Экономический механизм в период НЭПа базировался на рыночных принципах. Товарно-денежные отношения, которые ранее пытались изгнать из производства и обмена, в 20-е годы проникли во все поры хозяйственного организма, стали главными связующим звеном между его отдельными частями.

Всего за 5 лет, с 1921 по 1926 г., индекс промышленного производства увеличился более чем в 3 раза; сельскохозяйственное производство возросло в 2 раза и превысило на 18% уровень 1913 г. Но и после завершения восстановительного периода рост экономики продолжался быстрыми темпами: в 1927-м, 1928 гг. прирост промышленного производства составил 13 и 19% соответственно. В целом же за период 1921-1928 гг. среднегодовой темп прироста национального дохода составил 18%.

Самым важным итогом НЭПа стало то, что впечатляющие хозяйственные успехи были достигнуты на основе принципиально новых, неизвестных дотоле истории общественных отношений. В промышленности ключевые позиции занимали государственные тресты, в кредитно-финансовой сфере - государственные и кооперативные банки, в сельском хозяйстве - мелкие крестьянские хозяйства, охваченные простейшими видами кооперации.

Совершенно новыми оказались в условиях НЭПа и экономические функции государства; коренным образом изменились цели, принципы и методы правительственной экономической политики. Если ранее центр прямо устанавливал в приказном порядке натуральные, технологические пропорции воспроизводства, то теперь он перешел к регулированию цен, пытаясь косвенными экономическими методами обеспечить сбалансированный рост.

Государство оказывало нажим на производителей, заставляло их изыскивать внутренние резервы увеличения прибыли, мобилизовывать усилия на повышение эффективности производства, которое только и могло теперь обеспечить рост прибыли.

Широкая кампания по снижению цен была начата правительством еще в конце 1923 г., но действительно всеобъемлющее регулирование ценовых пропорций началось в 1924 г., когда обращение полностью перешло на устойчивую червонную валюту, а функции Комиссии внутренней торговли были переданы Наркомату внутренней торговли с широкими правами в сфере нормирования цен. Принятые тогда меры оказались успешными: оптовые цены на промышленные товары снизились с октября 1923 г. по 1 мая 1924 г. на 26% и продолжали снижаться далее.

Весь последующий период до конца НЭПа вопрос о ценах продолжал оставаться стержнем государственной экономической политики: повышение их трестами и синдикатами грозило повторением кризиса сбыта, тогда как их понижение сверх меры при существовании наряду с государственным частного сектора неизбежно вело к обогащению частника за счет государственной промышленности, к перекачке ресурсов государственных предприятий в частную промышленность и торговлю. Частный рынок, где цены не нормировались, а устанавливались в результате свободной игры спроса и предложения, служил чутким барометром, стрелка которого, как только государство допускало просчеты в политике ценообразования, сразу же указывала на непогоду.

Но регулирование цен проводилось бюрократическим аппаратом, который не контролировался в достаточной степени низами, непосредственными производителями. Отсутствие демократизма в процессе принятия решений, касающихся ценообразования, стало "ахиллесовой пятой" рыночной социалистической экономики и сыграло роковую роль в судьбе НЭПа.

До сих пор у нас многие считают (и считают ошибочно), что НЭП был главным образом только отступлением, вынужденным отходом от социалистических принципов хозяйственной организации, только своего рода маневром, призванным дать возможность реорганизовать боевые порядки, подтянуть тылы, восстановить хозяйство и затем снова рвануться в наступление. Да, в новой экономической политике действительно были элементы временного отступления, касавшиеся преимущественно масштабов частнокапиталистического предпринимательства в городах. Да, частные фабрики и торговые фирмы, в которых используется наемный труд, но все решения принимаются одним собственником (или группой акционеров, владеющих контрольным пакетом акций) ‑ это не социализм, хотя, кстати сказать, их существование в известных пределах при социализме вполне допустимо. Не были, со строго идеологической точки зрения, социалистическими и мелкие крестьянские хозяйства, и мелкие предприниматели в городах, хотя они-то уж определенно не противопоказаны социализму, ибо по природе своей не являются капиталистическими и могли безболезненно, без всякого насилия врастать в социализм через добровольную кооперацию.

