Курсовая работа: Вандализм
Эстетическое переживание. Наблюдение физического процесса разрушения создает новые визуальные структуры, сопровождается звуками, которые кажутся приятными. Более подробно этот аспект разрушения мы рассмотрим ниже.
Экзистенциальное исследование. Расшифровывая этот мотив, Кантер поясняет, что вандализм может выступать как средство самоутверждения, исследования возможности своего влияния на общество, привлечения внимания к себе. Пожалуй, наиболее древним примером акта вандализма подобного рода является поступок Герострата, который сжег храм ради личной славы. Как отмечают исследователи вандализма в искусстве, "причудливое" стремление к привлечению внимания часто является мотивом порчи крупных произведений живописи [27]. Как правило, разрушители такого типа не пытаются избежать ареста и стараются сделать из своего поступка публичное событие. Так недавно поступил российский художник А. Бренер, который вывел баллончиком с зеленой краской знак доллара на всемирно известной картине Казимира Малевича "Супрематизм. 1921-1927", находившейся в музее современного искусства Амстердама. "Я террорист в искусстве, хотел обратить внимание на положение художников в мире и лично на себя", – объяснил он свой поступок [45].
Теоретические подходы к изучению вандализма
Эстетическая теория. В. Оллен и Д. Гринбергер рассматривают вандализм с позиций теории возбуждения, а также экспериментальной эстетики. Эстетическая теория изучает внутренние психологические процессы, присущие самому акту разрушения. Вандализм трактуется как процесс, доставляющий удовольствие. Авторы опираются на тезис, что гедонистическая ценность стимула определяется его способностью вызывать возбуждение. Оллен и Гринбергер предположили, что удовольствие, получаемое в процессе разрушения, производится теми же самыми стимулами, которые сопровождают любые эстетические переживания [46]. Трансформация материала в новую структуру активизирует одинаковый базисный ряд психологических процессов и в творческом, и в разрушительном действии. Установлено, что степень удовольствия, в свою очередь, зависит от нескольких структурных характеристик стимула, таких как новизна, сложность, неожиданность. Визуальные стимулы, обладающие именно такими характеристиками, являются обязательными компонентами эстетики современной массовой культуры (например, фильмов-катастроф). Некоторые представители авангарда ХХ века демонстрировали буквальное понимание этих принципов, выставляя в качестве произведений искусства смятые машины, разбитые рояли [47]. В серии остроумных экспериментов Оллен и Гринбергер показали, что удовольствие, ожидаемое от разрушения объекта, действительно зависит от того, насколько характер разрушения удовлетворяет указанным свойствам стимула.
В первом эксперименте изучалось влияние сложности стимула на вызываемое им стремление к разрушению [48]. Испытуемым показывался фильм, демонстрирующий, как разбиваются куски стекла. Стекла были подобраны различной толщины и прочности и, разбиваясь по-разному, представляли собой объекты различной степени сложности. Испытуемых просили указать, насколько сильно им самим хотелось бы разбить каждый из экспериментальных стимулов. Было обнаружено, что предпочтение в разрушении стимула оказалось прямо связанным с оцененной сложностью структуры, которая образуется в результате его разбивания.
Во втором эксперименте изучалось воздействие неожиданности разрушения [49]. На этот раз испытуемые смотрели два фильма, изображавшие разбивание четырех кусков стекла одинаковой сложности. При этом в одном фильме все они разбивались с первого раза, а в другом четвертая стеклянная панель разбивалась только с третьего раза. Тем самым нарушались сложившиеся ожидания испытуемых. Именно эта панель была оценена как наиболее понравившаяся.
В лабораторных исследованиях подтвердилась и роль новизны стимула. Кроме экспериментов, Оллен и Гринбергер провели интервьюирование 129 молодых людей 18-20 лет: респондентов просили вспомнить реальные эпизоды разрушения каких-либо материальных объектов [46]. Особое внимание обращалось на характеристики объекта и самого процесса разрушения. Исследование показало, что удовольствие, полученное во время разрушения, положительно связано с оцененной сложностью и интересностью объекта. Оказалось, например, что стекло разрушать приятнее, чем дерево.
Эстетическая теория проясняет аффективный компонент вандализма и обнаруживает те средовые факторы, которые могут усиливать разрушительное поведение и способствовать его повторению. Авторы отмечают, что необходимы исследования воздействий различных эмоциональных состояний (фрустрации, гнева, скуки) на эстетическое переживание акта разрушения, а также прояснение влияния личностных характеристик на гедонистическую ценность вандализма [46].
Модель субъективного контроля. В другой серии исследований В. Оллен и Д. Гринбергер изучали когнитивный компонент вандализма. Они предположили, что разрушительное поведение является попыткой личности восстановить нарушенное ощущение контроля над ситуацией и средой [48]. Согласно этой концепции, индивиды, имеющие пониженный уровень субъективного контроля, прибегают к разрушению объектов физической среды для его восстановления. В серии лабораторных экспериментов Оллен и Гринбергер показали, что разрушение предметов действительно повышает у субъекта ощущение контроля над средой. Другие исследования косвенным образом подтверждают теоретическое положение данной модели. Рассматривая оставление надписей и рисунков в качестве одного из видов разрушения среды, Р. Рубек и Р. Патнаик установили на выборке студенческих общежитий одного из университетов Индии, что в общежитиях, на стенах которых обнаружено меньше граффити, знаков и объявлений, проживают индивиды, в большей степени убежденные в своей способности контролировать среду [50]. М. Шварц и Дж. Довидио, изучая связь личностных характеристик с нанесением надписей и рисунков на стены, использовали сходную характеристику локуса контроля, то есть степень, в какой люди воспринимают свою жизнь как контролируемую изнутри посредством собственных усилий (интерналы) или управляемую внешними силами (экстерналы). Они обнаружили, что те, кому свойственно оставлять надписи, чаще имеют экстернальный локус контроля, нежели те, кто не рисовал на стенах и партах [51]. По П. Ричардсу, школьники с ощущением меньшей самоэффективности несколько чаще других сообщают о разрушении школьной и внешкольной собственности [35]. Установлено, что внешние факторы, изменяющие уровень субъективного контроля, могут влиять на уровень вандализма. Исследуя уровень вандализма в студенческих общежитиях разного архитектурного типа, Р. Соммер сделал вывод о том, что там, где дизайн здания способствовал созданию у студентов ощущения визуального и личностного контроля над своей повседневной жизнью, уровень вандализма был ниже [52].
