Курсовая работа: Старообрядчество

Дворянско-московская церковь нашла свое credo и при его помощи стала утверждать свое господство. Осужденные служители старой веры, однако, не подчинились и ушли “в раскол”, т. е. откололись от официальной церкви и продолжали с ней борьбу разными способами. Они нашли себе опору в борьбе среди самых разнообразных элементов, враждебных дворянскому государству. С одной стороны, это были элементы, осужденные ходом истории на исчезновение – последние остатки боярства и старое стрелецкое служилое сословие. С другой стороны, это были элементы, стоявшие в оппозиции дворянскому государству вследствие того, что были объектом его жесточайшей эксплуатации, - посадские люди и в особенности крестьянство.

Не принявшие никоновской реформы группы из этих социальных слоев также ушли в раскол. Таким образом, началось это оригинальное социально-религнозное движение, многогранное по своему социальному составу и разнообразное по своей идеологии.

Патриарх Никон - инициатор реформы

Никон имел совершенно иные представления о реформе. Он ничего не имел против исправления церковной нравственности, но на этом и кончались пункты соприкосновения между ним и его прежними друзьями.

Со стороны организации он хотел исправить церковь, но не установлением в ней соборного начала, а посредством проведения в ней строгого единовластия патриарха, независящего от царя, и посредством возвышения священства над царством. Рядом с царем всея Руси должен стоять патриарх всея Руси. Он не должен делиться с царем ни доходами, ни почетом, ни властью. Никон выступил с целой продуманной и разработанной теорией. Он сформулировал ее полностью в своих ответах церковному собору 1667 г., перед которым ему пришлось предстать в качестве обвиняемого. Но эта теория была им выношена еще до принятия патриаршества, ибо вся его политика в качестве патриарха была осуществлением этой теории на практике. Над миром властвуют два меча, духовный и мирской. Первым владеет архиерей, вторым - царь. Который же из двух выше? В противность утверждающим, что выше царь, Никон доказывает, что это неправильно и что выше архиерей. Христос дал апостолам право вязать и решать, но архиереи - преемники апостолов. Венчает царя на царство архиерей, он может “вязать” царя чрез царского духовника, подчиненного архиерею, он может “запрещать” царя. Приведя еще ряд доказательств из истории, Никон заключает: “Сего ради яснейше: царь имать быти менее архиерея и ему в повиновении... яко духовенство есть людие избранные помазани святым духом”. “Священство боле есть царства: священство от бога есть, от священства же царстви помазуются”. Отсюда вытекало, по мнению Никона, что патриарх должен быть на Руси вторым государем, равным царю и даже большим его. Царь не может вмешиваться в церковные дела иначе как по приглашению патриарха, но патриарх имеет право и должен руководить царем. Таким образом, Никон хотел реформировать организационное объединение русской церкви путем освобождения ее от подчинения государству, которое стремилось опоясаться сразу двумя мечами. Духовным и материальным, чтобы пускать в ход, судя по надобности, или тот, или другой. Путем создания параллельной государству и руководящей им церковной организации. Эта затея, предпринятая совершенно вопреки ходу развития, наметившемуся еще со времени Иосифа Волоцкого, потерпела полное фиаско. Правда, на первых порах своего патриаршества Никон как будто имел успех. Он был постоянным советником царя в государственных делах, управлял за царя, когда тот уходил из Москвы в походы, писался “великим государем”, единолично назначал и смещал епископов.

Но все это влияние Никона опиралось не на какие-либо перемены в положении церкви по отношению к государству, а просто на личное доверие царя к Никону. Никон был царским “собинным другом”, т. е. попросту временщиком. А так как он своим гордым и грубым нравом и грабительскими действиями нажил себе повсюду - и среди боярства, и среди всего клира, начиная от епископата и кончая последним причетником, - одних злейших врагов. Когда царь, раскусив его истинные цели, изменился к нему, и звезда его закатилась, он не нашел нигде поддержки. При полном сочувствии епископата царь предал Никона суду церковного собора за самовольное оставление кафедры, оскорбление величества и противные канонам самовольные н своекорыстные действия при управлении церковью. Собор 1667 г. осудил его, а вместе с ним осудил и двух епископов - Павла Крутнцкого и Илариона Рязанского, которые не хотели подписывать соборный акт о низложенин Никона, не соглашаясь с точкой зрения акта, что царская власть выше патриаршей.

