Сочинение Тема русского дворянства в драматургии А.П.Чехова ("Вишневый сад")

    Последнюю свою пьесу, "Вишневый сад", Чехов завершил на пороге первой русской революции, в год своей ранней смерти. Писателю казалось, что он пишет комедию, легкий водевиль, "местами даже фарс", но невольно из-под его пера выходило сложное, многоплановое произведение, доводившее до конца все прежние мотивы его произведений и в этом смысле итоговое.
    Название пьесы символично. "Вся Россия — наш сад", — сказано у Чехова. И действительно, думая о гибели старого вишневого сада, о судьбе обитателей разоряющегося имения, он мысленно представлял себе "всю Россию" на сломе эпох. В преддверии грандиозных переворотов, словно чувствуя возле себя шаги грозной реальности, Чехов осмысливал настоящее с позиций прошлого и будущего. Далеко идущая перспектива насыщала пьесу воздухом истории, сообщала особую протяженность ее времени и пространству. Подводное течение пьесы еще больше расширяло свои поэтические права. Лирический подтекст набирал силу символического обобщения, словно айсберг выпирал своей вершиной над поверхностью обыденных слов. "Там, внутри", под кромкой быта, шла своя потаенная жизнь. Чехов по-прежнему не собирался ее обнажать. Символ "вишневого сада" поднимался над океаном быта, из него вырастая, но в нем же и существуя.
    "22 августа—торги!" — эта дата, как дамоклов меч, висит над жизнью всех героев. Дело не только в продаже имения и приходе нового хозяина — уходит вся старая Россия, 22 августа совершаются поминки по уходящему веку. Чехов относится к этому событию двойственно, вдумчиво. С одной стороны, исторический слом неизбежен, старые дворянские гнезда осуждены на вымирание. Приходит конец, скоро не будет ни этих лиц, ни этих садов, ни усадеб с белыми колоннами, ни заброшенных часовен. С другой стороны, смерть, даже неизбежная, не может не быть грустной. Потому что умирает живое, и не по сухим стволам, а по стволам живых деревьев стучит топор
    Пьеса начинается с приезда Раневской в свое старинное родовое имение, с возвращения к вишневому саду, который стоит за окнами весь в цвету, к знакомым с детства людям и вещам. Возникает особая атмосфера проснувшейся поэзии и человечности. Словно в последний раз ярко вспыхивает — как воспоминание — эта живая жизнь на пороге умирания.
    Совсем реальные, Раневская и Гаев кажутся ожившими редкими экспонатами той тонкой, оранжерейной культуры, что веками нежилась здесь. В них поселился грех праздности и расточительного безделья русских бар, но живет здесь и праздность вольная, поэтическая, свободная от деловых и материальных расчетов.
    Потеря вишневого сада для Раневской и Гаева не есть потеря денег, состояния. Они не умеют ни хранить, ни копить их, золотые просто уплывают из-под рук, они готовы все раздать, хотя на кухне "людей" приходится кормить одним горохом. В этом сказывается и барская беспечность, и легкомыслие людей, которые никогда не знали труда, не ведали цену копейке и как она достается. Но в этом же проступает и их удивительное бессребреничество, презрение к меркантильным интересам. И потому, когда купец Лопахин предлагает им, чтобы спастись от долгов, отдать вишневый сад в аренду под дачи, Раневская с презрением отмахивается: "Дачи и дачники — это так пошло, простите".
    В день продажи имения Раневская затевает совершенно неуместный, с точки зрения здравого смысла, бал. Зачем он ей нужен? Что в нем: легкомыслие, эпикурейство или особый стоицизм? Для живой Любови Андреевны Раневской, что теребит сейчас в руках мокрый платок, ожидая возвращения брата с торгов, этот нелепый бал важен сам по себе — как вызов повседневности. Она вырывает у будней праздник, хватает от жизни то летучее мгновение, которое способно протянуть нить к вечности.
    Имение продано. "Я купил!" — торжествует новый хозяин, гремя ключами. Ермолай Лопахин купил имение, где дед и отец его были рабами, где их не пускали даже на кухню. Он уже готов хватить топором по вишневому саду. Но в высший момент торжества этот "интеллигентный купец" неожиданно чувствует стыд и горечь свершившегося: "О, скорее бы все это прошло, скорее бы изменилась как-нибудь наша нескладная, несчастливая жизнь". И становится ясно, что для вчерашнего плебея, человека с нежной душой и тонкими пальцами, покупка вишневого сада, в сущности, "ненужная победа".
    Так Чехов дает почувствовать текучесть, временность настоящего: приход буржуазии — нестойкая, преходящая победа. Настоящее как бы размыто и со стороны прошлого, и со стороны будущего. Тема будущего связана с образами "беглецов" из прошлого — Пети Трофимова и Ани. Образы их, словно намеченные контуром, в чем-то "недоделанные", таят в себе дух утопии, несут черты "недовоплощенного" будущего, от них протягивается та стремительная, воздушная перспектива, которая уходит далеко за пределы пьесы.
    Последний акт, как всегда у Чехова, — момент расставания, прощания с прошлым. Горестного для старых хозяев "вишневого сада", хлопотного для нового дельца, радостного для молодых душ с их безоглядной блоковской готовностью отринуть все — и дом, и детство, и близких, и даже поэзию "соловьиного сада" — ради того, чтобы с открытой, свободной душой крикнуть: "Здравствуй, новая жизнь!" Но если с точки зрения социального завтра "Вишневый сад" звучал как комедия, то для своего времени — как трагедия. Две эти мелодии, не сливаясь, проступали в финале одномоментно, рождая сложный трагикомический исход произведения.
    Молодые, весело, призывно перекликаясь, убегают вперед. Старые люди, как старые вещи, сбились в кучу, о них спотыкаются, не замечая их. Подавляя слезы, бросаются друг к другу Раневская и Гаев. "О мой милый, мой нежный, прекрасный сад... Моя жизнь, моя молодость, счастье мое, прощай!.. Прощай!.." Но музыка прощания заглушается "стуком топора по дереву, звучащим одиноко и грустно". Затворяются ставни и двери. В пустом доме остается не замеченный в суете больной Фирс: "А человека-то забыли..." Старик лежит неподвижно в запертом доме. Слышится "точно с неба звук лопнувшей струны", и в тишине глухо стучит топор по дереву.
    Такой щемящей нотой человечности, забытой на пороге исторической неизбежности, заканчивал Чехов свою последнюю пьесу. Это было произведение о конце России, о сломе ее истории, о прощании с прошлым в преддверии будущего. Символика "Вишневого сада" говорила о приближении грандиозных социальных катаклизмов и о просветах в новый мир. Прошлое, настоящее и будущее России переплетались здесь в сложном противоречивом развитии.
    Пьеса говорила не только о том, что нельзя забывать о человеке на перекрестке истории, но и о том, что человек не может быть замкнут своим временем. Над исторически преходящим мгновением, над прозой и буднями поднималась здесь поэтическая тема "вишневого сада", как тема личной причастности человека к красоте, природе, раскрытое вечности, готовности встретить едва различимые призывы и веяния будущего. Эпически широко звучащая тема звала человека к поискам высших целей бытия, поискам смысла жизни.
    Возвышаясь над личными судьбами, но не забывая о человеке, "Вишневый сад" стал поэтическим завещанием писателя будущим поколениям.