Реферат: Англия. Покорение Уэльса
В начале июля король принял командование над войском в Вустере. Сопровождаемый наследным констеблем, графом Херефорда, маршалом графом Норфолка и братом Ллевелина Давидом, Эдуард проследовал по Северну и Ди к Чеширу, где, чтобы испросить благословения для задуманного, он заложил фундамент нового цистерцианского аббатства в Вейл-Ройа. Он намеревался двигаться поэтапно вдоль побережья от Чешира до Флинта, Рудлана и устья Конвея, по расчищенным участкам леса — на длину полета стрелы — по которым его рыцари, их боевые кони и обоз могли двигаться в безопасности. На каждом участке, где армии предстояло сделать привал, чтобы объединиться перед следующим этапом, король собирался построить замок на берегу или поблизости. Для этого он нанял за обычное вознаграждение — а когда требовалось и силой — тысячи мастеров и чернорабочих, привлеченных из всех графств западной Англии: лесорубов и плотников, каменщиков, угольщиков, каменотесов, кузнецов, обжигальщиков извести, подсобных рабочих, которых посменно охраняли лучники.
Но королевским козырем было господство на море. Эдуард двигался вдоль берега, сопровождаемый флотом, который защищал его с фланга и подвозил провизию. Он намеревался не углубляться в высокие горы, где Преимущество наверняка досталось бы защитникам, но отрезать князя Гвинеда от богатого острова-житницы Англзи, от зерна, столь необходимого валлийцам и их стадам во время зимы. По условиям своей феодальной службы портовые города Кент и Суссекс должны были снабжать корону во время войны кораблями и матросами за свой собственный счет в течение пятнадцати дней. Взяв их команды на денежное довольствие, Эдуард гарантировал себе оружие, компенсировавшее ему все географические преимущества противника. К тому времени, когда он был готов к наступлению, король располагал на Ди двадцатью семью океанскими кораблями, включая один из Саутгемптона и один из Бордо, вместе с посыльными судами и маленьким речным судном под командованием Стефена Пенстерского, наместника Пяти Портов.
Наступление из Честера началось в середине июля. Король всюду успевал, надзирая за транспортом и организуя смены солдат и рабочих, когда те неуклонно двигались вперед, прокладывая путь через густо поросшие лесом холмы. К 26 июля он был во Флинте, где столетие назад его прадед, Генрих II, попал в засаду и потерял все, за исключением собственной жизни, пытаясь захватить Гвинед. Три недели спустя Эдуард подошел к Рудлану, устроив там штаб 20 августа. 29 он достиг устья Конвея в местечке Деганви.
Теперь настал момент, к которому король так долго готовился. Используя флот для того, чтобы переправить экспедиционные войска в Англзи под руководством лорда де Весси и Отто де Грансона, он вторгся на остров в тот самый миг, когда урожай был приготовлен для отправки Ллевелину, и тем самым лишил его запасов провизии на зиму. Поступив таким образом, он также угрожал в дальнейшем высадиться в тылу неприступных позиций врага на западном берегу Конвея в Пенмаенмавр. Через два месяца Эдуард получил полное преимущество над валлийцами, использовав искусную тактику.
Ллевелин понимал, что он полностью разгромлен. Он не стал ждать конца, а сразу же капитулировал и сдался на милость победителя. По Конвейскому договору, заключенному 9 ноября 1277 года, он вернул четыре кантрефа Пефетвлада, согласился со старой границей Гвинеда на Конвее и отказался от всех претензий на сюзеренитет в марках. Он также дал согласие оставить королю заложников за свое поведение, заплатить компенсацию за войну и арендную плату за Англзи. На следующий день он присягнул на верность королю в новом замке в Рудлане. Эдуард получил то, чего добивался, — признание его власти и закона. Он сразу же простил валлийцу компенсацию и арендную плату и в последующий год отпустил заложников. На рождественском пиру в Вестминстере, где Ллевелин вновь принес ему оммаж, король в знак полного примирения поцеловал его. Десять месяцев спустя, удовлетворенный его послушанием, Эдуард позволил князю жениться на Элеоноре де Монфор и лично председательствовал на свадебном пиру.
В канун вербного воскресенья 1282 года бывший союзник Эдуарда, Давид, ночью напал на Хауэрденский замок, перерезал гарнизон и захватил королевского юстициария, повесившего одного из его людей за преступление, ненаказуемое по валлийским законам. Забыв о разногласиях с братом, Ллевелин решил вновь попытать удачу вместе с ним. Повсюду поднимались сочувствующие им валлийцы, осаждая ненавистные новые замки во Флинте и Рудлане, штурмуя Лланбадарн — нынешний Аберистуит — огнем и мечом добравшись до стен Честера и пройдя через земли маркграфов к Бристольскому каналу. Повсюду в заново рожденной кельтской ярости и мести королевские крепости, за исключением самых укрепленных, погибли в огне. Казалось, что весь валлийский народ объединился против англичан.
Восстание стало для Эдуарда полной неожиданностью. Папа и короли Франции, Кастилии, Арагона и Сицилии в это время ждали его третейского решения. Он был полон идей о новом крестовом походе против египетских султанов и совсем не думал о мелочных ссорах с отдаленной и уединенной западной провинцией. Он осыпал милостями Давида, простил и помирился с Ллевелином, думая, что полностью разобрался с голыми холмами и мелкими князями Уэльса. И, казалось, последствия договора в Конвее были многообещающими. «Князь Уэльса, — писал он тремя годами ранее, — предстал перед нашими судьями в Марках и искал правосудия и подчинился решению суда, полностью выражая свое согласие».