Так неудавшийся московский “папа” кончил жизнь в ссылке простым монахом. Но зато Никон еще до опалы, по мысли царя и при полном его одобрении, предпринял и провел другую реформу, также имевшую объединительный характер. Эта последняя реформа была совершенно противоположна планам ревнителей и, как мы сказали, положила начало жестокой внутрицерковной борьбе, приведшей к церковному расколу и нашедшей отклик во всех оппозиционных слоях тогдашнего общества. На ней мы должны внимательно остановиться.

Борьба духовенства за духовную реформу

Почти через сто лет в середине века в среде городского духовенства образовались кружки ревнителей благочестия, которые хотели очистить церковь от скверны. Влиятельнее всех был московский кружок, организованный царским духовником протопопом Стефаном Вонифатьевым. К нему примкнули будущий патриарх Никон, бывший тогда архимандритом Новоспасского монастыря, некоторые соборные протопопы и несколько мирян. Члены кружка хорошо сознавали недуги русской церкви. Пороки церкви изображены с точки зрения ревнителей в знаменитом подметном письме, найденном в Москве в декабре 1660г, обличавшем высшее духовенство и переполошившем московских архиереев. Его составление приписывалось священнику Иродиону. Вывод письма для ревнителей был ясен: если низший клир испорчен, то не по своей вине. Виною тому те, кто священников ставит и превращает потом в волков своим мздоимством и попустительством. Как может низший клир быть нестяжательным, когда стяжают все архиереи, и, прежде всего, стяжают с него самого? Как может иерей избегать “пианства”, когда у “святых законоположенников власти” “брюха толсты, что у коров”? Как может священник проповедовать против пережитков язычества, когда сами архиереи устраивают у себя “игры скоморошеские”?

Городские ревнители хотели бороться со всеми этими пороками при помощи реформы сверху. Через посредство Вонифатьева они приобрели влияние на молодого царя Алексея, и по их советам царь издал несколько указов об исправлении церковных недостатков. Они пытались действовать и путем чисто церковных реформ, но она встретила сильнейшее противодействие тогдашнего патриарха Иосифа и отчасти прихожан, которые были недовольны значительным удлинением служб. Для ревнителей стало очевидным, что начинать оздоровление церкви надо сверху, борьбою с епископатом, и для этого надо, прежде всего, взять в руки кружка главнейшие епископские должности. Через Вонифатьева московский кружок нашел доступ к царю и получил возможность устраивать на освобождающиеся епископские кафедры своих людей. А когда умер патриарх Иосиф, тот же кружок поспешил возвести на патриарший престол своего “друга” Никона, ставшего к тому времени новгородским архиепископом, и надеялся обеспечить проведение при содействии последнего церковной реформы.

Однако, как мы сейчас увидим, Никон совершенно обманул расчеты ревнителей.

Тактика городского духовенства была, в сущности, говоря, тактикой мелкой внутриведомственной борьбы, иною она быть не могла. Слабость городских миров в Москве и вокруг Москвы, миров мелких посадов с малочисленным и маловлиятельным населением, не давала возможности городскому духовенству вести более широкую борьбу, опираясь на своих прихожан. Напротив, как раз ревнители не всегда приходились по вкусу прихожанам, в особенности, когда они начинали восставать против двоеверных культов или удлиняли до бесконечности службы введением единогласия. В таких случаях посадские прихожане не только не поддерживали священников, поставленных к тому же без их ведома и согласия епископскую властью, но даже выгоняли и били их. Как это произошло с Аввакумом в Юрьевце и в других местах. Приходилось поэтому идти путем мелких интриг и стараться, по крайней мере, очистить высшее духовенство от “волков несытых”. Только после этого ревнителям казалось возможным приступить к оздоровлению церкви в низах. Но их тактика была ошибочна, ибо не сообразовалась с существом тогдашней церковной организации. Епископат был недостоин не потому, что его испортили плохие епископы. А потому, что самые условия положения князя церкви создавали для представителей епископата известный тип, известный шаблон, которому тот или иной отдельный представитель епископата невольно следовал как постоянной норме.

