Одной из важнейших задач было надлежащее функционирование военной экономики. Сверхцентрализация в чрезвычайных условиях поднялась до мак­симального уровня, что оказалось в целом эффективным. Ни в одной стране экономика не была до такой степени милитаризована. Фактически все остав­шиеся в тылу граждане СССР были мобилизованы на трудовой фронт. Сущест­венным элементом государственно-принудительной экономике был подневоль­ный труд заключенных (около 1,5 млн., треть из них – политические), ссыль­ных, перемещенных лиц, особенно из репрессивных народов, военнопленных, а также освобожденных из немецкого плена советских военнопленных. Они обычно использовались на самых тяжелых работах.

По одним только принудительно-административными мерами невозможно было решить проблему кадров, как, впрочем, и другие проблемы перестройки жизни на военный лад. Это показал провал попыток немецко-фашистских за­хватчиков создать на оккупированной территории эффективную экономику. Несмотря на жестокие меры принуждения и массовые репрессии, эти попытки провалились, по признанию самих немцев, вследствие массового саботажа на­селения, не желавшего работать на потребителей. В советском тылу трудя­щиеся в массе своей чувствовали себя такими же защитниками Родины, как и солдаты на фронте. Объективно обусловлено было осознание каждым, от нар­кома до рабочего, ответственности, личной заинтересованности в приближении победы над врагом, что являлось главным стимулом колоссального напряжения всех сил народа.

Перевод народного хозяйства на военные рельсы приходилось осуществлять в чрезвычайно сложных условиях. Мобилизации в армию изъяли из народного хозяйства наиболее трудоспособных мужчин и часть женщин. В результате ка­тастрофического хода войны была утрачена территория, на которой проживало 45 % населения, производилось две трети продукции тяжелой промышленно­сти, более половины продукции земледелия и животноводства. Эвакуация из угрожаемых районов оборудования, материальных и культурных ценностей, населения стала важнейшим звеном в перестройки экономики. Эвакуированные предприятия срочно восстанавливались на новых местах.

В середине 1942 г. перестройка экономики на военный лад завершилась, а в конце его Советский Союз превзошел Германию по выпуску военной продук­ции, и этот перевес непрерывно возрастал.

Первыми жертвами были евреи и военнопленные. Заранее спла­нированные массовые казни осуществлялись особыми командами, так называемыми Einsatzgruppen. Именно они обычно занимались истреблением евреев, кото­рые традиционно жили многочисленными группами в западных районах СССР. Все киевские евреи, например, как полагают, были уничтожены в скорбно зна­менитом овраге Бабий Яр. Аналогичные акции имели место в Керчи, Таллинне, Львове, Минске, Риге и многих других городах. Среди военнопленных в со­ответствии с приказом, отданным накануне вторжения, уничтоже­нию подле­жали «политические руководители и партийные функцио­неры». Практически же, как только пленных военнослужащих вы­страивали в пункте сбора, разда­валась команда: «Комиссары, ком­мунисты и евреи, шаг вперед!» Вышедших из строя тут же расстре­ливали. Чтобы попасть в их число, достаточно было просто иметь «интеллигентный вид», поскольку все зависело от произвола немец­ких офицеров.

Впрочем, участь остальных была не многим лучше. С ними обра­щались хуже, чем с бродячими собаками. Часовым было приказано стрелять по ним при малейшем подозрительном движении. Разме­щали их, где попало, зачастую под открытым небом, просто за ко­лючей проволокой, и нередко неделями не давали никакой еды. Ра­неным не оказывалось медицинской помощи. Из немец­кого докумен­та видно, что во многих случаях их преднамеренно старались умерт­вить голодом и холодом. Перевозившие пленных поезда приходили к месту назначения набитые трупами. Пленных травили ядом или убивали иными способами, потому что в них видели обузу, лишних едоков — и только. Зимой 1941/42 г. смертность в лагерях военно­пленных достигла масштабов настоящего массового истребления. Как свидетельствует тот же документ, они умирали «как мухи», сот­нями тысяч; смертность колебалась в пределах от 30 до 95 % в за­висимости от лагеря. Так продолжалось до тех пор, пока немцы по­лагали, что победа уже у них в кармане. Впоследствии они предпочли ис­пользовать военнопленных в качестве дешевой рабочей силы и да­же жалели задним числом, что дали погибнуть столь многим из них. Тем не менее, они продолжали обращаться с ними так же бесчело­вечно (был даже отдан приказ, выжигать у них на теле клеймо, но приказ этот как будто не был приведен в ис­полнение). Кормили военнопленных настолько плохо, а работа была столь тя­желой, что число жертв среди них продолжало оставаться очень большим. Чис­ленность военнопленных была очень высокой: 5 млн. человек, из которых 3,3 млн. человек, взятых в плен в первое лето* . В неволе по­гибло около трех с по­ловиной миллионов. Их смерти, рассматривается как самое тяжкое преступле­ние, совершенное немцами, но второй мировой войне, после истребления ев­реев.

