Сочинение Тема добра и милосердия в романе М. Булгакова "Мастер и Маргарита"

    Сейчас, наверное, как никогда много говорят о добре и милосердии. Меня, помню, остро задела статья Ксении Беловой в “Независимой газете” от 15 февраля 1995 года “Месяц — в Освенциме, месяц — в Майданеке”, посвященная художнику Геннадию Доброву и его персональной выставке. “Листы скорби” — так назвал новую серию своих работ Геннадий Доброе. Написаны они на основе впечатлений, полученных от поездок художника в бывшие концлагеря — Освенцим, Майданек. Его выставка — реквием прошлому и настоящему. Поражают его слова: “Я давно думаю об отношениях между людьми, об отношениях между нациями, между государствами. Можно горячо любить свою семью, своих близких и ненавидеть соседей. Можно гордиться своей нацией и презирать другую. Но существует и иная степень любви, высшая, — это любовь ко всем людям, ко всему человечеству”. Эти простые истины художник остро ощутил там, где человеческая боль и страдания предельно сконцентрированы.
    Я познакомился со статьей о Доброве после прочтения “Мастера и Маргариты” Булгакова. Меня поразило, что люди в разное время (Михаил Булгаков умер в 1940-м, а Геннадий Добров родился в 1937-м) говорят об одном — о любви, добре, о милосердии человеческом...
    Вот цитата из дневника Г. Доброва, приведу ее полностью: “Я предчувствовал, что концлагеря должны как-то быть связаны с моим детством. В Омске я жил рядом с двумя корпусами сумасшедшего дома и часто, набирая воду из колодца, наблюдал за стрижеными и неопрятными женщинами за решетками в окнах этого дома, от которого всегда несло вонью. Я запомнил этих несчастных, они были с синими кругами под глазами и часто в крови. То же самое я прочитал сегодня в архиве Бжезински в воспоминаниях санитарки. После освобождения она первые дни ухаживала за оставшимися в бараках женщинами. То, что она описывает, обстановка в точности совпадает с тем, что я видел в Омске в 1946—1949 годах. Да и позже, когда приезжал из Москвы на каникулы”.
    У Михаила Булгакова в “Мастере и Маргарите” печальный дом и его обитатели выглядят совсем иначе, чем у Доброва. Достаточно вспомнить пробуждение писателя Ивана Николаевича Бездомного в сумасшедшем доме. Что он увидел вокруг? “Комнату с белыми стенами, с удивительным ночным столиком из какого-то светлого металла и с белой шторой, за которой чувствовалось солнце”, а сам он лежал “в чистейшей, мягкой и удобной пружинной кровати”. От всего веет покоем и добротой, чувствуется много воздуха и свежести. Больше всего героя, да и нас, читателей, поражает кнопка звонка около кровати “больного” и происходящее после ее нажатия: “загорелся матовый цилиндр, на котором было написано: "Пить". Постояв некоторое время, цилиндр начал вращаться до тех пор, пока не выскочила надпись: "Няня". Надпись "няня" сменилась надписью: "Вызовите доктора"”. Иван Николаевич нажимает кнопку на слове “фельдшерица”, и “в комнату вошла полная симпатичная женщина в белом чистом халате и сказала Ивану: "Доброе утро"”.
    Почему-то эта сцена поражает, хотя ничего сверхъестественного не происходит. Милосердие — вот что поражает. Михаил Булгаков, доктор по образованию, поскитавшись по земским, отдаленным от цивилизации, больничкам, насмотревшись человеческих бед и мытарств, думаю, воплотил в романе в главе “Поединок между профессором и поэтом” свою мечту о том, в каких условиях должны содержаться все больные, в том числе и душевнобольные. Ведь люди все перед Богом и болезнью — равны! Добро и милосердие — только они исправят, выпрямят кривой мир, искривленное сознание, искривленные души.
    Что же у Булгакова в этой главе написано дальше? “Женщина, не теряя благодушного выражения лица, при помощи одного нажима кнопки, увела штору вверх, и в комнату через широкопетлистую и легкую решетку, доходящую до самого пола, хлынуло солнце. За решеткой открылся балкон, за ним берег извивающейся реки и на другом ее берегу — веселый сосновый бор”.
    Эти потоки солнечного света, сосновый бор — не просто сосновый бор, а “веселый сосновый бор”, — гимн жизни, красоте, добру.
    “— Пожалуйте ванну брать, — пригласила женщина, и под руками ее раздвинулась внутренняя стена, за которой оказалось ванное отделение и прекрасно оборудованная уборная”. Даже кран в ванне — не просто кран, а “сияющий кран”. А чего стоит предложение: “Что желаете надеть— халатик или пижамку?” А вежливо-внимательный и участливый профессор с его свитой?! А завтрак, состоящий из чашки кофе, двух яиц всмятку и белого хлеба с маслом?! А простые слова профессора, полные милосердия: “Вам здесь помогут, а без этого у вас ничего не выйдет. Вы меня слышите? Вам здесь помогут... вам здесь помогут”.
    Сразу невольно вспоминаются строки из дневника художника Геннадия Доброва и его “Листы скорби”.
    Добро и милосердие — они вечны, неразлучны. Пока живут люди, они будут жить с нами. Вспомните, кого просила пощадить Маргарита на шабаше, устроенном Воландом? Фриду, погубившую своего ребенка и горько раскаявшуюся!
    Иешуа несет любовь всем людям, он их так и называет {даже своих врагов): “люди добрые”.
    И не есть ли истина жизни по-булгаковски — “Любовь, Добро, Милосердие”?