Доклад: Творчество Франсуа Мориака
В новеллах-исповедях Тереза рассказывает о своих тщетных попытках обрести счастье в любви: пробить стену взаимного непонимания, отделяющую ее от юношей (честного или проходимца), она не в силах. В ее горестных причитаниях отчетливо различимы трагические интонации расиновской Федры, отвергнутой своим пасынком Ипполитом.
Если «Тереза Дескейру» — роман о преступлении, то «Конец ночи» — роман о наказании. Действие его разворачивается в Париже шестнадцать лет спустя. В Терезу, постаревшую, тяжелобольную, полубезумную (она страдает манией преследования), влюбляется юный Жорж Фило, жених ее дочери Мари. Встретившись с матерью, он понял всю заурядность дочери: наивная Мари видна насквозь, она прозрачна, как стакан воды, все ее мещански-добродетельные помыслы сводятся к одному — выйти замуж. Тереза — на пороге смерти — самый живой в романе человек. И зло, которое она причиняет, служит в конечном счете добру: «Ее назначение состояло в том, чтобы глубоко проникать в сердца, наполовину умершие, чтобы потрясать их».
В финале романа Тереза-преступница, Тереза-язычница поступает как истинная христианка: во имя счастья дочери она расстается с любимым и отказывается от своего состояния, чтобы увеличить приданое Мари. Жизнь Терезы окончена — она возвращается умирать в родные края, к мужу, в семью, от которой она спасалась бегством.
Но здесь Мориак против своей воли вступает в полемику с Достоевским: в земном существовании человеку не дано искупить свой грех. В авторском предисловии к роману (1935) он признается, что хотел завершить книгу обращением грешницы к богу, но не смог: «Я не видел священника, который мог бы принять исповедь Терезы».
Подобно Достоевскому, Мориак в каждом грешнике стремится разглядеть праведника. Лишь мертвые души буржуа, неподвластные страданию и сомнению, бесповоротно потеряны. Даже в самых страшных и необъяснимых поступках Терезы есть какая-то магическая притягательность. Но вот одну ее черту — полное безразличие к собственному ребенку (в первом романе) — русскому читателю, воспитанному на произведениях Толстого и Достоевского, принять трудно. Отказываясь от дитяти ради своего освобождения, мать тем самым отказывается от самой себя. Ведь «одна слезинка ребенка» перевешивает любые добрые последствия злого дела.
Эта тема звучит в одном из самых пронзительных и безысходных произведений Мориака — повести «Мартышка» (1951). Ее героиня Поль, подобно Терезе,— палач и жертва, мученица и преступница. Сиделка, выскочившая замуж за аристократа, она ненавидит своего слабоумного мужа и недоразвитого сына. Она как бы продолжает тот страшный поединок со свекровью, с собственной семьей, который начали Матильда («Матерь») и Тереза, и, на горе себе, выходит победительницей. Думая только о себе, о своей действительно тяжелой доле, она отказывается увидеть искру божью в своем мальчике, тонком, начитанном, понять его заботы, разделить его горести. Поль не хочет воспринимать мужа и сына как полноценных людей, отказывает им в праве на существование — и тем самым толкает их на самоубийство. Ее скорая, страшная смерть от рака не может искупить ее вины.
Одна из причин трагедии героев Мориака заключается в том, что только за собой они оставляют право иметь сложный, противоречивый характер. Окружающие для них не объемные, а плоские, одномерные фигуры. Потому-то с такой неприязнью, презрением относится к своим близким мориаковская Федра (Матильда, Мария, Тереза, Поль), не желая менять раз и навсегда данную оценку. Но и в душе других скрывается целый мир страстей, доказывает писатель. Любой его сюжет может быть прочитан и с противоположной точки зрения — от лица супруга. Этот герой, так и не обретший дара речи в «Терезе Дескейру» и «Мартышке», выходит на первый план в романе «Клубок змей» (1932)—книге, принесшей Мориаку громкую славу, обеспечившую ему избрание во Французскую академию.