И неудивительно, что самая горькая ошибка, приведшая к крушению весь замысел ревнителей, заключалась именно в поставлении на патриарший престол Никона. Был ли он, по выражению Аввакума, одного из ревнителей, “наш друг”, “ныне же честь вземше и переменишеся”. Никон действительно начал реформы, но не те и не в том духе, какой желателен был ревнителям. Только тогда ревнители поняли свою ошибку, заговорили совсем на ином языке и перешли к иной тактике. В то же время сельское духовенство приняло реформы как открытое объявление войны - положение сразу стало решительным.

С точки зрения ревнителей, реформа церкви должна была коснуться только церковной организации и нравственности. На место князей церкви, эксплуатировавших приходский клир, ревнители хотели посадить послушных себе иерархов, мечтая, быть может, провести впоследствии выборность епископата, как это установилось в ХIХ в. в старообрядческой церкви. По их мнению, церковь должна была управляться и церковную реформу проводить: надо “быть собору истинному”, состоящему не из одних архиереев, но и из священников и из “в мире живущих”. Собор из одних архиереев, да еще по подбору царя с боярской думой, это “сонмище иудейское”. Исправление церковной нравственности опять-таки служило целям внутреннего укрепления церкви: с одной стороны, оно также должно было сократить эксплуататорские привычки “волков”, с другой стороны, примирить с церковью мирян. Но реформа в представлении ревнителей вовсе не должна была касаться существа веры и культа. И то и другое нуждалось не в изменениях, а лишь во внешнем упорядочении: нужно было уничтожить многогласия и нелепые опечатки в богослужебных книгах. Ревнители не хотели также посягать на некоторые местные разночтения и разногласия в чинах, образовавшиеся вековым путем в различных местностях. В Москве пели, читали и писали иконы не совсем так, как в Новгороде или в Соловках. Но и тут и там разница оправдывалась традицией, в конечном счете, восходившей к какому-либо чудотворцу или преподобному, угодившему божеству именно таким, а не иным путем. “Старая вера”, за исключением основных ее “догматов”, утвержденных Стоглавым собором, отнюдь не была чем-либо единообразным, - насколько мало было единообразия в культах, настолько же много было мелких различий в чине совершения культа. На это многообразие вовсе не думали нападать ревнители, не говоря уже о том, чтобы они могли посягнуть на “великие догматы”, установленные Стоглавым собором.

Протопоп Аввакум - пророк - обличитель

К началу 60-х годов появился и пророк-обличитель, без которого не может обойтись ни одна народная реформация. В роли такого пророка, “раба и посланника Исуса Христа”, явился уже не раз упоминавшийся протопоп Аввакум, который сам сознавал и считал себя пророком.

Аввакум был по рождению и по миросозерцанию истинным сыном крестьянской среды. Книжное просвещение дало ему известное лишнее орудие в борьбе за старую веру, но не переделало, по существу, его натуры. Он был сыном сельского священника села Григорова в Княгинском уезде бывшей Нижегородской губернии. Отец его был горький пьяница, еле перебивавшийся со дня на день в тяжком ярме сельского попа. Какими судьбами успел Аввакум познакомиться со всей почти церковной литературой, существовавшей тогда на русском языке, мы не знаем. Но эта литература уже не в силах была переделать его миросозерцание. Он никогда не мог стать и не был таким схоластиком-начетчиком, какими были большинство его коллег по кружку ревнителей. Религия была для него не ремеслом, не профессией, а живым делом. Он не считал свою обязанность исполненной, если отпел и прочел положенные по чину молитвы и песнопения и проделал все обряды: он полагал, что пастырь должен вмешиваться в жизнь практически и прежде всего обратить свою силу на борьбу с бесами.

Бесы – это прежние аним