Курсовая работа: Наброски к экологии текста
Среди многих синонимов глагола "писать" есть и такие, как "марать", "пачкать бумагу" - то есть писание признает себя актом загрязнения девственной чистоты бумаги, подобно тому, как культура признает себя виновной в загрязнении природы. Но чистота бумаги, как и представление о чистоте природы, созданы культурой, и именно в той степени, в какой она сама способна инициировать и проводить такое очищение. В известном смысле, введение " " в текст есть завершающий этап долгого исторического формирования " " из самой текстуальной деятельности, создающей максимально устойчивый фон для своего восприятия.
Примечания
1. Обоснование эко-поэтики содержится в книгах: Karl Kroeber. Ecological literary criticism. Romantic imagining and the biology of mind. New York: Columbia University Press, 1994; The Ecocriticism Reader : Landmarks in Literary Ecology, ed. by Glotfelty, Cheryll and Fromm, Harold. Athens : University of Georgia Press, 1996.
2. Meyer Shapiro. On Some Problems in the Semiotics of Visual Art: Field and Vehicle in Image-Signs (1966), in: Semiotics. An Introductory Anthology, ed. with introductions by Robert E.Innis, Bloomington: Indiana UP, 1985, pp. 209-210.
3. Древнекитайская философия. Собрание текстов в 2 тт., т.1, М., "Мысль", 1972, с.115.
4. Jacques Derrida, in "A Derrida Reader. Between the Blinds", ed. by Peggy Kamuf, New York: Columbia University Press, 1991, pp.75-76.
5. Таковозаглавиеизвестнойкниги Fredric Jameson "The Prison-House of Language: A Critical Account of Structuralism and Russian Formalism", Princeton University Press, 1982.
6. Л. Витгенштейн. Логико-философский трактат (афоризм 4.1212). М., Издательство иностранной литературы, 1958, с. 51.
7. Отсюда возможность включения вещей, материальностей, фрагментов окружающего мира в наиболее абстрактные тексты, такие, как философские трактаты. Единичные вещи, прошедшие все слои знаковой интерпретации, обнаруживают свою несводимость ни к каким знакам - и становятся уникальными знаками самих себя. Этот процесс образования транссемиотического поля вокруг единичностей происходит во многих областях современной культуры именно в силу ее избыточной семиотизации, из которой в осадок выпадает весь мир означаемых. " Экстаз коммуникации" (выражение Жана Бодрийара), перегрев информационных сетей, эйфория торжествующей знаковости приводит к противоположному эффекту - ценностному возрастанию транссемиотической сферы, обострению интереса к самим вещам. Бесконечная вариация их названий, их кодовых обозначений и трансляций, только усиливает вкус их "конечности", единичности, присутствия в настоящем. Этот процесс внедрения вещей в язык с целью обозначить их несводимость к языку прослежен в моей работе "Вещь и слово. О лирическом музее". См. Михаил Эпштейн, "Парадоксы новизны. О литературном развитии 19-20 веков", М., "Советский писатель", 1988, сс. 304 - 333. Более подробное теоретическое обоснование транссемиотики дано в послесловии к английскому варианту этой работы: Mikhail Epstein, After the Future: The Paradoxes of Postmodernism and Contemporary Russian Culture. Amherst: The University of Massachusetts Press,1995, pp. 277-279..
8. Борис Пастернак. Несколько положений. Собр. соч. в 5 тт., М., Художественная литература, 1991, т. 4, с. 370.
9. Собственно, сам по себе термин "экология", по своему буквальному смыслу, означает не что иное, как "эйкос логоса", "ойкумена слова", "среда обитания слова", "средословие". Разумеется, "логия" имеет еще и значение "исследование", "изучение", и в этом наиболее употребительном смысле "экология", как и замышлял изобретатель этого термина зоолог Эрнст Геккель (Чаецкел), есть наука об "эйкосе" (греч. оикос) - природной среде обитания. Если бы не это уже закрепившееся значение, незачем было бы создавать термин "эко-филология" или "экология текста", поскольку "слово" уже вписано в сам термин "экология". Тем более, что "экология" как наука о среде обитания и "экология" как среда обитания слова имеют сходный предмет, в котором пересекаются интересы биологии и филологии, естественных и гуманитарных наук. Этот предмет есть "чистое", то есть совокупность культурных процедур и фильтров, которые выделяют человека из природы, из состояния варварства, и которые в конечном счете позволяют охранять саму природу от технического варварства.