Следующей задачей немцы ставили себе экономическое ограбле­ние оккупи­рованных территорий. Как только стало ясно, что война затягивается, эта за­дача сделалась главной. Не выполнением зани­мался обширный аппарат, в кото­ром согласованно действовали госу­дарственные ведомства и частные компа­нии. Возглавлявший всю эту деятельность Геринг без обиняков заявил: «Я хочу набить мешок, и намерен сделать это со всей основательностью». Два типа ре­сурсов в особенности влекли к себе немцев: продовольствие и нефть. Не брез­говали они и прочим: сырьем, лесом, углем, а там, где им удавалось пускать в ход заводы и фабрики, — также и промышленной продук­цией. Но особенно безотлагательным было их стремление заполу­чить продовольствие. Оккупаци­онная армия уже и так снабжалась на месте. Но немецкие планы были куда бо­лее обширными: в основе их лежала надежда, что еще до конца 1941 г. все воо­руженные силы Германии смогут перейти на продовольственное снабжение за счет России. «Единственная верная политика, — заявил нацистский гла­варь Борман, — это та, которая обеспечивает нам максимум снабже­ния». Это озна­чало: отобрать у крестьян все вплоть до последнего зернышка. Естественно, что исключения не было сделано и для укра­инской деревни, хотя в какой-то момент некоторые из нацистских руководителей лелеяли замыслы о предоставлении украинцам относи­тельно привилегированного положения, чтобы противопос­тавить их русским.

Таким образом, оккупанты не смогли создать даже видимости функциони­рующей экономики па захваченных советских территори­ях. У местного населе­ния, особенно в городах, были отняты даже самые элементарные потребитель­ские блага. Сопротивление жителей, саботаж, демонтаж оборудования перед отступлением — все это до­вершало картину. Меры выкачивания добра нем­цами становились все более беспощадными, но результаты так и не смогли удовлетво­рить оккупантов. Подсчитано, что за вычетом снабжения собственно оккупационных войск Германия смогла взять в захваченных областях лишь не­многим больше того, что она могла бы получить без войны, пользуясь обыч­ными каналами торговли. В отместку немцы в мо­мент отступления пытались вывезти все, что оставалось, и унич­тожить все то, что не могло быть вывезено.

Наконец, еще одна задача, которую поставили перед собой гит­леровцы, за­ключалась в депортации в Германию еще сохранившего трудоспособность со­ветского населения с целью использовать его как рабочую силу в своем хозяй­стве. Вначале они пробовали вербовать добровольцев и, особенно в Западной Украине, сумели обольстить немало людей обещаниями лучшей жизни. Не­много времени, однако, потребовалось для того, чтобы обманутые увидели, что уготованное им положение не слишком отличается от положения военноплен­ных. Никто больше не соглашался ехать в Германию, и немцы перешли к при­менению силы. Началась настоящая охота на людей, напоми­навшая, по свиде­тельству немецкого источника, «самые мрачные пе­риоды работорговли». Ис­кали преимущественно молодежь, но не ща­дили и пожилых, в том числе жен­щин; их зачастую насильно отры­вали от детей и принуждали делать аборты в случае беременности. Под дулами автоматов, подгоняя ударами бичей, их гнали по улицам городов, а потом набивали в железнодорожные составы. Де­ревням, которые не поставляли установленного числа людей, грозило сож­же­ние; и многие были сожжены. У тех, кто прятался, разрушали дом и конфиско­вывали жалкие остатки имущества. Перед отступ­лением оккупанты делали по­следнюю попытку угнать с собой всех трудоспособных мужчин. В Германии депортированные должны были ходить с особой отличительной нашивкой па одежде, жить в специ­ально отведенных для них лагерях и трудиться, как ка­торжные. По данным советских источников, численность их в общей сложно­сти превышала четыре миллиона (по немецким документам — около трех мил­лионов). Как и в случае с военнопленными, большинству из них суждено было погибнуть.

