Сочинение сочинение "Духовные традиции в романе романа «Мастер и Маргарита»"
«Мастер и Маргарита» - роман идеологический. Во всем. Все вопросы рассматриваются в нем через призму духовной, идеологической традиции. Через толщу литературы, философии, истории. Главное в романе - это движение мысли, идеи, как бы ни колоритны были подробности событийного сюжета. Все главные герои романа - идеологи: философ Иешуа, политик Пилат, писатели Мастер, Иван Бездомный, Берлиоз, да и «профессор» черной магии Воланд, тоже непрерывно производящий социологические и этические эксперименты (чего стоит один сеанс «черной магии» с ее «разоблачением» в Варьете). Идеологический характер романа не раз вспомнится в самых разных ситуациях. Идеи проявляются многообразно.
Их можно толковать и как фантастические образы, созданные человеческим воображением. В том числе и искусством. И они ничуть не менее подлинны, чем материальная среда, окружающая нас. Мы живем в весьма напряженной и активной идеологической среде. Образы искусства, фантазии принимают участие во всех делах героев романа. Происходит постоянное смешение реальности и вымысла, который выступает как начало равноправное, а порою и доминирующее. Об этом мы вспомним, когда займемся Воландом и нечистой силой. Но в связи с этим можно и нужно сделать одно замечание: мысль о том, что человеческая жизнь равна идее, - Булгаков решает совершенно по-своему. Идея ведь может быть внушенной извне; она может быть ложной, преступной; он хорошо знает об идеологическом терроре, об идеологическом насилии, которое может быть более изощренным, чем насилие физическое. Можно «подвесить» человеческую жизнь на ниточку ложной идеи и, обрезав эту ниточку, то есть убедившись в ложности идеи, убить человека…
Мне кажется, все дело для Булгакова здесь в том, как идея приходит к человеку и становится его жизнью. Как эта идея отвечает глубинной духовности человека (или противоречит ей). Сам по себе человек не придет к ложной идее, по своей доброй воле и здравом рассуждении не примет ее в себя, не свяжет с нею - злой, разрушительной, ведущей к дисгармонии - своей жизни. Такая идея может быть лишь навязана, внушена извне. Иначе говоря, среди всех насилий худшее - это насилие идейное, духовное. Давайте снова вернемся к диалогу Пилата и Иешуа. Идея Иешуа, его Жизнь - это деятельное добро. Мне кажется, что именно в истолковании идеи добра Булгаков сказал новое слово.
С его точки зрения добро в высшей степени действенно, но лишь при соблюдении определенных условий. И это - нелегкие условия. Во-первых, добро в осуществлении своих целей не может опираться на насилие, т. е. прибегать к инструменту, обычному в руках зла. Но это не значит, что добро бессильно, страдательно, пассивно. Ни в коем случае! У него есть свое, специфическое оружие, которое только им самим выковано. Вспомним весь ход общения Иешуа и Пилата начиная с того момента, когда, «несколько подавшись вперед», связанный Иешуа с сердечной готовностью отвечает на первый вопрос Пилата. Добро - это величайшая доброжелательность, готовность и желание одного человека понять другого человека. За этим идут проницательность и искренность, как обязательное условие общения, гибкость, понятливость, участливость, отзывчивость… Воспитать, вырастить в себе эти качества - значит сделать первый шаг к добру. А как активен Иешуа в интеллектуальном плане! При этом - и это самое главное! - зная три языка, владея всей культурой своего времени, до всего доходит он тем не менее «своим умом»! Итак, во-вторых самобытность мысли, широта культурного кругозора, за которым стоит способность к труду познания; причем нет в булгаковском герое ни грамма высокомерного презрения к «простым людям».