10. По остроумному замечанию философа и искусствоведа Бориса Гройса, "само название... "охрана окружающей среды" достаточно парадоксально: окружающее нельзя охранять - можно охранять только то, что находится внутри" (Борис Гройс. Утопия и обмен. М., "Знак", 1993, с.174). Иными словами, культура, провозглашая свою окруженность природой, фактически сама ее окружает, берет в кольцо (в том числе своим вниманием и попечением).
4. Экология и конспирология. Знак абсолюта. " " и "бытие"
Уже сейчас можно прогнозировать следующую ступень во взаимоотношениях культуры и природы - условно говоря, конспирологическую. По мере того, как природа все более невинно и безмятежно станет пребывать в защитном поле культуры, охрана природы перейдет в подозрение к природе, возможно, даже более глубокое, чем начальный, "первобытный" страх перед ней. Тот страх питался явными угрозами природных стихий, их буйством, неодолимостью; новая подозрительность будет обращена на ту самую "невинность", "чистоту" природы, в которой нас заверяла экология, ибо именно невинность иного вызывает подозрение. Природа, включенная в контекст культуры, неизбежно прочитывается как система знаков, которые в то же время не являются только знаками, но особой самозначащей реальностью. Конспирология природы - следствие ее контекстуализации внутри культуры в качестве такого знакового объекта, который ускользает от всех способов дешифровки, ибо простирается в инокультурную реальность природы. Это бытие " " в культуре на границе знака и не-знака и превращает экологию в конспирологию, поскольку последняя имеет дело не просто со значением, а с заговором. Заговор - это "мерцающее" значение, сохраняющее свою связь с глубочайшим подпольем текста, с " ", которое лежит глубже всех знаков и несводимо ни к каким определенным значениям, даже фигуральным. Как только природа, в целях ее покрова и защиты, впущена во владения культуры, она, после первых объятий и восторгов встречи, начинает восприниматься как лазутчик, как тайный враг культуры, облаченный в культурную, "экологическую" маску.
То же самое мы имеем основание сказать и о " ": экологическое внимание к этому заповедному, "чистому" месту неотделимо от конспирологических догадок о нем. Как только этот "не-знак" помещается в само письмо и наделяется значением, он становится подозрительным в своей сверхзначимости. Оберегая это место и выделяя его в тексте в качестве первознака, мы неизбежно наделяем его ролью подрывного элемента в системе знаков, в силу его абсолютной инаковости и непроницаемости. Где из языка открывается лазейка в не-язык, там естественно ожидать и встречного лазутчика
Итак, белые поля и гладкая поверхность книги - такое же создание письменности, как и буквы, бегущие по этому фону. Но если письменные знаки находятся в центре нашего читательского сознания, то можно ли читать само " " - осмысленно его воспринимать и артикулировать? Возможно, что воздействие этой белизны на наше читательское восприятие ничуть не уступает по силе воздействию самих письмен - раньше, отодвинутое на периферию текста, "маргинальное" по месту и по сути, оно специально не изучалось. Теперь, когда это внетекстовое пространство помещено внутрь текста и воспринимается по законам текста, оно осознается как знак культуры, значимость которого, быть может, равняется суммарному значению других знаков, поскольку составляет их общее условие. Или даже перевешивает их, поскольку воздействие других знаков - переменное, воздействие " "- постоянное. Собственно, " " - это самая общеупотребительная, бесконечно повторяемая цитата из письменного корпуса всех времен и народов, которая в силу этого уже не просто оседает в нашем сознании, но образует его неосознаваемый горизонт. " " более примелькалось, более самоочевидно, чем "дважды два четыре" и "Волга впадает в Каспийское море". Ни одна пословица, ни одно слово, ни даже одна буква ни в одном языке не могут сравниться с " " по частоте и значимости своего употребления.