Суммируя вместе все эти обстоятельства, можно получить пред­ставление о том, как жилось людям на обширной территории, окку­пированной немцами. Недостает только последней детали. Гитлеров­ская политика вызывала у насе­ления все более сильное сопротивле­ние, размах и ожесточенность которого по­стоянно нарастали. Немцы пытались подавить его с той исключительной бес­пощадностью, кото­рая была заранее запланирована ими. Потом к этому стали прибав­ляться страх перед пребыванием во враждебной стране и ярость из-за невозможности совладать с подобным противодействием даже самыми жесто­кими мерами. Массовые казни становились все более частыми. В каждой из стран, оккупированных нацистами во время второй мировой войны, есть свои селения-мученики, где жители были уничтожены, а дома разрушены: Лидице — в Чехословакии, Орадур — во Франции, Мардзаботто — в Италии. В СССР они насчиты­вались сотнями: не было такого города или района, где не проис­ходило бы массовых убийств. Всем известны названия немецких ла­герей смерти: Освенцим, Маутхаузен, Дахау, Бухенвальд. Множество аналогичных лагерей было устроено на советской земле: под Ригой, Вильнюсом, Каунасом, Львовом, Минском — если ограничиться лишь самыми крупными лагерями. Подсчитано, что жертвами оккупации стали примерно 10 миллионов советских граждан. Существует, од­нако, другая, еще более впечатляющая советская оценка. До войны во всех областях, подвергнувшихся затем немецкой оккупа­ции, прожи­вало в общей сложности 88 млн. человек; к моменту освобождения в них оставалось 55 млн. человек, причем большая часть недостаю­щих была убита или депортирована (остальные были призваны в Красную Армию или эвакуированы на восток). В таком городе, как Орел, из 114 тыс. жителей, живших там до войны, оставалось 30 тыс. То же было и в других мес­тах. Эта леденящая кровь картина и открывалась взору советских солдат при наступлении.

Понятно, что поведение захватчиков в СССР не могло вызвать симпатий у местного населения, да немцы, впрочем, и не ставили перед собой такой задачи. Это не означает, однако, что оккупанты совсем исключали из своего военного арсенала политические сред­ства. Напротив, по мере того как война принимала затяжной харак­тер, они все усердней старались использовать любые проявле­ния противоречий и размежевания в рядах противника в надежде осла­бить его. Успехи их в этой области были скудными как из-за того, что подобная задача была слишком далека от истинных целей окку­пации и применявшихся для их достижения методов, так и из-за недооценки действительной силы советского строя.

ИТОГИ И ПОСЛЕДСТВИЯ ВОЙНЫ

Победа в Великой Отечественной войне для нашего народа, еще означала, прежде всего, ликвидацию смертельной опасности порабощения и геноцида. Народ-воин снова стал народом-тружеником, Армия была сокращена в четыре раза, миллионы солдат вернулись домой. Мирная жизнь вступила в свои права. Эти итоги войны, достигнутые напряжением всех сил народа на фронте и в тылу, были неоспоримы.

В результате победы к Советскому Союзу по мирному договору с Финлян­дией была присоединена на севере область Петсамо и признана граница, ус­тановленная после советско-финской войны 1939—1940 гг. К России отошла северная часть Восточной Пруссии с Кенигсбергом. Литовской ССР была воз­вращена область Клайпеды. Завершился процесс воссоединения земель Бело­руссии и Украины. На Дальнем Востоке к СССР перешли Южный Сахалин и Курильские острова. Еще в октябре 1944 в состав РСФСР на правах автономной республики была включена Тува, которая с 1921 г. являлась независимым госу­дарством.

Резко возрос международный авторитет СССР и его роль на мировой арене. Победа способствовала росту национально-освободительного и коммунистиче­ского движения во всем мире.

Победа в Великой Отечественной войне стала величайшим праздником нашего народа, праздником «со слезами на глазах». Почти в каждой семье в день Победы люди снова и снова вспоминают свои жертвы и тяготы, по­гибших и умерших родных и близких. Война, по официальным данным, унесла 27 миллионов жизней. Невозможно, однако, точно исчислить потери партизан, подпольщиков, народного ополчения, истребительных батальонов, других вое­низированных формирований, воинов, скончавшихся от ран после войны, лю­дей, преждевременно умерших в тылу от тяжелых условий труда, голода, хо­лода и вызванных ими болезней. А ущерб от снижения рождаемости и высокой детской смертности? Это тоже трагические итоги и последствия войны.

