании этих героев, конечно, обнаруживается много различий. И. Бабель явно сопереживает Лютову, хотя бы потому, что герой его автобиографический, а А. Фадеев, наоборот, всячески стремится очернить интеллигенцию в лице Мечика. Даже самые благородные его побуждения он описывает весьма жалкими словами и как-то слезливо, а в конце повести ставит героя в такое положение, что сумбурные действия Мечика принимают вид откровенного предательства. А все потому, что Мечик — гуманист, и моральные принципы партизан (а вернее, почти полное их отсутствие) вызывают у него сомнения, он не уверен в правильности революционных идеалов.
    Один из самых серьезных гуманистических вопросов, рассматриваемых в литературе о гражданской войне, — это проблема, что же отряд должен в сложной ситуации делать со своими тяжелоранеными бойцами: нести их, взяв с собой, подвергая весь отряд риску, бросать, оставляя на мучительную смерть, или приканчивать.
    В повести Бориса Лавренева “Сорок первый” этот вопрос, который много раз поднимается во всей мировой литературе, выливаясь порой в спор о безболезненном умерщвлении безнадежно больных, решается в пользу убийства человека окончательно и бесповоротно. В живых из двадцати пяти человек отряда Евсюкова остается меньше половины — остальные отстали в пустыне, и комиссар их собственноручно пристрелил. Было ли это решение гуманным по отношению к отставшим товарищам? Точно этого сказать нельзя, ведь жизнь полна случайностей, и могли погибнуть все, либо все уцелеть. Фадеев решает подобный вопрос так же, но с гораздо большими нравственными мучениями героев. А несчастный интеллигент Мечик, случайно узнав о судьбе больного Фролова, бывшего ему почти другом, о принятом жестоком решении, пытается этому помешать. Его гуманистические убеждения не позволяют ему принять убийство в такой форме. Однако попытка эта в описании А. Фадеева выглядит как позорное проявление малодушия. Почти так же в подобной ситуации поступает бабелевский Лютов. Он не может пристрелить умирающего товарища, хотя тот сам его просит об этом. А вот его товарищ выполняет просьбу раненого без колебаний и еще хочет вдобавок Лютова пристрелить за предательство. Другой же красноармеец Лютова жалеет и угощает яблоком. В этой ситуации Лютов скорее будет понят, нежели люди, которые с одинаковой легкостью стреляют врагов, затем своих друзей, а после угощают оставшихся в живых яблоками! Впрочем, Лютов вскоре сживается с такими людьми — в одном из рассказов он чуть не сжег дом, где ночевал, и все ради того, чтобы хозяйка принесла ему поесть.
    Здесь возникнет еще один гуманистический вопрос: имеют ли бойцы революции право на грабеж? Разумеется, его можно также назвать реквизицией или заимствованием на благо пролетариата, но суть дела от этого не меняется. Отряд Евсюкова забирает у киргизов верблюдов, хотя все понимают, что после этого киргизы обречены, партизаны Левинсона отбирают свинью у корейца, хотя она для него — единственная надежда прожить зиму, а конармейцы Бабеля везут за собой телеги с награбленными (или реквизированными) вещами, и “мужики со своими конями хоронятся от наших красных орлов по лесам”. Подобные действия вообще вызывают противоречие. С одной стороны, красноармейцы делают революцию на благо простого народа, с другой стороны, они этот же народ грабят, убивают, насилуют. Нужна ли народу такая революция?
    Другая проблема, возникающая в отношениях между людьми, — это вопрос о том, может ли на войне иметь место любовь. Вспомним по этому поводу повесть Бориса Лавренева “Сорок первый” и рассказ Алексея Толстого “Гадюка”. В первом произведении героиня — бывшая рыбачка, красноармейка и большевичка, влюбляется в пленного врага и, оказавшись затем в сложной ситуации, сама его убивает. Да и что ей оставалось? В “Гадюке” дело немножко в другом. Там благородная девушка дважды становится случайной жертвой революции и, будучи в госпитале, влюбляется в случайного красноармейца. Война настолько изуродовала ее душу, что убить человека не составляет для нее особого труда.
    Гражданская война поставила людей в такие условия, что ни о какой любви и речи быть не может. Место остается лишь для самых грубых и зверских чувств. А если кто и отважится на искреннюю любовь, то закончится все обязательно трагично. Война разрушила все привычные людские ценности, поставила все с ног на голову. Во имя будущего счастья человечества — идеала гуманистического — совершались такие страшные преступления, которые с принципами гуманизма не совместимы никак. Вопрос о том, стоит ли будущее счастье такого моря крови, человечеством все еще не решен, но вообще подобная теория имеет множество примеров того, что случается, когда выбор делают в пользу убийства. И если все зверские инстинкты толпы в один прекрасный день высвободить, то такая свара, такая война наверняка в жизни человечества станет последней.