Курсовая работа: Постсоветский период историографии российского революционного терроризма

- Когда убийца становится революционером?

- Когда с браунингом в руке он грабит банк.

- А когда революционер становится убийцей?

- В том же случае.

Применение в отечественной историографии революционного терроризма в России подходов, апробированных прежде в западной исторической литературе, связано с именем О.В. Будницкого. Он, по существу, первым среди российских историков приступил к разработке этой темы в качестве самостоятельного, а не опосредованного в связи с изучением той или иной партии сюжета. Его внимание привлекли, главным образом, не столько описательная канва терактов, сколько идеологические, психологические и этические стороны террористической борьбы. С одной стороны,

О.В. Будницкий солидаризировался с мнением А. Гейфман о том, что ни одна из российских оппозиционных партий не выступила на деле против терроризма, а с другой в отличие от американской исследовательницы, он не склонен усматривать ханжеское противоречие между теорией и практикой революционеров. О.В. Будницкий убедительно доказывает, что на уровне идеологии ни одна из революционных партий вовсе не отвергала террористической тактики в принципе. «Проблема политического убийства, - писал он в главе, посвященной отношению к терроризму российской социал-демократии, - была для Ленина лишь вопросом целесообразности. В этом отношении он был законным наследником революционной традиции, достойный вклад в которую внесли и полуобразованный фанатик Нечаев, и рафинированный "европеец" Плеханов».

В своих исследованиях О.В. Будницкий развивает популярную среди западных историков теорию о суицидальной мотивации поведения террористов. Для многих из них, полагает историк, участие в террористической борьбе объяснялось тягой к смерти. Не решаясь покончить самоубийством, в том числе и по религиозным мотивам (ведь христианство расценивает самоубийство как грех), они нашли для себя такой нестандартный способ рассчитаться с жизнью, да еще громко хлопнув при этом дверью.

К террористической деятельности проявляли повышенную склонность лица, вытесненные на периферию правового поля в существовавшей государственной системе. О.В. Будницкий иллюстрирует это положение на примерах широкого представительства в террористических организациях женщин и евреев. По-видимому, при разработке автором обеих сюжетных линий не обошлось без влияния трудов западных авторов, в первом случае - Э. Найт, во втором - Н. Нэймарка. Женщины составляли треть участников Боевой организации эсеров, а некоторые максималистские или анархистские террористические группы были почти полностью кооптированы из евреев. Данный феномен автор объясняет крайней, при отсутствии легальных средств, формой борьбы за эмансипацию соответственно женской части общества и еврейского населения.

Традиционный тезис советской историографии о неэффективности террористической тактики в революционной борьбе опровергает О.В. Будницкий. Террористические акты действительно оказывали воздействие на политику царского правительства. В частности, следствием такого влияния автор считает политическую оттепель П.Д. Святополка-Мирского, наступившую после убийства его предшественника на посту министра внутренних дел В.К. Плеве. Существенно повысило эффективность терактов в сравнении с народовольческой эпохой использование динамитов. Тенденция, приведшая к использованию современными террористами пластиковых взрывчаток и радиоуправляемых ракет, отмечается О.В. Будницким уже применительно к началу XX века. Уже эсеры пытались взять на вооружение передовые достижения военно-инженерной мысли, позволившей бы, по словам В.М. Чернова, вести уже борьбу «в воздухе и под водой».

Какие же контртеррористические мероприятия О.В. Будницкий считал наиболее эффективными? Являясь сторонником модели гражданского общества, довольно предосудительно историк относится к «столыпинскому кровопусканию». «Вследствие введения военно-полевой скорострельной юстиции, - полагает он, - подрывалось само понятие законности и государственности..., а сумма насилия в обществе достигла критического предела». Основу для терроризма, считает О.В. Будницкий, подорвали не репрессивные меры, а гражданское реформирование. «Реформы, хотя и запоздалые, - писал он, - позволили общественному недовольству найти легальные пути для своего выражения; возможности самореализации помимо власти и независимо от нее заметно возросли». Возможно, на характере оценок исследователя сказалось в данном случае значительная историческая удаленность рассматриваемых событий. Ответом же на современный теракт 11 сентября 2003 г. должны были, по его мнению, стать отнюдь не реформы, а действия государства, не ограниченные релятивистскими сентенциями.

Оценки О.В. Будницким феномена терроризма в исторической ретроспективе и применительно к сегодняшнему дню, по сути, противоположны друг к другу. В преамбуле к своей монографии «Терроризм в российском освободительной движении» он декларирует намерение воздержаться от однозначных суждений в отношении террористов. «Очевидно, что подход к объяснению исторических явлений с позиций уголовного кодекса, - замечает автор, - вряд ли поможет что-либо в них понять». Но как только прогремел теракт 11 сентября, О.В. Будницкий провозгласил о том, что эра постмодернизма, выраженного в релятивистском отношении к подобным действиям, с этого момента завершена. Терроризм есть однозначное зло, без какого бы то ни было сослагательного направления. «Очевидно, - говорил он в заключение доклада на историко-политологическом семинаре Фонда развития политического центризма, - что можно смотреть на предмет с разных сторон. Разумеется, терроризм - явление историческое и как таковое подлежит толкованию. Историк обязан объяснить (точнее, попытаться понять и объяснить) мотивы, которые двигали террористами, многие из которых лично отнюдь не были монстрами и убивали, как им казалось, из вполне благородных побуждений. Однако понять не значит оправдать. Нравственный релятивизм не доводил до добра ни одно общество. Отнестись "с пониманием" в конце концов можно ведь к любому убийце. Убийства же из "политической целесообразности" относятся к числу наиболее отвратительных. Это и есть постмодернизм, который умер 11 сентября».

Расширению объема фактических знаний способствовало открытие доступа к архивным фондам, публикация источников, связанных с деятельностью террористических организаций.

Широкий пласт закрытых прежде архивных источников по истории эсеровского терроризма вводится в научный оборот в трудах РА, Город-ницкого и К.Н. Морозова. Терроризм стал у РА Городницкого предметом статистического анализа. Приводимые данные реконструировали облик Боевой организации эсеров по половому, возрастному, сословному, образовательному составу. Причем некоторые из цифр противоречили сложившимся в историографии представлениям. Вопреки мнению о смертельной опасности деятельности террористов, РА. Городницкий указывал, что при совершении терактов за все время существования БО погиб лишь один человек. Тезису о ее сектантском характере противоречили цифры значительного оттока из организации. Эсеровскую БО в момент своего членства в ней покинули по разным причинам 23 человека, что составляло четверть всего состава. Воспетый в революционной традиции героизм террористов сочетался на практике с проявлениями малодушия. Пятая часть всех арестованных боевиков либо предоставляла откровенные показания полиции, либо подавала прошения о помиловании. В противоречии с популярной в настоящее время теорией о психопатологической парадигме терроризма Р.А. Городницкий отмечал, что в момент членства в БО ни один из ее участников психическими болезнями не страдал. Лишь пребывая в тюремном заключении, лишились рассудка трое боевиков.

Вместе с тем Р.А. Городницкий оговаривается, что покончили жизнь самоубийством 10 человек, принадлежавших к Боевой организации. Но не свидетельствует ли высокая динамика самоубийств по меньшей мере о психической аномальности? Статистика развенчивает и ореол эсеровской БО как наиболее эффективной из террористических групп революционеров. Процент совершенных ею боевых операций был крайне низок, даже по сравнению с други