Жертвы были следствием не только войны, но и бесчеловечной администра­тивно-карательной системы, которая рассматривала народ как «людские ре­сурсы» и тратила их безоглядно на фронте и в тылу. Отдельная человеческая жизнь значила ничтожно мало. Высока была смертность среди заключенных. Очень много людей погибло в результате депортации репрессированных наро­дов. Исследователи, пользуясь методом демографического баланса (разница между ожидаемой численностью к началу 1946 г. и фактической послевоенной численностью), определяют совокупную величину безвозвратных потерь — жертв войны — в сумме свыше 40 млн. человек.

Огромен был ущерб, нанесенный экономическому, социальному, культур­ному потенциалу страны. Были разрушены тысячи предприятий, железнодо­рожные пути, сократились посевные площади и поголовье скота. Лежали в руинах 1710 городов и поселков, 70 тыс. деревень, без крова остались 25 млн. жителей. Силы народа были на пределе, и в день Победы он не мог не думать о новой задаче — как восстановить разоренную войной жизнь? Война оставила глубокий след в духовной жизни общества, породила серьезные проблемы, ибо выявила не только лучшее в человеке, проверяя на готовность к самопожертво­ванию и подвигу. Война неизбежно расшатывает морально-этические устои, порождает, вседозволенность, жестокость, своекорыстие.

В годы войны народ-победитель осознал свои силы, свое достоинство, свое право на лучшую жизнь, на свободу, на демократические перемены. Но боль­шинству этих надежд не суждено было сбыться. Война способствовала консер­вации политической и экономической системы тоталитарной диктатуры. Культ Сталина достиг апогея. «Победителей не судят» — ошибки и просчеты оказа­лись как бы списанными Победой. А главное — укоренились стиль и чрезвы­чайные методы военного времени: привычка действовать приказами, командо­вать, а не руководить, нетерпимость к инакомыслию, уверенность в неисчер­паемости сил и ресурсов страны, в возможность решать новые задачи старыми и проверенными методами.

Все это рождало новые проблемы на пороге нового этапа жизни страны. Но тогда, в 1945 г., всех переполняло главное чувство — радость Победы.

За героические подвиги, совершенные в годы Великой Отечественной войны, почетного звания Героя Советского Союза – высшей степени отличия в нашей стране – были удостоены более 11 600 человек. Из них дважды и более раз удо­стоились столь высокой чести 115 человек.

Среди Героев Советского Союза военного времени – 86 женщин; открыла их список отважная партизанка З.А. Космодемьянская.

В списке Героев Советского Союза военного времени можно встретить вои­нов всех видов Вооруженных Сил: свыше 8 тыс. человек являются представи­телями Сухопутных войск, более 2 тыс. человек – Военно-воздушных Сил, бо­лее 500 человек – Военно-Морского Флота.

ИДЕОЛОГИЧЕСКАЯ КАМПАНИЯ И НОВЫЕ ЧИСТКИ

Выступая накануне выборов 1946 г. перед своими избирателями Сталин упо­мянул о неких, не названных им победителях, которые считают, что находятся вне критики, контроля, а тем более суда. «Победителей можно и нужно судить. Это полезно не только дела, но и для самих победителей: меньше будет зазнай­ства, больше будет скромности», — наставительно произнес он под смех и ап­лодисменты. Судя по его дальнейшим словам, имелись в виду вроде бы пред­стоящие выборы, суд избирателей над правящей партией. Однако последовав­шие вскоре события показали, что это был не столько демагогический прием, сколько прямая угроза в адрес причастных к победе и пока что ему одному из­вестных лиц.

Сталин собрал Военный совет, на котором были зачитаны эти показания, по­сле чего Жукова освободили от его обязанностей и послали командовать Одес­ским военным округом. На этом его заключения не кончились. За «непартий­ные разговоры» и «отсутствие партийной скромности», выразившиеся в том, что он «переоценил свою роль в Отечественной войне», его выводят из числа кандидатов в члены ЦК. Затем объявляют выговор за незаконное награждение 27 артистов. Следует еще одно, «последнее» предупреждение, а за ним предпи­сание выехать в Свердловск и принять там командование тыловым Уральским военным округом. «За присвоение и вывоз из Германии трофейного имуще­ства» (4 автомобиля, 132 картины известных живописцев, более 30 старинных ковров и т.п.) арестованы певица Лидия Русланова и ее муж-генерал. Но с пер­вого допроса стали интересоваться у них не только тем, что из этого было по­дарено Жукову, но и его «провокационными» высказываниями, «враждебными партии и государству».

