- Аристотель: Таким образом, мнение о мире представлено чувствам, тогда как знание относится к сверхчувственному вечному миру; например, мнение относится к отдельным прекрасным предметам, знание же относится к прекрасному самому по себе.

- Платон: А что же мы скажем о тех, кто созерцает сами эти [сущности], вечно тождественны самим себе? Ведь они познают их, а не только мнят.

- Аристотель: Единственный выдвинутый аргумент того, что будет противоречием самому себе предполагать, что-то или иное явление может быть одновременно прекрасным и непрекрасным или одновременно справедливым и несправедливым и что, тем не менее, отдельные явления, по-видимому, сочетают такие противоречивые свойства. Поэтому отдельные вещи нереальны. Гераклит сказал: "В одну и ту же реку мы входим и не входим, существуем и не существуем".

- Платон: Восприятие представляет нам вещи не такими, какими они есть “на самом деле”, а такими, какими они кажутся нам, или нашим органам чувств. Существует несовпадение знания о мире с самим миром, но и несовпадение понятия о предмете с самим предметом: ведь одно понятие может обозначать многие предметы, но ни один из них не выражает полностью сути этого понятия. Следовательно, основание понятия не в предмете, а в чем-то другом, что не является ни предметом, ни понятием. И этим “другим”, является идея, то есть “для себя сущее или “в себе” вещей”. Соответственно сама идея есть первопричина всего сущего. Идеи вечны, неподвижны и неизменны. Приведу пример идеи прекрасного: нечто, во-первых, вечное, то есть не знающее ни рождения, ни гибели, ни роста, ни оскудения. Во-вторых, не в чем-то прекрасное, а в чем-то безобразное, не когда-то, где-то для кого-то и сравнительно с чем-то прекрасное, а в другое время, в другом месте, для другого и сравнительно с другим безобразное. Прекрасное это предстанет ему не в виде какого-то лица, рук или иной части тела, не в виде какой-то речи или знания, не в чем-то другом, будь то животное, Земля, небо или еще что-нибудь, а само по себе, всегда в самом себе единообразное; все же другие разновидности прекрасного причастны к нему таким образом, что они возникают и гибнут, а его не становится ни больше, ни меньше, и никаких воздействий оно не испытывает.

- Аристотель: Я смею подвергнуть критике твое положение учения о независимости понятий от вещей по бытию. Источником этой ложной мысли в учение об эйдосах, ты учитель убежден в истинности взглядов Гераклита, согласно которым все чувственно воспринимаемое постоянно течет; так что если и есть знание и разумение чего-то, то помимо чувственно воспринимаемого должны существовать другие сущности постоянно пребывающие, ибо в текучем знания не бывает.

- Платон: Моя теория содержит "идеи", или "форм". Эта теория является частично логической, и частично метафизической. Логическая часть имеет дело со значением общих слов. Когда ряд индивидов имеет общее название, они имеют также общую "идею" или "форму". Например, имеется много отдельных животных, о которых мы можем точно сказать: "Это кошка", но существует лишь одна "идея", или "форма", кошки. Что мы подразумеваем под словом "кошка"? Очевидно, нечто отличное от каждой отдельной кошки. По-видимому, какое-либо животное является кошкой потому, что оно разделяет общую природу, свойственную всем кошкам. Язык не может обойтись без таких общих слов, как "кошка", и такие слова, очевидно, не являются бессмысленными. Но если слово "кошка" означает что-либо, то оно означает что-то, не являющееся той или этой кошкой, а представляющее собой нечто в роде универсальной кошачности. Она не родилась, когда родилась отдельная кошка, и не умрет вместе со смертью отдельной кошки. На самом деле она не имеет места в пространстве или времени: она "вечна". Это логическая часть теории. Аргументы в ее пользу, независимо от того, являются они, в конце концов, безусловно верными или нет, сильны и совершенно независимы от метафизической части этой теории. Согласно метафизической части этой теории, слово "кошка" означает некоторую идеальную кошку. Об этой одной «кошке», созданной Богом, и единственную в своем роде, возможно знание. Отдельные кошки разделяют природу Кошки, но более или менее несовершенно, являясь лишь копиями "идеи". Только благодаря этому несовершенству может быть много кошек. Идеальная Кошка реальна: отдельные кошки являются лишь кажущимися, и в отношении многих кошек, сделанных Богом, может быть лишь мнение. Я признав идею первопричиной всего сущего, определию и основную задачу философии, и предмет науки как познание мира идей, которое возможно лишь посредством диалектического процесса мышления как процесса образования и разделения понятий, и выявление их совместимости (или несовместимости) с предметным миром.

