Доклад: История любви Александра Пушкина и Натальи Гончаровой
Но потом и этого уже было недостаточно. Пушкин начал искать смерти. В 1836 году он трижды пытался драться на дуэли – по самым разным и, как правило, незначительным поводам. Владимир Соллогуб, Семен Хлюстин, князь Николай Репнин-Волконский – все они каким-то образом смогли уладить дело миром. Хотя это стоило им немалых трудов - поэт крайне неохотно отказывался от дуэлей.
В конце 90-х годов XX века было очень популярно эссе, подписанное именем Хорхе Луиса Борхеса, в котором речь шла о том, что Пушкин не был убит на дуэли: Дантес промахнулся. Константин Данзас, секундант поэта, якобы вспоминал: «Мы тронулись в обратный путь, я ехал за возком А. С. Когда проехали заставу, мне показалось, что в возке Пушкина щелкнул выстрел. Я подумал, что это подбросило экипаж на кочке. Мы остановились у дома А. С. Он медлил выйти из возка. Я подошел, думая помочь ему. Лицо Пушкина было бледнее мрамора, рука, прижатая к животу, в крови, у ног валяется карманный пистолет английской работы. «Скажи им, что это Дантес», – тихо прошептал он. Я так и сделал».
Это эссе было обыкновенной литературной мистификацией. Но в легенду поверили именно потому, что она была очень похожа на правду. Смерть Пушкина фактически была самоубийством. Еще задолго до дуэли поэт писал Жуковскому: «Стыжусь, что доселе не имею духа исполнить пророческую весть, которая разнеслась недавно обо мне, и еще не застрелился. Глупо час от часу долее вязнуть в жизненной грязи».
Когда смертельно раненного Пушкина привезли с Черной речки домой, больше всего он беспокоился о жене. Поэт знал, что в его смерти могут обвинить Натали. «Будь спокойна, ты невинна в этом», –повторял он. Как рассказывал князьВяземский, доктор Николай Арендт, который все время находился рядом с умирающим поэтом, «говорил, что он никогда не видел ничего подобного, такого терпения при таких страданиях. Еще сказал и повторил несколько раз Арендт замечательное и прекрасное утешительное слово об этом несчастном приключении: «Для Пушкина жаль, что он не был убит на месте, потому что мучения его невыразимы; но для чести жены его – это счастье, что он остался жив. Никому из нас, видя его, нельзя сомневаться в невинности ее и в любви, которую к ней Пушкин сохранил».
Перед самой смертью поэт сказал Натали: «Носи по мне траур два или три года. Постарайся, чтоб забыли про тебя. Потом выходи опять замуж, но не за пустозвона». Через несколько часов он умер.
Княгиня Вяземская вспоминала, как Натали узнала о смерти мужа: «Я подошла к Натали, которую нашла как бы в безумии. – «Пушкин умер?» Я молчала. – «Скажите, скажите правду!» Руки мои, которыми я держала ее руки, отпустили ее, и то, что я не могла произнести ни одного слова, повергло ее в состояние какого-то помешательства. – «Умер ли Пушкин? Все ли кончено?» – Я поникла головой в знак согласия. С ней сделались самые страшные конвульсии; она закрыла глаза, призывала своего мужа, говорила с ним громко; говорила, что он жив; потом кричала: «Бедный Пушкин! Бедный Пушкин! Это жестоко! Это ужасно! Нет, нет! Это не может быть правдой! Я пойду посмотреть на него!» Тогда ничто не могло ее удержать. Она побежала к нему, бросилась на колени, то склонялась лбом к оледеневшему лбу мужа, то к его груди, называла его самыми нежными именами, просила у него прощения, трясла его, чтобы получить от него ответ. Мы опасались за ее рассудок».
Вдова в точности выполнила последнюю волю мужа. Только в 1839 году Наталия Николаевна вернулась в Петербург, но знали об этом лишь самые близкие друзья. Ее затворничество продолжалось до 1844 года, когда Натали впервые после смерти Пушкина появилась в опере. Тогда же она познакомилась с однополчанином своего брата, генералом Петром Петровичем Ланским. И через год вышла за него замуж.
Любила ли она Ланского? Наверное, любила, хотя совсем не так, как Пушкина. Скорее – как верного и надежного друга. И до самой смерти Наталия Николаевна не могла простить себе гибели Александра Сергеевича.
«Я убила моего мужа, я причина его смерти; но Богом свидетельствую: я чиста душою и сердцем!» – говорила Натали Владимиру Далю. Но была слишком горда, чтобы оправдываться перед теми, кто считал ее – и до сих пор считает виновной в смерти поэта. «У сердца есть своя стыдливость. Позволить читать свои чувства мне кажется профанацией. Только Бог и немногие избранные имеют ключ от моего сердца».