Курсовая работа: Роль разделения властей в теории правового государства
Содержание основного труда Монтескьё "О духе законов" гораздо шире узкой темы нашей курсовой работы и помимо разделения властей и выделения судебной власти в независимую ветвь дает содержательный материал для развития теорий и практики государства и права в целом, а также для истории зарождения социологии как науки. Мы ограничимся выделением лишь следующих моментов.
Во-первых, исследование Монтескьё "О духе законов" ни в коем случае нельзя назвать сугубо научно теоретическим или философским. Его цель – воздействовать на практическое изменение государственного устройства Франции, а по замыслу автора это следовало бы сделать для всех государств Европы и даже всего мира. То, что реальная ситуация в Европе для этого вполне созрела, показывает история публикации этого труда. Книга практически сразу же была включена в "Индекс запрещенных книг", но, не смотря на это, на протяжении первых же 2-х лет выдержала двадцать два издания и была переведена почти на все европейские языки! Этот парадокс многое говорит не только о теоретической значимости, но и о практической актуальности идей Монтескьё, высказанных в книге. Запрет на нее был продиктован старым феодальным правительством, почувствовавшим в новых идеях угрозу своему существованию. Но реальные средства регулирования не только общественной, а во многом и всей государственной жизни уже находились в руках народившейся буржуазии. И она немедленно продемонстрировала это, во множестве переиздав книгу, посвященную отстаиванию именно ее интересов! А перевод книги на все европейские языки показал, что готовы к государственному переходу от феодального к буржуазному строю не только такие "тузы" промышленного развития, как Англия и Франция, но практически большинство стран Европы.
Для теории государства и права, как и для социологии этот факт интересен и с чисто теоретической точки зрения. До сих пор продолжаются теоретические споры о том, имеют ли такие теории и науки свой объективный предмет (референт) во внешнем мире, либо это не более чем субъективные обобщения реальных и совершенно различных историй конкретных государств. Например два известнейших социолога к. XIХ – н. ХХ вв. Э. Дюркгейм (1858 - 1917, французский социолог-позитивист, основатель французской социологической школы) и М. Вебер (1864 – 1920, немецкий социолог, историк, экономист и юрист) отстаивали прямо противоположные точки зрения на этот вопрос. Дюркгейм считал, что все такие представления о "коллективных субъектах" являются теоретической фикцией и должны обозначаться не иначе как с большой буквы: Государство, Право, Общество и т.д. А в реальном материальном мире существует индивидуальная деятельность людей, всяческий раз различная во времени и пространстве [10].
Вебер [11], напротив, полагал что за этими обобщающими понятиями стоит своя особая объективная реальность, поскольку в реальном мире действуют не индивидуумы, а именно коллективы, столь же реально "несущие" в себе и своей деятельности то, чего ни в одном из них, взятых по отдельности, не содержится.
История учения Монтескьё явно свидетельствует в пользу мнения Вебера. Если бы государство было только фикцией, то вряд ли теоретический труд Монтескьё, прямо обращенный на государство (т.е. на "фикцию" по мнению Дюркгейма) смог бы практически "мгновенно" в историческом масштабе времени подействовать на реальное изменение типа государственного устройства Франции, а вслед за тем и других государств Европы.
Во-вторых, для практической реализации своей цели – становления государства не только иной политической формы организации, но и исторически нового типа – буржуазного – Монтескьё избрал именно теоретический путь. Для создания такой теории государства помимо теории разделения ветвей власти он использовал еще по меньшей мере две теоретические концепции. Первая – это концепция "естественного закона" или "естественной свободы" и связанного с ними "естественного права". Вторая – это теория "географического детерминизма" [12; ст. "Географическое направление"], согласно которой географическая среда и климат являются основной причиной различия форм государственного устройства.
Довольно легко понять причины, обратившие взор Монтескьё в сторону именно этих концепций. Для реализации прагматических целей своей теории государства и права Монтескьё было необходимо не только обосновать вводимые им новые представления об устройстве государства ссылкой на "естественное право", но и решительно изменить представление в умах людей о сути естественного права! Дело в том, что ссылкой на естественное право обосновывались практически все теории государства и общества еще с древнейших времен. На него ссылались Платон и Аристотель, но на него же ссылались и все другие "теоретики" государства. В частности, все западные теологические теории христианского государства базировались на утверждении, что Бог создал Природу, а самого Человека наградил способностью познавать законы предустановленной гармонии природы и организовывать свою материальную и общественную (социальную) жизнь на основе этих, т.е. именно естественных законов. Именно на это ссылался в своей реформаторской деятельности Фома Аквинский,[1] "естественное право" которого полностью сочеталось с божественным, как и с богоданным правом короля (монарха) управлять своими подданными по собственному представлению и на собственное усмотрение, будучи ограниченным только божественным (т.е. церковным) правом.