Изначально Оллен и Гринбергер полагали, что теория вандализма должна включать три компонента – аффективный, когнитивный и социальный. Аффективный компонент представляет собой гедонистическую реакцию, которая сопровождает процесс разрушения. Когнитивный компонент отражает последствия разрушения для самовосприятия личности. Важную теоретическую роль в объединении аффективного и когнитивного факторов, по мнению Оллена и Гринбергера, должен играть социальный фактор [47]. Тем не менее, как нам кажется, авторам не удалось построить единую модель, включающую упомянутые компоненты. Их работы, посвященные аффективному и когнитивному компоненту вандализма, обычно упоминаются изолированно как однофакторные теоретические модели.
Модель взаимодействия субъективной несправедливости и уровня контроля. Концепция субъективного уровня контроля Оллена-Гринбергера была значительно расширена и изменена Дж. Фишером и Р. Бэроном [53, 54]. Пожалуй, эта социально-психологическая концепция вандализма является наиболее разработанной. Она охватывает несколько уровней объяснения данного явления, учитывает социальные, личностные, групповые и средовые факторы, вызывающие различные типы разрушительного поведения. Данная модель включает и динамический аспект явления – делается попытка предсказать вероятность возникновения актов вандализма.
Бэрон и Фишер полагают, что глубинным мотивом вандализма является восстановление справедливости. Источниками несправедливости могут быть дисбаланс вклада и отдачи при экономическом обмене, дискриминирующие и нечестные правила и процедуры, некоторые состояния физической среды (например, неисправность телефонного аппарата). Разрушение предметов выступает как ответное нарушение правил, а именно правила неприкосновенности собственности. В сущности, данная концепция трактует вандализм как месть за реальное или воображаемое нарушение правил.
Имеются опосредующие факторы, влияющие на способ преодоления несправедливости. Первичным модератором является уровень субъективного контроля личности, который понимается как степень убежденности в своей способности эффективно изменять результаты и обстановку [53]. Бэрон и Фишер полагают, что разрушение предметов как способ справиться с несправедливостью, возникает при низких или умеренных значениях уровня контроля личности. Индивиды с высоким уровнем контроля, скорее всего, предпринимают социально приемлемые, хотя и требующие больших психологических затрат, способы восстановления объективной справедливости обменов и отношений. Крайне низкий уровень контроля проявляется в беспомощности, депрессии и апатии. Именно индивиды с низким или умеренным уровнем контроля вероятнее всего могут использовать разрушение вещей как немедленный, легкий, анонимный способ достижения справедливости, добиваясь тем самым ее кратковременного "психологического" восстановления. Индивиды с относительно высоким уровнем контроля более избирательны в выборе мишеней для разрушения. В этом случае разрушительное поведение принимает инструментальную форму и выражается в тактическом и корыстном вандализме. При более низких уровнях контроля вероятен мстительный или злобный вандализм. Разрушения принимают форму внешне бессмысленных, рассредоточенных деструктивных действий.
Вторичные модераторы связаны с характеристиками окружающей физической среды и групповыми факторами. К числу первых относятся такие черты объекта, как его состояние, знаки принадлежности, а также символический смысл объекта. Групповые факторы действуют как со стороны жертв вандализма, так и со стороны группы вандалов. Так, сильная, сплоченная соседская община, скорее всего, меньше пострадает от разрушений, нежели те поселения, жители которых воспринимаются как разобщенные. Следующим модератором разрушительного поведения является групповое или индивидуальное его проявление. Наличие группы может как увеличить вероятность разрушений (в связи с процессами распространения девиантных стандартов поведения, диффузии ответственности), так и послужить сдерживающим фактором (если групповые нормы предусматривают осуждение подобного поведения).
Рассматриваемая модель включает в себя также следствия разрушительного поведения для субъекта и для общества в целом. Эти следствия могут заключаться в различных способах восстановления действительной или психологической справедливости и достижения контроля, а также в различных социальных реакциях и интерпретациях акта вандализма. Разные типы вандализма имеют неодинаковые результаты. Акты злобного и мстительного вандализма могут оказаться удовлетворительным способом восстановления внутреннего психологического равновесия для вандала. Однако, с точки зрения общества, они, вероятнее всего, окажутся понятыми как продукт больной психики или бессмысленные действия. Именно эти типы вандализма вызывают реакцию страха. Таким образом, мала вероятность и изменения источников несправедливости. Более того, возможности контроля для вандала окажутся суженными, так как последуют репрессивные меры и, вероятно, изоляция от общества. Что касается корыстного и идеологического/тактического вандализма, то эти формы поведения воспринимаются к