Советская интеллигенция в целом разделяла общественные иллюзии, ха­рактерные для сталинского времени. Деятели культуры более или менее едино­душно славили партию, государство, вождя. Вот как характеризовал свое от­ношение к Сталину после возвращения с фронта будущий писатель и диссидент Виктор Некрасов: « Он, конечно же, понял теперь всю силу народа, поверив­шего в его гений, понял, что к потокам крови прошлого, не военного, а довоен­ного, возврата нет. И мы, интеллигентные мальчики, поверили в этот миф и с чистой душой и открытым сердцем вступили в партию Ленина—Сталина».

Гнев вождя был страшен. Еще более распалили его выдержки из зафиксиро­ванных чекистами «нездоровых», а порой и прямо «враждебных» высказыва­ний Зощенко и поэтессы Анны Ахматовой. В постановлении имелось прямое указание исключить их из Союза советских писателей и лишить права печа­таться. Так началось послевоенное идеологическое наступление на общество, наведение страха на творческую интеллигенцию.

«ЛЕНИНГРАДСКОЕ ДЕЛО» И НОВЫЕ РЕПРЕССИИ

Операция, подобная по своим масштабам той, которая будет описана, могла бы стать возможной, если бы она не сопровождалась всеобщей атмосферой страха. Органы репрессивного аппарата, политическая полиция и специальные войска Министерства внутренних дел никогда не уступали своих господ­ствующих позиций среди всех государственных учреждений и своей исключи­тельной власти, которую они приобрели в 30-е гг. Война не ограниченных пре­рогатив, не отменила их права на верховный надзор над армией, над Вооружен­ными Силами, административным аппаратом, т.е. как над каждым отдельным гражданином. Глава этих органов получил звание маршала. Воспоминания о 1936—1938 гг. еще свежи. Обширная сеть лагерей и тюремных колоний про­должала действовать. В годы войны освобождение людей из тюрьмы пре­кратилось. После победы начали освобождать небольшими партиями поли­тических заключенных, которые отбыли свои сроки. За этим следовала обычно ссылка или принудительное поселение с запретом проживать в крупных горо­дах (или же просто проживать в центральной части СССР). Начиная с 1948 г. многие из тех, кто остался на свободе, пусть и при этих ограничениях, вновь были призваны на основе простого административного распоряжения без предъявления обвинения в каком-либо новом нарушении закона. Их ссылали в еще более удаленные и трудные для жизни места, где население по большей части состояло из депортированных. Но этого момента об освобождении из за­ключения не могло быть и речи, разве лишь в редчайших случаях: действие многих приказов было продлено административным решением. В этих усло­виях даже временная отмена смертной казни, провозглашенная в мае 1947 г. (восстановлена она была в начале 1950 г.), не производила на людей сильного впечатления.

Повторный арест бывших политических осужденных совпал с общим уже­сточением репрессий, которые, хотя и не достигали прежних массовых масшта­бов 30-х гг., были достаточно широкими и порождали психоз страха. Публич­ных показательных, театрализованных процессов не проводилось. По какому-то странному правилу тех, кто с наибольшей яростью поносили на страницах печати, как, например Зощенко и Ахматову, не трогали, даже если они подвер­гались общему остракизму. Аресты производились в абсолютном безмолвии. Время от времени ударам подвергались наиболее видные социальные группы: интеллигенция, военные, те люди, которые имели какие-то контакты с ино­странцами.

АНТИСЕМИТСКАЯ КАМПАНИЯ

Наиболее ярким проявлением сталинского шовинизма в послевоенные годы стал антисемитизм. До этого в советской действительности не было ничего по­добного. Революция и большевистская власть энергично боролись с антисе­митскими тенденциями, которые на протяжении длительного времени в про­шлом насаждались среди народов империи политикой царизма. Хотя еврейский вопрос имел свою специфику, он рассматривался в СССР как часть более об­щей проблемы| совместной жизни и развития в рамках единого Союза множе­ство различных национальностей. За евреями признавалось право жить как са­мостоятельной нации, со своим языком и своими собственными культурными институтами. В 20-е гг. обсуждалась даже возможность предоставить им терри­торию, в своем роде советскую Палестину, сначала на Украине и в Крыму, а за­тем на Дальнем Востоке (в районе Биробиджана). Эти проекты, по своей сути весьма искусственные, полностью провалились.

В годы войны участь советских евреев на оккупированных территориях их была столь же ужасной, как и во всех европейских странах попавших под власть нацистов. В других районах страны евреи продемонстрировали не меньшую, чем русские, приверженность к делу Сопротивления и победы, будь то участие в боях в рядах Вооруженных Сил или труд в тылу.

СТАЛИНИЗМ В ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЖИЗНИ СТРАНЫ