Ни Локка, ни тем более Монтескьё такая трактовка "естественного права", конечно, не устраивала. Но она слишком прочно засела в головах практически всех западноевропейцев того времени. Если Локк постарался значительно "трансформировать" это понятие, практически уже не ссылаясь на предустановленную гармонию мира, а заменяя это понятие понятием "законы природы", то Монтескьё даже эта "коррекция" понятия уже не устраивала. Локк дополнил теорию "естественного права" теорией tabula rasa ("чистой доски"), согласно которой человек рождается с мозгом, совершенно свободным от каких-либо априорных способностей к мышлению и рациональному познанию, а все последующие знания формирует только посредством чувственного восприятия мира. Эту теорию довольно содержательно критиковал Лейбниц[2] – вечный оппонент философских работ Локка [13].
Монтескьё, а вслед за ним и другие французские философы века Просвещения существенно упростили (если не сказать – примитизировали) локковскую теорию "естественного права". И это понятно: основное внимание они обращали не столько на логико-теоретические и философские проблемы, сколько на то, чтобы повлиять на умы максимально широкой аудитории людей. В результате в "Энциклопедии" Дидро и Даламбера, в редакцию которой входил и Монтескьё, они дали такое определение: «Естественная свобода – это право, которое природа дает всем людям распоряжаться своей личностью и своим имуществом так, как они считают наиболее подходящим для их счастья, ограничивая себя пределами законов природы и не злоупотребляя этим правом во вред другим людям» [15; Статья "Естественная свобода (естественное право)"].
Чисто теоретически это звучит довольно "гладко", но практическая реализация этого принципа немедленно делает его спорным и конфликтным. Это становится ясным уже из следующей фразы "Энциклопедии": «Таким образом, естественные законы суть правило и мера этой свободы, потому что хотя люди в первобытном состоянии независимы друг от друга, все они находятся в зависимости от естественных законов, в соответствии с которыми они должны управлять своими действиями» [15; Статья "Естественная свобода (естественное право)"].
Но люди в первобытном состоянии были, напротив, ни только не свободны, а и наиболее сильно зависимы от "коллектива" (рода, племени)! Человек (Homosapiens) исходно являлся существом стадным, ибо в одиночку ни защищаться от естественных врагов, ни добывать пищу в достаточном количестве, чтобы обеспечить не только себя, но и свое потомство, он не мог. И в коллективном ("стадном") состоянии он должен был подчиняться не только и не столько своим индивидуальным, но, прежде всего, общим (племенным) интересам. А это непременно означает, что человек как индивидуум и личность постепенно "вычленялся" из племени "индивидуализируя" свои личные свободы и имущество, а не наоборот! И, будучи хоть в какой-то мере реалистом, нельзя не признать, что вопрос о том, сколько прав каждый член коллектива (рода, племени) должен уступить этому коллективу, вовсе не личный вопрос каждого. В этом смысле античные мыслители, например Аристотель, гораздо содержательнее рассматривали вопросы "естественного права", указывая, что люди от природы рождаются с разными качествами, умственными и физическими возможностями и рождаются именно в коллективе (от семьи до племени и государства), а потому в силу различного "количества" и "качества" своих возможностей имеют и различные доли личной свободы по отношению к обществу. Причем количество "уступаемых" (или наоборот, "оставшихся у них") прав и свобод диктуется именно обществом, а не личными пожеланиями. Короче говоря, согласно античным мыслителям человек исходно "существо общественное", коллективное. Он рождается и существует только в обществе (в семье, роду, племени, государстве), которое в этом смысле является первичным, а вот индивидуальная свобода людей – как раз вторична! Изгнание из племени, т.е. по мысли Монтескьё предоставление полной личной свободы до сих пор является тягчайшим наказанием, равносильным смерти в аборигенных племенах, живущих в отрыве от цивилизации.