Ленин не раз называл НЭП отступлением по отношению к периоду "военного коммунизма", но он не считал, что это отступление по всем направлениям и во всех сферах. Уже после перехода к НЭПу Ленин неоднократно подчеркивал вынужденный чрезвычайный характер политики "военного коммунизма", которая не была и не могла быть политикой, отвечающей хозяйственным задачам пролетариата. "В условиях неслыханных экономических трудностей, - писал Ленин, - нам пришлось проделать войну с неприятелем, превышающим наши силы в сто раз; понятно, что пришлось при этом идти далеко в области экстренных коммунистических мер, дальше, чем нужно; нас к этому заставляли".

Называя НЭП отступлением, Ленин имел в виду, прежде всего и главным образом масштабы частного предпринимательства; он никогда и нигде не относил термин "отступление" на счет трестов или кооперации. Напротив, если в более ранних работах Ленин и характеризовал социализм как общество с нетоварной организацией, то после перехода к НЭПу он уже явно рассматривает хозрасчетные тресты, связанные между собой через рынок, как социалистическую, а не переходную к социализму форму хозяйствования.

Рассматривая данный вопрос, я хотел бы подробнее остановиться на мелком производстве в годы НЭПа.

Мелкое производство в годы НЭПа.

Изучение глубинных социально-экономических процессов, определявших характер и направление общественного развития в 20-е годы, захватывает сферу мелкого производства. В аграрно-крестьянской стране, какой была Россия, именно мелкие товаропроизводители – крестьяне, мелкие промышленники и торговцы, кустари и ремесленники в силу своей подавляющей численности являлись тем огромным социальным маятником, колебания которого решали исход исторических конфликтов.

Общая картина развития мелкого производства периода НЭПа, как она предстает в трудах историков, является следующей. В начале 20-х годов государство пошло на определенные, очень ограниченные по масштабам уступки крестьянству, городским кустарям и ремесленникам, разрешило открывать небольшие предприятия, вести торговлю. Целью этих мер было восстановление разрушенного народного хозяйства. К 1925 году оно в основном достигло уровня, существовавшего до первой мировой войны, и политика, допускавшая существование мелкого производства, исчерпала себя. Замедлился темп развития аграрного сектора, дальнейший рост сельского хозяйства стал возможен только на основе колхозов. В городе усиление спекуляции и коррупции превысило положительный эффект от деятельности частного сектора. Таким образом, в силу объективных экономических причин преемникам политики уступок мелким собственникам стал курс на массовую коллективизацию и ликвидацию частной промышленности и торговли. В социальной сфере в период НЭПа ведущим был процесс дифференциации мелких производителей. На протяжении первой половины 20-х годов он являлся неизбежным злом, с которым, однако, можно было мириться, но затем, по мере углубления дифференциации, социально-политические издержки, связанные с формированием зажиточных слоев, стали нетерпимыми. Сам ход вещей заставил государство перейти к политике вытеснения кулачества и ликвидации капиталистических элементов в городе.

Утвердившаяся в исторической литературе схема опирается на два базисных положения марксистской теории. Во-первых, это тезис о том, что крупное производство всегда и во всех отношениях эффективней мелкого, которое отождествляется с отсталостью, независимо от уровня развития конкретного общества. Во-вторых, это убеждение, что результатом функционирования товарно-денежных отношений неизбежно является процесс дифференциации. Убежденность в том, что эти положения являются универсальными законами, действующими при любых условиях, была у исследователей столь велика, что их проверка представлялась излишней. Однако опыт мирового хозяйственного развития показывает, что историческая судьба мелкого производителя оказалась не такой, как предсказывал Маркс. Повсюду оно сохранилось до наших дней, удачно вписалось в изменившуюся структуру экономики, адаптировалось к требованиям научно-технического прогресса. Непрерывно происходящая ликвидация части мелких предприятий, не нашедший места на рынке, компенсируется возникновением новых. Все это заставляет критически взглянуть на положение об экономической неэффективности мелкого производства и неизбежности дифференциации мелких собственников в условиях рынка.

Первый вопрос – это вопрос о том, действительно ли основной тенденцией развития мелкого производства 20-х годов является дифференциация.

