Сочинение Страшная правда о России xx века

    (А. И. Солженицын. “Архипелаг ГУЛАГ”)

    Имя А. И. Солженицына у многих из нас ассоциируется с названием произведения, открывшего правду о событиях, которые имели место в нашем государстве во время правления великого тирана, увековечившего себя и дела свои в шестидесяти шести миллионах убитых и замученных (именно такую цифру называет Солженицын) и навсегда оставшегося самой загадочной и жестокой персоной, когда-либо стоявшей у власти на Руси. “Архипелаг ГУЛАГ” — произведение не только о тюрьмах и лагерях, это еще и глубочайший анализ периода в истории государства Российского, который позднее получил название “эпохи культа личности”.
    Основной темой “Архипелага” я бы назвал правду. Правду о том, что творилось в Советском Союзе в тридцатые и сороковые годы. В преамбуле своего повествования Солженицын так и говорит: “В этой книге нет ни вымышленных событий, ни вымышленных лиц. Люди и места названы их собственными именами. Если названы инициалами, то по соображениям личным. Если не названы вовсе, то лишь потому, что память людская не сохранила имен, — а все было именно так”. Солженицын пишет саму жизнь, и она предстает перед нами во всей ее наготе, в мельчайших подробностях. Она балансирует на грани смерти. Личность человека, его достоинство, воля, мысль растворяются в элементарных физиологических потребностях организма, находящегося на грани земного существования. Солженицын срывает пелену лжи, которая застилала глаза многим, в том числе и самой сознательной части нашего общества — интеллигенции. Солженицын подшучивает над их бело-розовыми мечтами: “Если бы чеховским интеллигентам, все гадавшим, что будет через двадцать — тридцать — сорок лет, ответили бы, что через сорок лет на Руси будет пыточное следствие, будут сжимать череп железным кольцом, спускать человека в ванну с кислотами, голого и привязанного пытать муравьями, клопами, загонять раскаленный на примусе шомпол в анальное отверстие (“секретное тавро”), медленно раздавливать сапогом половые части, а в виде самого легкого — пытать по неделе бессонницей, жаждой и избивать в кровавое' мясо, — ни одна бы чеховская пьеса не дошла до конца, все герои пошли бы в сумасшедший дом”. И, обращаясь прямо к тем, кто делал вид, что ничего не происходит, а если и происходит, то где-то стороной, вдалеке, а если и рядом, то по принципу “авось не меня”, Солженицын бросает от всех “туземцев Архипелага”: “Пока вы в свое удовольствие занимались безопасными тайнами атомного ядра, изучали влияние Хайдеггера и Сартра и коллекционировали репродукции Пикассо, ехали купейными вагонами на курорт или достраивали подмосковные дачи, — а воронки непрерывно шныряли по улицам, а гебисты стучали в двери” — “органы никогда не ели хлеба зря”; “пустых тюрем у нас не бывало никогда, а либо полные, либо чрезмерно переполненные”. Интересен тот факт, что в своем повествовании Солженицын не выводит героя, а как бы обобщает в своем исследовании миллионы реальных судеб, характеров. Автор воссоздает общую психологию обитателя тоталитарного государства. За дверями — террор, и уже понеслись неудержимые потоки в лагеря, “схватывались люди ни в чем не виновные, а потому не подготовленные ни к какому сопротивлению. Создавалось впечатление... что от ГПУ— НКВД убежать невозможно. Что и требовалось. Мирная овца волку по зубам”.
    Среди факторов, которые сделали возможным весь тот ужас, Солженицын указывает на “отсутствие гражданской доблести” у русского человека. Эта извечная покорность, ко торая воспитывалась в русском мужике веками крепостного права, и дала возможность для культа личности. Органы также были сильны тем, что сделали ставку на самое сильное в человеке — природные инстинкты. Подросток, чье взросление было не простым процессом, который имел проблемы с противоположным полом, кто ощущал себя слабым, — вот идеальный кандидат в следователи ГПУ. Нет более жестокого человека, чем человек слабый, получивший власть над телами и судьбами других людей. Органы культивировали все самое низменное в человеке. Зверь в чекисте не был ограничен какими-либо рамками. С людьми эти индивидуумы не имели ничего общего. Ибо то, что отличает человека от зверя, в органах не очень ценилось. Плюс стройная социалистическая теория. Плюс власть блатных в лагерях. И результат — чудовищный по своим масштабам геноцид против русского народа, который уничтожил лучшую его часть и последствия которого будут заметны еще несколько веков (во время Отечественной войны 1812 года французов называли “басурманами” -— как же сильны были предания о татаро-монгольском иге).
    В художественном плане “Архипелаг ГУЛАГ” также весьма интересен. Сам автор называет свой труд “опытом художественного исследования”. При строгой документальности это вполне художественное произведение, в котором наряду с известными и безвестными, но одинаково реальными узниками режима действует еще одно фантасмагорическое лицо — сам Архипелаг, по “трубам” которого “перетекают” с острова на остров люди, переваренные чудовищной тоталитарной машиной.
    “Архипелаг ГУЛАГ” оставляет неизгладимое впечатление. Размышлять о его значении как о “еще одном гвозде в крышку гроба коммунизма советского образца” можно долго, но я считаю, что главная ценность “Архипелага” — в воспитании той самой “гражданской доблести”, носителем которой является сам автор, который до глубокой старости сохранил способность видеть суть вещей, за что он и страдает до сих пор (новая власть, разглядев в Солженицыне “вечного борца”, задвинула его, закрыла его передачу на телевидении). Но мы, знающие правду, донесем ее до других.