Столь же полемически заостренной была и другая посылка теории государства и права Монтескьё, получившая позднее название "географический детерминизм" ("географическое направление") в государственно-правовой и социологической науке [1, 5, 12]. Однако именно Монтескьё следует считать "отцом" данной концепции, поскольку только у него она приобрела концептуальную значимость для всей теории государства и права. С логико-теоретической точки зрения эта концепция является необходимым дополнением концепции "естественного закона и права", поскольку помогает логически необходимым образом объяснить многообразие конкретных форм государственности в мире. "Одно на всех" естественное право необходимым образом дает многообразие государственных устройств, норм и обычаев, встречающихся у разных народов, только в случае "прибавления" к нему многообразия природно-климатических и географических условий, влияющих на вкусы, характеры и предпочтения людей.
Но та же прагматическая задача (сделать идею организации государства не "богоданной", а творимой самими людьми понятной для максимально большого числа людей с разным уровнем культуры, образования и практического знания) заставляет автора сильно "примитизировать" и излишне однозначно детерминировать различие форм государственности их географическим расположением. К сожалению, иногда автор не только грешит при этом против исторической справедливости, но нередко прибегает просто к неверным и даже нелепым сентенциям.
Им утверждается, например, что «Индийцы от природы лишены мужества» [9; гл.3, кн. 14] или о неграх: «Нельзя себе, представить, чтобы бог – существо очень мудрое – вложил душу, и при том хорошую, в совсем черное тело», «Что негры лишены здравого смысла, доказывается тем, что они предпочитают ожерелья из стеклышек золоту, которое в таком великом почете у народов просвещенных» [9; гл.5, кн. 15]. Но с другой стороны, сама идея (принцип) географического детерминизма, согласно которому географическая среда и климат являются важным фактором, влияющим на различие форм государственного устройства, выдвинутый Монтескьё, до сих пор находит своих сторонников. Впрочем, и противников тоже.
4. Предварительный итог анализа по работе
Предварительный итог сформулируем в виде трех пунктов.
1. Следует сказать, что Шарлю Луи де Секонда, барону де Ла Бред и де Монтескьё удалось найти чрезвычайно удачное теоретическое решение вопроса о создании устойчивого государства с многослойным (многоклассовым) обществом. Суть этого решения заключалась в идее разделения властей с гарантом действенности этого разделения в виде полной независимости судебной власти от исполнительной и законодательной. Свидетельством "долгожительства" этой теоретической концепции является, в частности, и то, что современная Конституция РФ в первых же статьях констатирует, что наше государство «правовое с разделением власти на: законодательную, исполнительную и судебную» [2].
2. Второй плодотворной теоретической идеей создания государства нового типа – буржуазного является идея Локка о создании политических партий, представляющих определенные слои (классы) населения прежде всего в целях обеспечения выборных кампаний по представительству в законодательные органы страны.
При всех трансформациях эта идея также дожила до нашего времени и является неотъемлемым атрибутом любого демократического государства. Правда, с одной стороны, в настоящее время локковские представления о роли партии как представителя интересов какого-то одного класса стали гораздо более расплывчатыми. Это связано прежде всего с сильно усложнившейся стратификацией общества государств века техногенной цивилизации. Но с другой стороны, организующая роль партий на выборах всех уровней от муниципальных до парламентских, от выборов мэров до выборов президентов, значительно выросла. Назвать современные партии "классовыми" было бы сильной натяжкой. В большинстве это партии по политическим интересам и политико-ценностным представлениям, но в определенной мере это и партии "классового" типа тоже. При условии, что под классом следует понимать скорее "слои", "страты" общества, нежели классы в марксистско-ленинском смысле слова. Суть не в том, верно или не верно это определение. Суть в значительном отличии общества века развернутой техногенной цивилизации человечества от ХIХ или даже первой половины ХХ века. В силу значительной стратификации общества именно относительно "мелкие" его слои теперь гораздо больше нуждаются в партийном представительстве своих интересов при выборах в различные ветви власти.
3. Наконец, есть третий важнейший "урок" реализации теории правового социального государства с разделением властей в XVII-XIХ вв. Он имеет именно теоретическое значение, но уже не только для теорий государства и права, но практически для теорий всех социальных наук, предмет которых требует ретроспективного исторического обоснования. Суть "урока" легче всего понять, сформулировав предварительно проблему, на которую он должен ответить.
Проблема такова: если предмет социальной теории существеннейшим образом лежит в историческом прошлом, то имеет ли она не только ретроспективно-историческую ценность и значимость для человечества, но и прогностическую, обращенную непосредственно в будущее? Если да, то следует уточнить, при каких условиях реализуется именно прогностическая ценность таких теорий?