Возможно, далее, все то, что в словаре нашей цивилизации называется "абсолютом", "первоначалом" или "последней истиной", формируется как раз восприятием того, что стоит за всеми знаками и окружает их. В этом смысле можно было бы показать решающее воздействие " " на становление важнейших философских и теологических категорий, таких, как "абсолютное", "вечное", "безначальное", "бесконечное", "запредельное", "непостижимое", "безымянное", которые в своей семантике сливаются со значением " ", а по способу обозначения на письме лишь условно его имитируют, бесконечно к нему приближаясь, как условное - к безусловному.
Философия нуждается в некоем первослове для обозначения того, что предшествует всему сущему и (при)сутствует в сущем. По Хайдеггеру, "чтобы назвать это сутствующее бытия, речь должна найти нечто единственное, это единственное слово. При этом легко вычислить, сколь рискованно каждое мыслящее слово, присуждаемое бытию. И все же это рискованное (слово) не невозможно, так как бытие говорит повсюду и всегда, через всякую речь. Трудность лежит не столько в том, чтобы найти в мышлении слово бытия, сколько, скорее, в том, чтобы найденное слово удержать чистым и в его собственном помышлении". (11). Согласно самому Хайдеггеру, такое первослово есть греческое "тоь цВешвн" ("то хреон"), обычно переводимое как "необходимость", но им истолкованное как "бытийствующее", или "сутствующее в присутствии присутствующего". Вопрос в том, может ли сколь угодно древнее и первородное слово "удержать чистым" то самое бытие, которое делает возможным слова, или язык должен потесниться и открыть простор внесловесному бытию, каким оно отличает себя от языка и предстоит языку? Если множество сущих предметов обозначаются разными словами, то не следует ли искать само "сутствующее" за пределом слов - не в отсутствии их, а на самой границе языка, как при-сутствующее при нем и все-таки отличное от него, подобно тому, как само бытие отлично от сущих вещей в мышлении Хайдеггера? Не есть ли " " именно то, что постоянно при-сутствует при словах, оставаясь не выразимым ни в каком слове? Не есть ли " " - то, как бытие раскрывает себя в языке: не вообще бытие, не абстракция или концепция бытия, а вот именно это бытие, "сутствующее в присутствии" этих самых слов, которые я сейчас пишу и которые здесь читает читатель.
" " - более адекватное имя для бытийствующего или бесконечного, чем слова "бытийствующее" и "бесконечное". Постоянная смена "главных слов" и "первопонятий" в разных философских системах показывает, что ни одно словесно выраженное понятие не может взять на себя роль всеобщего философского основания. Таковое вообще не может быть выражено внутри языка - но и не может оставаться невыраженным, поскольку речь идет именно о философской артикуляции наиболее широкого и емкого понятия, из которого могли бы выводиться все остальные. Вероятнее всего, такое понятие может артикулироваться лишь на границе самого языка, как "вненаходимое" по отношению к языку.
Статистика показывает, что более половины всей информации мы получаем из печатных источников (книг, журналов, газет, экранов компьютера). Но какую часть этой информации мы получаем от " "? И какую информацию оно в себе несет? Известно, что наиболее сильно воздействует на нас незаметная информация, оказывающая прямое влияние на подсознание. Напомню известный пример из области кино. Обычно кинопленка движется со скоростью 24 кадра в секунду. Это оптимальная скорость, позволяющая глазу полностью ухватить все происходящее на экране. Если поставить "лишний", 25-й кадр, глазу он виден не будет, зато отпечатается в подсознании. Достаточно среди 24 кадров, мелькающих за одну секунду на экране, поместить один рекламный кадр - и вот уже зрители, выходя из кинозала, торопятся к табачному киоску, чтобы приобрести новую марку сигарет, о которой они и не думали раньше, да и продолжают не думать. Такова эффективность бессознательных визуальных внушений.
Но ведь " " предстает взору читающего не один раз в 25-ую долю секунды, а постоянно пребывает с ним, как чистый эфир, наполняющий вселенную знаков, причем, как правило, остается столь же незаметным, по?