- Аристотель: Таким образом, ты признаешь два метода познания: чувственный (неподлинный) и понятийно-мысленный (подлинный). Но поскольку всякое познание всегда направлено ни какой-либо объект, то он должен присутствовать и здесь?

- Платон: Этот объект распадается на два: мир изменчивых и конечных во времени предметов и мир вечных неизменных идеальных сущностей - идей. Происходит как бы удвоение мира.

- Аристотель: Согласно духу твоего учения, должны быть только идеи сущностей, но на самом: деле у тебя получаются идеи и многого другого, например идеи качеств, в том числе, например, цветов. Но приобщение к таким идеям было бы случайным, ведь качество изменчиво. Таким образом, идеи должны выражать только сущность. Но у сущности одно и то же значение и в здешнем мире, и в тамошнем. Поэтому твои идеи ничего не объясняют, в учении, происходит лишь удвоение мира.

- Платон: Занебесную область не воспел никто из здешних поэтов... Она же вот какова: эту область занимает бесцветная, без очертаний, неосязаемая сущность, подлинно существующая, зримая лишь кормчему души - уму; на нее-то и направлен истинный род знания. Мир идей, мир чувственно не воспринимаемых сущностей, мир истинно-сущего.

- Аристотель: Такой подход вполне естественно порождает два важных вопроса: как соотносятся эти два противоположных мира и как человек - существо конечное, преходящее, и, следовательно, однозначно принадлежащее к чувственному миру, может познавать недоступный для него по самой своей природе мир идей?

- Платон: Всякая душа бессмертна. Ведь вечнодвижущееся бессмертно. А у того, что сообщает движение другому и приводится в движение другим, движение прерывается, а значит, прерывается и жизнь. Только то, что движет само себя, поскольку оно не покидает само себя, никогда не перестает двигаться; более того, и для всего остального, что движется, оно служит источником и началом движения. Начало не имеет возникновения: всему возникающему необходимо возникать из начала, а само оно ни из чего не возникает, потому что если бы начало возникало из чего-либо, то возникающее возникало бы уже не из начала. Но так как оно не имеет возникновения, ему необходимо быть и неуничтожимым, потому что если бы погибло начало, ни само оно никогда не могло бы возникнуть из чего-либо, ни другое из него, так как все должно возникать из начала. Значит, начало движения - это то, что движет само себя. Оно не может ни погибнуть, ни возникнуть, иначе бы все небо и все возникающее, обрушившись, остановились, и уже неоткуда было бы взяться тому, что бы привело их снова в движение, чтобы они возникли. Итак, выяснилось, что бессмертно движимое само собой; но всякий без колебания скажет, что именно в этом заключается сущность и определение души. Коротко можно сказать: 1) предметный мир есть мир теней, отражение подлинного, идеального; 2) душа человека вечна и бессмертна.

- Аристотель: Я позволю развивать критику твоего учения об идеях и выдвигаю в качестве альтернативы этому учению собственное учение об отношении чувственных вещей к понятиям. Мои возражения против твоего учения об идеях могут быть сведены в основном к четырем, а именно:

Во-первых, предположение об идеях как самостоятельном бытии, отделенном от существования чувственных вещей, бесполезно как для познания этих вещей, так и для объяснения их бытия: эйдосы (идеи) ничего не дают ... для познания всех остальных вещей (они ведь и не сущности этих вещей, иначе они находились бы в них).

Во-вторых, постулируемый тобой мир идей бесполезен не только для познания, но и для чувственного существования вещей - для вечных либо для возникающих и преходящих. Дело в том, что они для этих вещей не причина движения или какого-либо изменения. А с другой стороны, они ничего не дают ... для бытия (раз они не находятся в причастных им вещах). Вместе с тем все остальное не может происходить из эйдосов ни в одном из обычных значений “из”. Говорить же, что они “образцы” и что все остальное им причастно, - значит пустословить и говорить поэтическими иносказаниями. В самом деле, что же это такое, что действует, взирая на идеи? Ведь можно и быть, и становиться сходным с чем угодно, не подражая образцу.