Большинство современных социальных теории формулирует ответ на эту проблему в соответствии с методологией естественных наук, прежде всего так называемых "точных", т.е. математики и физики. Но математика – жестко детерминированная "вневременная" наука, поскольку любая ее теория базируется на замкнутой системе однозначно заданных постулатов. Неизменность системы постулатов каждой данной математической теории – непременное условие ее существования. Поэтому теории (теоремы) математики имеют «вечную» или «вневременную» истинность. Физические теории не могут "похвастаться" тем, что их исходные постулаты составляют полную замкнутую систему, поскольку полного знания о мире природы мы не имеем. Однако наличные знания о мире формулируются в фундаментальных физических теориях тоже в виде "вечных" законов природы. Вечных по крайней мере в том смысле, что время их действия выходит далеко за время существования исторического человечества.
Социально-исторические науки принципиально не могут опираться ни на математическое, ни на физическое представление о "вечности" своих законов. Их предмет – само человечество и человеческое общество в его исторически непрерывном воспроизводстве и становлении. Так что же, следует ли отказать на этом основании социально-историческим наукам в практической, а значит непременно прогностической ценности и актуальности?
Вот на этот вопрос и может дать изучение рассмотренных теорий трех анализируемых авторов – Гоббса, Локка и Монтескьё при непременном сравнении их научно-теоретических прогнозов с реалиями последующего исторического периода развития государств и их государственно-правовых институтов.
Данная тема может быть только сформулирована в нашей работе, поскольку соответствующих научных разработок еще нет. Можно сказать лишь следующее. Во-первых, в соответствии с духом времени сами названные авторы отвечали на подобный вопрос в том смысле, что социальные теории, как и теории математики и физики, базируются на "вечных" законах природы. Отсюда существеннейшая для их теорий роль концепций "естественных законов", "географического детерминизма" и государства как реализации "общественного договора" свободных от рождения личностей. Но именно эти концепции за прошедший исторический период фактически полностью "утратили силу". Сейчас они представляют лишь чисто исторический интерес. А вот разработанные на основе этих концепций практические методы государственно-правовой организации действенны до сих пор и пока не собираются "отмирать", по крайней мере в обозримом ближайшем будущем государств с демократической формой правления.
Добавим к сказанному, что одновременно с обсуждаемыми нами теориями трех авторов разрабатывалось множество других государственно-правовых и социальных теорий. Это легко увидеть по ссылкам на авторов других мнений, с которыми ведут дискуссии в своих книгах наши авторы. Их десятки. Но подавляющее большинство имен этих авторов сегодня нам (за исключением узкого круга специалистов) ничего не говорят. Вне зависимости от абстрактно-теоретической ценности их работ они имеют тот общий недостаток, что не могут считаться реализовавшими себя в реальной исторической практике человечества.
Почему же теоретические разработки рассмотренных нами авторов оказались реализованными, т.е. имели не только абстрактно-теоретическую, но и практическую, прогностическую актуальность? На этот вопрос ответ еще предстоит узнать. Пока можно лишь указать на одну общую особенность рассмотренных работ. Все три автора – Гоббс, Локк и Монтескьё были не только и даже не столько отвлеченными философами и учеными-теоретиками, сколько людьми, крайне заинтересованными именно в предстоящей реорганизации современного им государства и "придумывали" для этого "правильную" форму будущего государства. То есть историю государства и права они изучали не с точки зрения абстрактно-теоретического интереса к прошлому, а с точки зрения организации будущего устройства реальных государств в реальном времени. Иначе говоря, рассматривали ее не максимально объективно, а скорее даже с очень субъективно-заинтересованной позиции!
В отношении «прогностической ценности» теории государства и права крайне интересно сравнить развитие идеи разделения властей в Западной Европе и в России. Первую последовательную попытку построить в России именно правовое государство с отделением судебной власти от исполнительной, принесшую исторически значимые плоды, предпринял, как известно, Петр I. Это заняло у него период примерно с 1706 по 1725 гг., из которого в течение пяти лет (1717-1723) была проведена судебная реформа [14].
Заметим: период судебной реформы Петра расположен почти точно в середине временного промежутка между теоретическим трудом Локка (работа "Два трактата о государственном правлении" вышла в 1690 г) и основополагающим трудом Монтескьё "О духе законов" (1748). То есть в то время как на Западе происходил процесс теоретического осмысления и обсуждения требований времени – перехода к буржуазному типу государственности, в России не в теории, а на практике происходила не менее основательная перестройка типа государства, инициированная не снизу (от народа или класса), а сверху (от самодержца)!