Реферат: Буддизм в Китае и Японии
Различие интересов социальных и политических группировок находило свое идеологическое выражение в оттенках догматики многочисленных сект буддизма. При этом здесь не было прямой зависимости между смыслом того или иного из этих оттенков и интересами соответствующей группировки, значение имело лишь то обстоятельство, что борющиеся стороны выбирали то или иное вероучение в качестве своего отличительного признака, девиза, символа. Еще большее значение имели детали культа, в особенности произносимые верующими молитвенные, а по существу магические формулы. Для сторонников амидаической секты Юдзу Нэмбуцу в XII—XIII вв. залогом спасения верующего было, как учил основатель секты Хонен, повторение имени Амида в формуле «Наму Амида буцу!», означающей восклицание: «О, Амида Будда!». По преданию, первые последователи этой секты произносили спасительную формулу до 70 тыс. раз в сутки. Руководители секты утверждали, что при помощи такой благочестивой практики может спастись любой человек.
Для Нитирэна формула «Наму Амида буцу!» была греховной. Каждое ее повторение он рассматривал как долженствующее принести человеку многие годы адских мучений. Нитирэн требовал от верующих столь же неустанного повторения другой формулы — единственно спасительной: «Наму ме хо рэнгэ ке», которая переводится примерно так: «О, Сутра лотоса таинственного закона!». Ясно, что для верующих, которые должны выбирать между разными спасительными формулами единственную, главное заключалось не в их смысле, самом по себе бессмысленном, а в том, кто защищал ту или другую из них и на позицию какой группировки становится человек, принявший ту или иную формулу.
В состав форм религиозного поведения, обеспечивающего верующему потустороннее спасение, у приверженцев амидаистских сект входили и добродетельные поступки. Здесь вовсе не имелись в виду поступки, характеризующие нравственный облик человека,— его трудолюбие и миролюбие, доброта и отзывчивость в нужных случаях. Подразумевались ритуальные «добрые дела» — «кудоку», охватывавшие различные виды благочестивой деятельности: переписка священных книг, изготовление моделей буддийских храмов, а также изображений будд в виде статуэток и портретов на бумаге или ткани. Эта практика имела громадное распространение; некоторые верующие в течение своей жизни изготовляли десятки тысяч таких фетишей и на этом основании считали место в райских чертогах заранее себе забронированным независимо от своего жизненного поведения или морального облика.
В период с XII по XVI в. буддизм занимал в Японии положение не только государственной религии, но и весьма влиятельной в экономическом и политическом отношениях силы. Он сохранял такое положение при помощи гибкой тактической линии. В раннее средневековье буддизм был таким же оплотом императорской власти, как и синтоизм, в вероучении которого культ императоров занимал центральное место. Когда с 1192 г. Япония оказалась под властью сегунов, а императорская власть превратилась в фикцию, буддизм сумел быстро перестроиться и взять на себя идеологическое обслуживание новой формы политического господства феодалов. Междоусобицы внутри феодального лагеря, длившиеся на протяжении XIV—XVI вв., создали для буддийских монастырей благоприятное положение. Выступая в качестве арбитров между различными феодальными кликами, принимая военное участие в междоусобных войнах, они сильно обогатились и постепенно превращались в решающую политическую силу. Так длилось до тех пор, пока во второй половине XVI в. не возобладали процессы, ведшие к объединению Японии. Крупный феодальный властитель Ода Нобунага, стоявший во главе объединительного движения, рассматривал положение буддийской церкви как одну из сторон той феодальной раздробленности, которая вообще царила в стране. Он предпринял ряд военных операций против наиболее крупных и богатых монастырей, в частности в 1571 г. разрушил монастырь на горе Хиэй. В дальнейшем были истреблены десятки тысяч буддийских священнослужителей.
С этого времени буддийская церковь перестала играть в Японии роль самостоятельной политической силы. В новых условиях она еще более верно служила сегунату и властвовавшим над народными массами феодалам клана Токугава, захватившим сегунатство в 1603 г. и удерживавшим его до переворота Мэйдзи в 1868 г. Со своей стороны, сегуны понимали, какое важное место может занимать буддизм и его духовенство в той системе классового угнетения, которую представляло собой японское феодальное общество. Они обеспечили ему это место законодательными мероприятиями.
Синтоизм был для сегунов несколько менее приемлем, поскольку был тесно связан с культом императоров. Но о запрещении или вытеснении синтоизма не могло быть и речи, ибо это было бы связано с сильными социальными потрясениями. Целесообразнее была тактика, избранная сегунами, соединение синтоизма и буддизма при гегемонии; последнего. Строились храмы синто-буддистского назначения, священники тоже облекались двойственными полномочиями. Официальным статусом объединенной церкви: оставался все же буддизм.