Взяв привычную формулу исповеди-ретроспекции, писатель сумел придать ей внутреннюю динамику. Герой и события меняются в процессе рассказа, но сам он едва не пропадает втуне. Не захотел и не смог услышать так долго готовившуюся Терезой исповедь ее муж Бернар. Остались неразделенными воспоминания Раймона Куррежа, Послание, которое старый адвокат по имени Луи предназначает для своей жены, также не доходит до адресата: супруга умирает раньше него. Но мемуары читают и оценивают дети — их письма-комментарии, предвзятые, субъективные, создают необходимый стереоскопический эффект. Для внучки адвоката Янины чтение дедовой исповеди может стать переломным моментом в жизни.
Как писал сам Мориак, он, на удивление себе, сделал Луи почти точной копией Фернана Казнава: оба рано лишились отца и подпали под сильное влияние матери; богачи, они скупы и мелочны во всем, даже в страсти; ущербные души, они, боясь, что не способны вызвать любовь, нарочно плодят ненависть; оба из эгоистического равнодушия не позвали вовремя опытного врача к жене, к дочери и обрекли их на смерть. Писатель освещает «самые скрытые пласты души героя». Он сознательно прибегает к гиперболе (случай для Мориака редкий), показывая, что адвокат готов уничтожить самых близких ему людей, узнав, что они покушаются на его состояние. Богатство становится эквивалентом жизни — отказавшись от него, позволив своим детям встать на ноги, перенести разразившийся экономический кризис, адвокат вскоре умирает. Подобно Тезею, пережив утрату сына (законный сын решил отправить отца в сумасшедший дом, а внебрачный, которого адвокат хотел сделать своим наследником, предал его), смерть жены, Луи осознал, что ему больше не для чего жить. Отрекшись от денег, то есть от прежнего себя, он вдруг проникается интересом, симпатией к людям, начинает проницательнее судить о них. Ослеплявшая его ненависть уступает место любви, «сын тьмы» (по определению автора) перед смертью узрел свет. Символично, что действие романа начинается в страстную неделю: герой должен был свершить свой крестный путь, чтобы воскреснуть.
Вскрывая сущность буржуазной семьи, показывая всевластие денег, Франсуа Мориак выступает как продолжатель традиций Бальзака. Сопоставление двух историй великих скупцов — в «Евгении Гранде» и в «Клубке змей» — позволяет лучше увидеть сходство и различие принципов обоих писателей. Жизненность образа папаши Гранде достигается тем, что Бальзак рисует хорошего семьянина, всеми уважаемого человека, не чуждающегося радостей жизни, не лишенного юмора, и лишь постепенно раскрывает его патологическую жадность, доходящую до безумия, Мориак, напротив, показывает Луи вначале корыстным, злобным, маниакально-подозрительным, а затем незаметно подводит читателя к мысли, что даже в этом, казалось бы, потерянном человеке теплится надежда на возрождение. Бальзак более трезв и нелицеприятен в изображении действительности. Мориак же, устрашившись открывшейся перед ним картины человеческих страстей, пытается накинуть на весь этот змеиный клубок благоприличный покров — идею религиозного спасения.
Верный художественному чутью, Мориак все же угадывает настоящую, едва ли не самую главную причину духовного преображения главного героя: Луи — человек незаурядный, творческий. О том, что он блестящий адвокат, можно судить не только по рассказам о выигранных процессах — свою исповедь, обвинительную и защитительную речь, он строит по законам ораторского искусства. Стремясь к предельной искренности, он в то же время немного рисуется, работает на публику, щедрой рукой рассыпает афоризмы: «женщины быстро забывают то, что в них самих уже перегорело», «чрезмерная ласковость — явный признак вероломного поступка». Его характер полон парадоксов, и это отражается в стиле произведения, изобилующего антитетическими формулами. Даже не любящий и не понимающий отца Гюбер не может отказать ему в писательском даре. Думается, что сам процесс творчества, постепенного изучения себя, всей своей жизни и совершил в Луи духовный перелом.
Но, конечно, то, что для героя — спонтанная импровизация, для автора — точно рассчитанный художественный прием. Таков сложный хронологический ряд книги, где переплетаются, взаимно освещая друг друга, события нескольких временных планов, таков стиль, где индивидуальная речевая манера адвоката соединяется с излюбленными автором сравнениями и метафорами. Преобладают образы войны, боя, свирепых хищников (крокодил, волки, ядовитые змеи), которым противопоставлен растительный мир — символ спокойствия, утерянной гармонии.