Но трудности возникли вокруг ключевого условия договора, касавшегося земель Ллевелина, находящихся за пределами его княжества, которые должны были быть устроены в соответствии с законом той земли, где они находились. Князь утверждал, что это должен быть закон Уэльса и следует править по кодексу знаменитого валлийского законодателя, Хивела Дда (Доброго). Но расчет на то, что его можно было бы подтолкнуть к действиям против своих валлийских и английских соседей, был бы слишком простым в этой сложной ситуации. За исключением Гвинеда нигде не было постоянного валлийского суда и истолкование закона кимров было возложено на частных судей, нанятых тяжущейся стороной. Во многих частях государства, даже в Уэльсе, трехсотлетней давности кодекс Хивела рассматривался как устарелый и закоснелый. И более века наряду с валлийским в марках действовало английское право. Крупнейший из вождей Уэльса, непокорный вассал Ллевелина, Груффит ап Гуэнвинвин, лорд Пула, решительно отказался вести полемику о собственности Аруистли, находящегося в высокогорьях Северна, принадлежащей валлийскому праву, провозглашая, что, будучи маркграфом, он должен быть судим как английский барон. Он сказал, что готов ответить любому по общему праву, но не по валлийскому.
Это было слишком трудной задачей для судей марок, поэтому дело было передано королю. Он представил его, что стало традицией, вместе со всеми баронскими тяжбами своему совету на следующей сессии парламента. Там оно и находилось, и после неудачной попытки привести партии к согласию, Эдуард поддержал дело — что правосудие могло быть только в соответствии с законом, которым руководствуется парламент. Высший королевский суд не мог отправлять правосудие по правилам, которые рассматривались как несправедливые, варварские и нехристианские. Корона, сообщалось упрямому валлийскому князю, должна «по закону Божьему и по справедливости делать то, что прелаты и магнаты королевства посоветуют, так как никто не полагает, что столь разумные люди дадут королю совет, противоречащий разуму». Вместо того чтобы решить дело сразу и в свою пользу с помощью судьи Уэльса, свободно трактующего довольно гибкое местное право, Ллевелину пришлось апеллировать к приказу, подобно простому английскому барону, и выдержать долгие формальности и проволочки, сопутствующие парламентскому разбирательству. Дело все еще не было разрешено, когда весной 1282 года он решил связать свою судьбу с братом.
Не только Ллевелин и Давид испытали на себе оковы подчинения английскому закону. Люди Четырех кантрефов сильно негодовали, подпадая, по договору, под юрисдикцию юстициария и суда графства Честер. Это не было похоже на право князей Гвинеда или предшествовавших им англо-нормандских правителей, пфальцграфов — стремительных, грубых и хорошо подготовленных для управления воинственным обществом. Кочевники, которые в течение столетий считали кражу скота типом ведения сельского хозяйства, войну против друг друга и саксов — поэзией жизни, не очень-то дружелюбно приняли общее право. Его медленные и детальные методы казались им только трюками для того, чтобы уклониться от правосудия, его поиски истины посредством утомительного обмена пергаментными свитками, публично оскорбляло вспыльчивых людей, борющихся за свои права. Они могли уважать только такое правосудие, которое совершалось на месте и мгновенно.
Эдуард провозгласил, что он будет защищать закон и традиции Уэльса в Четырех кантрефах в той мере, в какой они останутся в цивилизованных рамках и не будут расходиться со здравым смыслом и десятью заповедями. Ведь именно такими они казались любому англичанину, знакомому с королевскими судами. Чиновники пфальцграфства, взявшие на себя управление завоеванными пограничными землями, не испытывали ничего, кроме презрения, к законам Уэльса. Для них кодекс Хивел Дда казался архаичным и диким, так же, как и законы их дальних англосаксонских предшественников. Как, спрашивали они, от них можно ожидать осуществления законодательства, которое трактует гражданскую войну как законную деятельность, рассматривает судью как частного арбитра, нанимаемого родственниками преступника, чтобы примириться с его мстителями, наказывает убийцу барда штрафом в сто двадцать шесть коров? И как они могут сохранять порядок в неспокойных землях без применения смертной казни в качестве наказания?
Для англичан с их современным законопослушным и стабильным обществом валлийцы воспринимались дикарями. Для них, как для шропширского шерифа, который предлагал шиллинг за каждый скальп, снятый во время набега валлийцев на Страттондейл, жители Уэльса были волками, стоящими вне закона. В отличие от маркграфов, с их наполовину валлийскими предками и любовью к сражениям, фермеры чеширской равнины не могли оценить достоинства тех, кто сжигал дома вместо того, чтобы их строить, и предпочитал грабеж и безделье честному хлебопашеству. Архиепископ Печем, при посещении Гвинеда потративший одиннадцать часов на то, чтобы урезонить Ллевелина, был шокирован всеобщей ленью, пьянством и распущенностью, языческой небрежностью между отличием законнорожденных и внебрачных детей, неграмотностью валлийских клириков, расхаживавших с голыми ногами в ярких одеждах и содержавших любовниц. Даже прекрасное поэтическое наследие кимров, столь сильно привлекавшее рыцарственных нормандских правителей, казалось трезвым английским йоменам-домоседам только варварской паутиной лжи
Чувство обиды вызывало у жителей Уэльса мнение, что все валлийское не заслуживает внимания. В годы сразу после завоевания любой житель Четырех кантрефов, которому довелось вести тяжбу в судах пфальцграфства, стал страстным борцом за независимость. Каждое отклонение от древних традиций, каждое официальное а?