Положение буддийской церкви в стране было зафиксировано специальными узаконениями токугавских сегунов. В соответствии с ними каждый японец был прикреплен, по месту жительства к определенному буддийскому приходу, причем не имела значения принадлежность храма и. верующего к той или иной из сект. Государственное положение гражданина оформлялось документом, который выдавался ему приходским храмом. Посещение храма по, определенным праздникам было обязательным. Вся повседневная жизнь человека находилась под контролем приходского священника: без его позволения человек не мог вступать в брак, отправляться в путешествие и т. д. Неподчинение священнику или другое нарушение религиозной дисциплины могло повлечь за собой отобрание документа, что ставило человека в тяжелое положение.
Таким образом, буддийская церковь превратилась в важную часть государственного аппарата Японии. Это была в полном смысле слова духовная полиция, при помощи которой сегунат держал под контролем не только жизнь и деятельность подданных, но и их мысли.
К этому времени в Японию стали проникать европейцы, пытавшиеся вести проповедь христианства. Одновременно с официальным узаконением буддизма был издай указ о запрещении христианства в стране, что было мероприятием не столько религиозного, сколько общеполитического государственного значения: правители Японии ставили преграду проникновению в страну европейских влияний.
Формально все же государственной религией в Японии признавалось конфуцианство. Феодальным властям Японии больше импонировало политическое, чем религиозное содержание этого учения. По существу конфуцианство так осталось в Японии политическим и этическим учением, религиозные же потребности верующих удовлетворялись буддизмом и подчинившимся ему синтоизмом, что целиком соответствовало интересам японского феодализма, на протяжении столетий воплощенного политически в форме сегуната.
В XIX в., когда в условиях постепенного развития буржуазных отношений сегунат стал приходить в упадок, поколебалось и положение буддийской церкви. В ряде провинций господствовавшие в них оппозиционные по отношению к сегунам князья стали предпринимать антибуддийские действия, ориентируясь на реставрацию синтоизма как самостоятельной религии, которую можно было бы объявить государственной. Так, в 1843 г. князь провинции Мито ликвидировал на своей территории 190 буддийских храмов и приказал перелить на пушки их колокола; тут же были запрещены некоторые буддийские обряды, в том числе похоронные, — вместо них предлагалось прибегать к синтоистскому ритуалу. Были приняты меры к консолидации синтоистского духовенства, и преимущественно его антибуддистских элементов. Революция Мэйдзи (1868 г.), уничтожившая сегунат и установившая в Японии самодержавие микадо, имела одним из своих последствий преследование буддийской религии и духовенства.
Была взята линия на воскрешение синтоизма как государственной религии. Таким образом буддийской церкви был нанесен серьезный удар. Указом микадо буддийское и синтоистское богослужения были строго разграничены, буддийским священникам запрещалось выполнение синтоистских церемоний. Буддийско-синтоистские храмы были переданы в руки синтоистского духовенства, причем последнее подверглось чистке с целью удаления пробуддийских элементов. Большое количество земель, принадлежавших буддийским храмам, правительство конфисковало, а многие храмы ликвидировало. Так, в префектуре Тояма в 1870 г. было 1730 буддийских храмов, а в 1871 г. оставалось только 7. Микадо демонстрировал и собственный отказ от буддизма. Он ликвидировал буддийское святилище в своем дворце, удалил из дворца статую Будды, отменил ранее проводившийся буддийский праздник императора.
Однако вскоре императорской Японии пришлось ослабить, а затем и прекратить свою антибуддийскую политику. Выяснилось, что буддизм пустил прочные корна в быту и сознании народных масс, которые в ряде случаен оказывали сопротивление властям, вступаясь за права и прерогативы буддийской церкви. В некоторых случаях властям приходилось быстро отменять свои антибуддистские мероприятия. Когда в 1868 г. прописка населения по буддийским приходам была заменена пропиской по синтоистским, это вызвало такое сопротивление населения ряда провинций, что уже в 1873 г. реформа была отменена и принят порядок, по которому прописка производится в храме той или иной религии в зависимости от того, какой существует в данной местности. Организованный сразу после переворота и преобразованный вскоре в министерство департамент по делам синтоистской религии, ставивший ее своим существованием в исключительное положение, был упразднен, а все религиозные вопросы переданы в ведение министерства просвещения. Наконец, принятая в 1889 г. конституция провозгласила принцип свободы совести, каковым буддизм был опять легализован, правда, уже на равных основаниях с синтоизмом. К тому же буддийская церковь потеряла значительную часть своих материальных богатств.
Видимо, в этих условиях руководители буддийской церкви поняли, что надо удерживать те позиции, которые еще можно отстоять. Они стали доказывать правительству свою полную лояльность в отношении существующего строя и свою готовность проповедовать культ императоров не менее активно, чем синтоизм.