Расслоение мелких производителей является результатом того, что положение одних собственников ухудшается, а другие, напротив, становятся более зажиточными. Под воздействием такого явления и формируются полярные социально-экономические группы. Поэтому для того, чтобы исследовать процесс дифференциации, необходимо проследить, как изменился статус крестьян и городских мелких собственников. Первое – это чрезвычайно высокая подвижность мелких производителей. За один 1924 – 1925 год из группы в группу переместилась почти треть крестьянских хозяйств. Среди городских мелких предпринимателей лишь немногим больше половины сохранили на протяжении года свой прежний статус. Во-вторых, перемещения происходят как бы в двух направлениях. В группе малообеспеченных крестьянских дворов и самых мелких городских предпринимателей преобладала тенденция к переходу вверх, в то время как статус зажиточных снижался. Группы, объединившие средних, с точки зрения зажиточности крестьян, имевших посев от 4 до 10 десятин земли, и владельцев кустарно-ремесленных предприятий, использовавших главным образом собственный труд с привлечением незначительного числа наемных рабочих, были наиболее стабильными. В них доли обедневших и разбогатевших собственников оказались приблизительно равными. В-третьих, перемещения из группы в группу были результатом не только социальных, но и демографических причин. Они особенно сказывались на динамике крестьянских хозяйств. В зажиточных группах частым явлением были разделы, связанные с отделением от родительской семьи взрослых детей. За год делилось 10 – 12% крупных дворов и на месте каждого образовывалось по несколько мелких и средних хозяйств. Бедные семьи, ослабленные из-за отсутствия работников – мужчин, напротив, объединялись. Образовавшиеся в результате этого хозяйства попадали главным образом в среднюю группу. Наряду с движением «вверх-вниз» весьма интенсивным было перемещение «по горизонтали». В год ликвидировало свои хозяйства или временно покидало деревню 3-4% крестьянских семей, почти столько же возвращалось к земледельческому труду. В городе ежегодно закрывалось более трети частных предприятий, но этот процесс компенсировался возникновением новых. Движение «по горизонтали» так же сказывалось на распределении мелких производителей по социально экономическим группам.

Таким образом, данные о социальных перемещениях крестьян и городских мелких собственников в 20-е годы плохо подтверждают вывод Маркса о дифференциации. В его схеме расслоение является прямым следствием товарного производства. Под воздействием конкуренции в условиях рынка большая часть мелких собственников разоряется и переходит в категорию наемных рабочих, а меньшая превращается в предпринимателей, эксплуатирующих наемный труд. Тем самым формируется социальная структура, присущая капиталистическому обществу. В то же время дифференциация мелких производителей является и одним из путей «первоначального накопления капитала» - богатство, которое было рассеяно в руках многих, концентрируется у небольшого числа собственников. Расслоение, по мысли Маркса, оказывается тем механизмом, действие которого приводит к становлению капиталистического способа производства. Раз начавшись, этот процесс продолжается до тех пор, пока мелкие собственники окончательно не распадутся на две полярные группы. Его наиболее заметным проявлением является размывание среднего слоя и рост удельного веса бедняков и зажиточных. В 20-е годы численно преобладающий средний слой даже несколько увеличивался. Несмотря на очень высокую мобильность, полярные группы практически не росли. Мелкое производство возрождалось почти в неизменном облике.

Но дифференциация, как и любой другой глубокий социальный процесс, идет медленно. Требуются многие годы, чтобы ее результаты проявились достаточно отчетливо. А политика НЭПа осуществлялась по историческим меркам очень недолго: к 1923г. сложилась экономическая система, в рамках которой могли формироваться товарно-денежные отношения, а уже в 1928г. началась ее ликвидация. Вот если бы НЭП продолжался еще хотя бы полтора десятка лет, то тогда, быть может, поляризация мелких производителей достигла высокого уровня. Что могло бы быть в случае сохранения НЭПа? Для ответа на этот вопрос нужно дать своего рода прогноз того, как бы изменилась структура мелких производителей в условиях товарного производства.