Он демократичен. Добро, в-третьих,- это, следовательно, труд и творчество, обращенные на благо людей, И наконец, это величайшая нравственная стойкость, воля, твердость в защите своей идеи, величайшая самоотверженность, Все это, вместе взятое, и есть оружие добра. Быть добрым, как мы видим, весьма трудно, поэтому добро легко незаметно подменить всяческими суррогатами, что нередко и происходит. Но если оно все же есть в очерченной Булгаковым структуре личности, то такое добро - всесильно. И мы это видим на примере того же диалога Иешуа и Пилата. Ведь ясно же, что Иешуа - «бродяга», «слабый человек» - сумел перевернуть жизнь Пилата, «всемогущего правителя» и многих других людей, встретившихся ему на пути. Причем Иешуа, как мы видим, отстаивает идею «доброго человека» в самых трудных вариантах: она проверяется его отношением к Пилату, кентуриону Крысобою, Иуде, то есть к тем, кто очень «испорчен» обстоятельствами. Таким образом, идея «доброго человека» - моральный принцип, проверенный сложнейшими испытаниями.Еще два слова о «добром человеке». Могут вызвать наше удивление слова Иешуа о том, что «злых людей нет на свете». Но с булгаковской точки зрения Иешуа прав. Злых людей действительно нет. Как нет вообще зла как человеческой формы, человеческого начала. Зло во всей концепции Булгакова есть проявление дочеловеческих атавизмов. Поэтому Булгаковым в определение человека зло не включено. К этой мысли мы еще вернемся, подчеркнув лишь, что при таком подходе человеческой сутью является, конечно же, добро. Так, как это было истолковано выше. Человек начинается там, где кончается зло. Он - в шкале нравственных ценностей - целиком в зоне добра. И человеческая сила - только от добра, а всякая иная сила - уже от «лукавого». «Мастер и Маргарита», таким образом, роман о всесилии добра, Но при одном важнейшем условии: если человек ни в чем, ни при каких самых трудных и драматических обстоятельствах не уйдет с пути добра. Это роман об ответственности человека за добро. Ибо если в самом деле - «Бога нет», то отвечать за добро некому, кроме человека. И человек тем больше ответственен, чем больше он это понимает, чем отчетливее он осознает стоящую перед ним проблему. Почему, например, так нерушимо спокойны герои древних глав (за вычетом центральных), тот же Иуда? Потому, что они не видят в жизни никаких противоречий, их совесть и мысль спокойны, они легко и естественно исполняют свои привычные социальные и этические роли. Иуда вообще не дает себе никакого отчета в содеянном предательстве.
Он «подлый предатель Иуда» только для Пилата, и то после его разговора с Иешуа. А для остальных он «нормальный», добродетельный и счастливый член того общества, где господствуют идеи насилия и наживы как норма социальных отношений. Ему ни до чего не нужно доходить своим умом, и весь порядок жизни его от этого ограждает. Да и сам Пилат активно этот порядок поддерживает (он отказывает Иешуа в возможности поговорить с кентурионом Крысобоем). Герои древних глав в массе своей, можно сказать, невменяемы. Они внутренне вне борьбы «добра» и «зла». Они не ответственны. Поэтому их фигуры лишены внутренней сложности (кроме Пилата). Поэтому и умирает Иуда в полной гармонии со своим миром.
А теперь окажемся в XX веке, в булгаковской Москве. Совсем другое дело - внутренний мир человека этой эпохи, с его неслыханно расширившимся общественным и духовным опытом. Тысячелетия истории не прошли для него даром. Человечество проделало долгий путь развития, который превратил его во «вменяемое» человечество, ответственное за свою судьбу, потому что теперь оно сознает, что такое хорошо и что такое плохо. По крайней мере, возможности такого осознания есть у каждого. Даже плут и выжига Иван Никанорович Босой, признаваясь во взяточничестве, выкручивается: «Брал, но брал нашими, советскими! Прописывал за деньги, не спорю, бывало… Но валюты я не брал!» В XX веке «невменяемых» в России больше нет.
Идея обязательности духовного прогресса русского человека как непременного условия прогресса социального заложена в самой основе романа Булгакова. И отвечает за него каждый; и чем больше понимает, тем больше отвечает. И все судимы по делам их. Поэтому глупая и жадная курица Аннушка оказывается «пресеченной» нечистой силой неизмеримо меньше, чем умный и начитанный Берлиоз, а невежественный и искренний Иван Бездомный, писавший «жутко» разносную поэму, показан совсем в другом свете, нежели отступившийся от своего дела Мастер. Несомненно, что в течение двух десятилетий творчества сам Булгаков переживает заметную эволюцию в отношении к миссии художника в XX столетии. И он пришел к убеждению, что художник,- орган, созданный человечеством для выполнения чрезвычайно ответственной миссии. И его судьба, его назначение - быть одной из главных сил духовного выживания. Поэтому Булгаков так напряженно размышлял многие годы над судьбой художника. Мастер, Берлиоз, Бездомный, автобиографический герой - эти разные пути и судьбы постоянно в поле зрения Булгакова.
В их судьбах все более остро выражается созревающая мысль писателя об особой ответственности таланта перед историей и человечеством, о том, что нет ему снисхождения, как бы сурово ни складывались обстоятельства его существования. Он не имеет права замыкаться в личной добродетели, отказываться от борьбы, он обязан сделать взыскующий, деятельный выбор. Известно, что, говоря об очерке И. С. Тургенева «Казнь Тропмана» (в нем Тургенев рассказывал, как, наблюдая за публичной казнью преступника, он не выдержал зрелища и в последний момент отвернулся), Федор Михайлович Достоевский сурово заметил: «Не имеет права отвертываться». Художник поистине не имеет права отвертываться, что бы ни вставало перед его духовным зрением! Еще в «Белой гвардии» Булгаков предостерегал: «Никогда не убегайте крысьей побежкой в неизвестность от опасности».