Слово “причастны” вовсе не дает строгого и вразумительного определения отношения между двумя мирами, а является скорее метафорой, что меня не удовлетворяет, кроме того, такое определение, по моему мнению, просто невозможно, так как идеи не есть непосредственные сущности вещей.

В-третьих, мое возражение по поводу твоей теории идей основывается на рассмотрении учения о логических отношениях идей, а именно (1) логических отношений между самими идеями и (2) отношений между идеями и чувственными вещами, то есть логическое отношение идей есть отношение общих идей к идеям частным.

- Платон: Я считаю общее - сущность частного: одна и та же идея может одновременно быть и субстанцией, и несубстанцией. Субстанцией, так как, будучи по отношению к подчиненной ей частной идее более общей, она имеется налицо или отображается в этой частной идее как сущность; несубстанцией - по отношению к более высокой идее, которая и есть ее субстанция.

- Аристотель: Но положение об отношении общих идей к частным и положение о субстанциональности идей, друг другу противоречат. Согласно предположению, на основании которого мы признаем существование идей, должны быть эйдосы не только сущностей, но и многого иного, в самом деле, и мысль едина не только касательно сущностей, но и относительно всего другого; и имеются знания не только о сущности, но и об ином; и получается у них несметное число других подобных [выводов]. Между тем, по необходимости и согласно учениям об эйдосах, раз возможна причастность эйдосам, то должны существовать идеи только сущностей, ибо причастность им не может быть привходящей, а каждая вещь должна быть причастна эйдосу постольку, поскольку он не сказывается о субстрате. Итак, эйдосы были бы только сущностью. Однако и здесь, [в мире чувственно воспринимаемого], и там, [в мире идей], сущность означает одно и то же. Иначе, какой еще смысл имеет утверждение, что есть что-то помимо окружающих нас вещей - единое во многом? Если же идеи и причастные им, вещи принадлежат к одному и тому же виду, то будет нечто общее им. Если же вид для идей и причастных к ним вещей не один и тот же, то у них, надо полагать, только имя общее, и это было бы похоже на то, как если бы кто называл человеком и Каллия, и кусок дерева, не увидев между ними ничего общего.

По моему мнению, ты впутываешься также и в противоречие в своем учении об отношении между областью чувственных вещей и областью идей: я признаю, что вещи чувственного мира заключают в себя нечто общее для них. Но общее - как общее - не может быть простой составной частью отдельных вещей.

- Платон: Я говорю, что общее образует вполне особый мир, отделенный от мира чувственных вещей и совершенно самобытный.

- Аристотель: Итак, отдельно существуют и вещь, и ее идея. Но мир вещей - отображение мира идей, поэтому между каждой отдельной вещью и ее идеей существовать нечто сходное и общее для них обеих. И если по отношению к миру чувственных вещей необходимо допустить отдельный от него и самобытный мир идей, то точно так же по отношению к тому общему, что имеется между миром вещей и миром идей, должен быть допущен - в качестве вполне самобытного - новый мир идей. Это будет уже второй мир идей, возвышающийся одинаково и над первым миром идей, и над миром отдельный чувственных вещей. Но между этим новым, или вторым, миром идей, с одной стороны, а также первым миром идей и миром чувственных вещей - с другой, в свою очередь существует общее. И если в силу сходства мира вещей с первым миром идей оказалось необходимым предположить второй мир идей, то на том же основании - в силу сходства второго мира идей с первым, а также с миром чувственных вещей - необходимо предположить существование особого общего между ними, т.е. существование третьего мира идей. При последовательном развитии этой аргументации пришлось бы прийти к выводу, что над областью чувственных вещей высится не один-единственный самобытный мир идей, а бесчисленное множество таких миров.

Перехожу к четвертому возражению против теории идей. Оно состоит в указании того, что эта теория не дает и не может дать объяснения важному свойству вещей чувственного мира - их движению, возникновению, становлению и гибели.