Одним из способов анализа различных вариантов развития общественных процессов является имитационное моделирование. В математике разработаны специальные методы, которые позволяют по сведениям о социальных перемещениях предсказывать, как будет меняться социальная структура. В ЭВМ были заложены данные о мобильности крестьян и городских мелких собственников в период НЭПа, и на основе программы, составленной математиком Л. Бородкиным, рассчитано, какой оказалась бы численность бедной, средней и зажиточной групп через 10-15 лет при том, что условия развития мелкого производства не изменились бы по сравнению с существовавшими в 20е годы. Оказалось, что даже в этом случае поляризация все равно не достигла высокого уровня. В деревне доля самых бедных хозяйств, имевших посев менее двух десятин, снизилась бы за 15 лет с 29 до 19%. Удельный вес наиболее зажиточных дворов, засевавших свыше 10 десятин, возрос бы с 3 до 5 %. По-видимому, самой многочисленной оставалась бы группа средних по размеру хозяйств. В середине 20-х годов их было 34%, а через 15 лет стало бы 44 %. Социальные процессы, которые, как показывает прогноз, происходили бы в деревне в случае продолжения политики НЭПа, очень слабо напоминают классическую картину дифференциации. Средний слой не размывается, а наоборот – укрепляет свои позиции; одна из полярных групп – зажиточная – увеличивается, но зато другая сжимается. Скорее в деревне, если пользоваться языком социологов, действовал бы «социальный лифт»: бедняки становились середняками, а середняки могли стать зажиточными. Вместо поляризации происходило бы общее небольшое повышение уровня крестьянских хозяйств.

В среде мелких промышленников и торговцев, кустарей и ремесленников расслоение действительно могло происходить, но его темпы были бы исключительно низкими. Доля торговых заведений (часто такие заведения даже не имели специального помещения и все их «оборудование» помещалось в сундуке или заплечном мешке мастера, который работал на дому или где-нибудь на рынке) увеличилась бы за 10 лет с 71,9 до 72,5%. Удельный вес предприятий, которые несомненно имели капиталистический характер, так же возрос бы с 3,4 до 4,4%. Доля среднего слоя снизилась бы с 24,7 до 23,1%. Налицо, вроде бы, классическая картина дифференциации: за счет размывания средней группы растут полярные. Но при таких темпах потребовались бы многие десятилетия, чтобы на основе мелкого производства сформировалась социальная структура, присущая капиталистическому обществу.

Анализ данных о социальных перемещениях и прогнозирование приводят к мысли, что в сколько-нибудь значительных масштабах расслоения крестьян и городских мелких собственников в 20-е годы не происходило. Значит, нуждается в пересмотре одно из существенных положений всей концепции истории НЭПа. Ведь тезис о том, что в деревне под воздействием законов рынка формируется кулачество, как особый класс, а в городе укрепляются позиции «новой буржуазии», использовался для объяснения причин «великого перелома». Логика рассуждений при этом была следующей. В стране, где мелкие производители составляли более чем две трети населения, а промышленный пролетариат был всего лишь островком в крестьянском море, под воздействием объективных законов социально-экономического развития растут силы, которые по своей природе являются противниками советской власти. По мере того, как происходит концентрация богатства, укрепляются позиции имущих слоев, рано или поздно перевес сил окажется на их стороне. В.И. Ленин в начале 20-х годов подытожил подобные рассуждения одной фразой: «Свобода торговли, значит назад к капитализму». Кроме того, чем дальше бы шла поляризация общества, тем острее становились конфликты между бедными и богатыми. Продолжение политики НЭПа угрожало новым социальным взрывом. Поэтому «великий перелом», в ходе которого крестьянские хозяйства были заменены системой колхозно-совхозного производства, ликвидирована мелкая промышленность и торговля, а следовательно, исчез и сам источник противоречий – частная собственность на средства производства, был исторически неизбежен. Тот факт, что стремительной поляризации общества в 20-е годы не было, разрушает эту схему.

Нуждается в критическом анализе и положение о том, что к концу 20-х годов экономический потенциал мелкого производства был исчерпан и дальнейший прогресс был возможен лишь на базе крупной индустрии и коллективного сельского хозяйства. Если обратиться к экономическим результатам, которые были достигнуты в аграрной сфере, то можно заметить, что именно в ней трансформация мелкого производства в крупное, представлявшееся более эффективным, была осуществлена наиболее решительно и масштабно. Следовательно, и преимущества крупного производства должны были проявиться наиболее отчетливо. Позволила ли коллективизация ускорить развитие сельского хозяйства?