Если «Клубок змей» — одно из самых разоблачительных произведений писателя, то роман «Тайна Фронтенаков» (1933) — «лирический гимн в честь семьи». В 1932 г. Мориак тяжело болел, перенес сложнейшую операцию голосовых связок, близкие даже опасались за его жизнь. Писатель не хотел, чтобы его последней книгой, если ему суждено умереть, стал «Клубок змей».
Он задумывает создать семейную идиллию, рассказать о собственной семье, своем детстве и отрочестве. Тайна Фронтенаков — в их близости к природе, к законам естественной жизни, в их взаимной любви, перед которой отступают денежные расчеты. В отличие от большинства героев Мориака Фровтенаки владеют своей собственностью, а не она владеет ими.
Из трех братьев Фронтенаков наибольшее внимание привлекает Ив. Образ этот во многом автобиографичен. Юноша пишет мистические стихи, напоминающие о первом сборнике Мориака «Руки, сложенные для молитвы». В Париже молодого провинциала ждет успех, его чествуют в модных салонах, привечают маститые литераторы. Тяжелая личная драма — любовь к пожилой актрисе, женщине недостойной,— делает его профессиональным писателем: творчество спасает от страданий. Роман-дневник станет «избавлением для него, для целого поколения во всем отчаявшихся людей».
После выхода сборника «Грозы» (1925) Мориак надолго забыл о стихах. В «Тайне Фронтенаков» стихи еще остаются «за кадром». В романе «Дорога в никуда» (1939) Мориак возрождается как поэт — полностью поэма об Атксе, стихи из которой он отдал своему герою, Пьеру Костадо, была опубликована в 1940 г. Обращаясь к фригийскому мифу о Кибеле и Атисе, олицетворении земного плодородия, вечно возрождающейся природы, культ которых оказал большое влияние на раннее христианство («Кибела в большем почете во Франция, чем Христос. Крестьянин признает один культ — культ земли»), писатель придает событиям романа символическую трактовку. События, люди, вещи получают двойное освещение: герои сравниваются с Атисом, Кибелой, Минервой, трамвайная фара превращается в огненный глаз циклопа, при описании болезни используется древний фольклорный образ беременной смерти (вновь отсылающий к мифу о воскрешении через гибель). Суровое, реалистическое раскрытие жизни двух семей провинциального городка оборачивается духовной мистерией (Роза — дева Мария, Пьер — Иисус, Ланден — дьявол).
Финал романа, вынесенный в эпиграф, определяет всю систему внутренних мотивов произведения. Аллегория жизненного пути реализуется через противопоставление четырех стихий, основных начал: земля, вода, воздух, огонь. Космогонические метафоры присутствуют почти во всех произведениях Мориака, но в «Дороге в никуда» их символика выражается наиболее отчетливо. Огонь предстает как мучительное пламя страстей, иссушающее, губящее людей. Земля, символ жизни, возрождения, лишенная воды, превращается в пустыню — «пустыню любви», «темницу одиночества». Для одних героев земля - родная стихия (Пьер), для других — исключительно источник дохода (Дени). Вода, утоляющая духовную жажду,— символ нравственной чистоты, любви, источник всех людских страстей. Но она же и олицетворение неумолимого хода времени, смерти.
Двойное видение мира и человека определяет специфику мориаковского психологизма. Внешние и внутренние черты героев не совпадают, поступки получают двойную мотивировку, истинную и ложную, самоанализ противопоставляется мнению других. Принцип схождения противоположностей, наиболее ясно срабатывающий в построении характера Ландена (гадина — жертва, хозяин — раб, «ангел»— «волчьи зубы»), распространяется на всех.
Взаимопроникновение внутреннего и внешнего мира приводит к тому, что в поэтике Мориака главным полем битвы человека с судьбой становится не окружающая действительность, но душа — ад и рай внутри нас.
Литература
1. Кирнозе З.И. Франсуа Мориак. - М., 1970
2. Наркирьер Ф. Франсуа Мориак. М., - 1983
3. Кормо Н. Мастерство Франсуа Мориака. – М., 2003
4. Шапсаль Мадлен. Встречи с писателями. Франсуа Мориак. – М., 1999