- Платон: Идеи образуют особый, совершенно отдельный, замкнутый мир сущностей, то не представляется возможным указать причины непрерывно происходящих в чувственном мире изменения и движению.

- Аристотель: Однако если эйдосы и существуют, то вещи, им причастные, все же не возникли бы, если бы не было того, что приводило бы их в движение. С другой стороны, возникает многое другое, например, дом и кольцо, для которых, как мы утверждаем, эйдосов не существует. Поэтому ясно, что и все остальное может быть и возникать по таким же причинам, как и только что указанные вещи. Основная причина трудностей, которые испытывает твоя теория идей, состоит, по моему мнению, в абсолютном обособлении общего от единичного и в противопоставлении их друг другу. Ты в одно и то же время объявляешь идеи общими сущностями, а с другой - отдельно существующими и принадлежащими к единичному. Причина того, почему ты обозначая идеи как общие сущности, связал и то и другое в одно, следующая: ты не отождествляешь эти сущности с чувственно воспринимаемым; по твоему мнению, все единичное в мире чувственно воспринимаемого течет и у него нет ничего постоянного, а общее существует помимо него и есть нечто иное. Повод к этому тебе дал Сократ своими определениями, но он во всяком случае общее не отделял от единичного. И он правильно рассудил, не отделив их. Это ясно из существа дела: ведь, с одной стороны, без общего нельзя получить знания, а с другой - отделение общего от единичного приводит к затруднениям относительно идей.

- Платон: Я как сторонник идей, считаю, что если должны быть какие-то сущности помимо чувственно воспринимаемых и текучих, то они необходимо существуют отдельно.

- Аристотель: Бытием обладают не идеи, а отдельные единичные вещи. Само же понятие сущности выражает эту единичность. Класс естественных вещей включает в себя, с одной стороны, сущности, а с другой - их действия и претерпевания. Под сущностями я разумею простые тела, как-то: огонь, землю и рядоположные им тела, а также все, что из них состоит, - живые существа, небесные светила, а равно и части их. Все они называются сущностями потому, что они не сказываются о субстрате, но все остальное сказывается о них; под действиями и претерпеваниями – движения тел, их изменения и взаимные превращения. Сущность должна быть в самом предмете, а не вне его, т.е. сущность и предмет должны составлять диалектическое единство. Для того, чтобы понять сущность более полно попробуем раскрыть ее через понятия формы и материи. Я под материей разумею то, что само по себе не обозначается ни как суть вещи, ни как что-то количественное, ни как что-либо другое, чем определено сущее. Свою определенность материальные вещи получают благодаря форме. Формой я называю суть бытия каждой вещи и ее первую сущность. Форма у меня - это не твоя идея, пребывающая в своем собственном мире вне единичных вещей, а нечто, что пребывает в самих вещах и характеризует их. Однако сама форма реализуется только в соединении с материей. Противоположность материи и формы небезусловна. Медь есть материя по отношению к шару, который из нее отливается, но та же медь - форма по отношению к физическим элементам, соединение которых, составляет медь. Следовательно, сущностью можно считать, в одном смысле материю, в другом смысле - форму и в третьем - единство материи и формы. Мое положение о том, что в материальных вещах материя и форма неотделимы друг от друга, и что отделение материи от формы есть напрасный труд, несомненно, диалектично. Платон, ты мне друг, но истинна дороже. [1]

- Платон: Аристотель, ты меня брыкает, как сосунок жеребенок свою мать.

Заключение

Из рассмотрения философских взглядов Платона и Аристотеля видно, что они, расходясь в определении того, что представляет собой окружающая нас действительность. У Платона вещи чувственно воспринимаемого мира рассматриваются лишь как видимость, как искаженное отражение истинно сущего, у Аристотеля чувственно воспринимаемая вещь рассматривается как реально существующее единство формы и материи. Оба стоят на позициях объективного идеализма, так как придают особую, ведущую роль не материи (которая, по Аристотелю, пассивна), а идеальным субстанциям - идеям (у Платона) или форме (у Аристотеля). К тому же весьма важная роль приписывается мировому разуму - богу (Платон), высшей форме (Аристотель), что дает еще одно основание для характеристики этих теорий как объективно-идеалистических.