Для ответа на этот вопрос надо воспользоваться методом имитационного моделирования и сопоставить результаты, которые были достигнуты в аграрном секторе на протяжении 30-х годов, с теми, которые могли бы быть достигнуты в случае продолжения политики НЭПа.

Максимальная площадь посевов за весь предвоенный период, достигнутая 1938г., составила 125,6 млн. десятин. Уровень, который предсказывается на основе модели, - 127,5 млн. десятин. Он был превзойден лишь в 1953г., когда завершилось восстановление народного хозяйства после войны. По официальным данным, среднегодовой сбор зерновых во второй половине 30-х годов составлял около 75 млн. т. Расчеты, произведенные на основе модели, показывают, что урожай в предвоенный период мог достигнуть 87 млн. т. Лучший результат на протяжении 30-х годов был получен лишь в 1937г., когда сложились необычайно благоприятные для сельского хозяйства погодные условия, и было собрано 97,4 млн. т. Можно продолжить сопоставление по ряду других производственных показателей, и итог окажется схожим. Хозяйственные результаты, которые могли бы быть достигнуты в 30-е годы на базе мелкого производства, не столь уж существенно превышали бы реальные. Но очевидна и несостоятельность ссылок на то, что индивидуальные крестьянские хозяйства были бы не в состоянии прокормить страну. По крайней мере удовлетворить минимальные потребности населения в продовольствии они были в состоянии.

В концепции истории 20-х годов очень важное место занимают так называемые хлебозаготовительные трудности. Они рассматриваются как доказательство того, что аграрное производство в конце 20-х годов находилось в глубоком кризисе, из которого был единственный выход – массовая коллективизация. Экономически она была неизбежна, так как иначе стране угрожала бы хозяйственная катастрофа.

Основной вывод состоит в том, что прогресс сельского хозяйства на основе мелкого производства был возможен, причем его результаты были бы, по крайней мере, не хуже, чем в условиях колхозного строя. Таким образом, и в части, касающейся экономического объяснения причин «великого перелома», концепция нуждается в пересмотре.

И в экономическом, и в социальном плане объективно было возможно относительно длительное сохранение тенденций развития, присущих периоду НЭПа. При этом продолжение политики, проводившейся в 20-е годы, означало более или менее безболезненный для непосредственного производителя путь. С точки зрения общества с ним были связаны, конечно, некоторые издержки. Это был вариант медленного экстенсивного роста сельского хозяйства, которое поглощало бы практически все трудовые ресурсы страны. Незначительным бы оказался отток населения из деревни, замедляя бы процесс урбанизации. В городе же развивались главным образом те производства, которые не требуют больших капиталовложений, сложной техники, быстро дают отдачу. В такой ситуации «прыжок» к индустриальному обществу был бы невозможен. Почему же объективно возможная политика, которая по логике вещей должна пользоваться поддержкой массы мелких производителей, и, прежде всего, крестьянства, была отброшена? Причина этого кроется в пассивности мелких собственников, так и не вставших сколько-нибудь решительно на защиту принципов НЭПа. В 1921г. крестьянство единым фронтом выступило против политики «военного коммунизма». Сила его противодействия оказалась столь велика, что поставило государство на грань гибели и заставила пойти на уступки. При свертывании рыночных отношений в конце 20-х годов ничего подобного по размаху и силе сопротивления не было, хотя речь шла о самом существовании мелкого производства.

Объяснение того, почему мелкие собственники, больше других слоев заинтересованные в сохранении НЭПа, смирились с его ликвидацией, следует искать в экономическом положении мелкого производителя, и прежде всего крестьянства. Основным стимулом развития для мелких хозяйств является увеличение потребления. До определенного момента они могут развиваться в условиях относительной экономической изоляции. Увеличение потребления обеспечивается главным образом за счет тех продуктов, которые в них же и производятся. Хозяйственные связи при этом носят натуральный характер, а рыночные отношения весьма слабо воздействуют на производство. Когда первоначальные потребности удовлетворены, начинается следующих этап в развитии мелкого хозяйства. Для него характерен рост потребления за счет покупных товаров. Мелкий собственник стремится расширять производство для того, чтобы реализовать продукцию за деньги. В этой ситуации экономическая изоляция становится тормозом в развитии хозяйства. Его дальнейший рост возможен только в условиях рынка.