Реферат: Краткое содержание книги И. Тэна Происхождение современной Франции
«Между якобинцами три человека, Марат, Дантон, Робеспьер, приобрели первенствующее положение и власть. Это объясняется тем, что благодаря уродству или неправильному строению своего ума и своего сердца, они выполнили требуемые условия».
Марат (М).
«Из них трёх М чудовищнее всех. Он почти стоит на границе сумасшествия, в нём можно отметить главные черты безумия, яростную экзальтацию, постоянное возбуждение, лихорадочную деятельность, неиссякаемую страсть к писанию, автоматизм мысли и столбняк воли, под влиянием и давлением idee fixe, кроме того обычные физические симптомы, бессонницу, сероватый цвет лица, крайнюю нечистоплотность».
«Лишённый таланта, неспособный к критике, человек посредственного ума, он был создан только для преподавания науки или для занятия каким-либо другим искусством, для того чтобы быть учителем или более или менее решительным и хорошим доктором, чтобы следовать с некоторыми уклонениями по заранее намеченному пути».
«В политике он присоединяется к бывшей тогда в моде нелепости – Социальному контракту, основанному на естественном праве и он делает её ещё глупее, присоединяя сюда рассуждения грубых социалистов, затерявшихся в морали физиологов, основывавших право на физической потребности». Цитата по М: «Из одних только потребностей человека проистекают все его права… Когда у кого-нибудь нет ничего, он имеет право отобрать у другого силой то, в чём у него излишек. Что я говорю? Он имеет право отобрать у него необходимое и, чтобы только не погибнуть от голода, он имеет право задушить другого человека и пожрать его ещё трепещущее тело. Для сохранения своей жизни человек имеет право посягать на собственность, свободу, даже на жизнь других людей, чтобы избегнуть ига он имеет право угнетать, порабощать и убивать. Для обеспечения своего счастья он имеет право решаться на всё».
«Находя, что члены учредительного собрания разрушают и снова воссоздают слишком медленно, он [М] заявляет, что он в состоянии всё уничтожить и снова воссоздать в совершенно другом виде в одно мгновение».
«В глазах Марата, Марат – превосходящий всех своим гневом и характером, является единственным спасителем». Он один из «помешанных с проблесками разума», у него – «честолюбивый бред…, мания преследования». Сначала против него – «заговор философов», далее – «заговор докторов», «наконец последовал заговор академиков». «По его мнению учёные, не пожелавшие восхищаться им – дураки, шарлатаны и плагиаторы». «В политике… друг народа [М] может иметь соперниками только злодеев».
«После бреда честолюбия, мании преследования и постоянного кошмара наступает мономания убийства. С первых же месяцев Революции эта мания овладевает М; дело в том, что она была ему прирожденна, была ему заранее привита, он отдался ей из принципов и сознательно. Никогда рассудительное безумие не проявлялось более резким образом». «Оправдываются бесчисленные мятежи, вызываемые голодовками и так как эти голодовки постоянны, ежедневные мятежи вполне законны».
«С другой стороны, выставив принципом верховенство народа, он выводит из него «священное право давших полномочия отозвать своих делегатов», схватить их за горло, если они нарушают свой долг, свернуть им шею, если когда-нибудь у них появится поползновение неподобающе вотировать или управлять».
«Точным глазомером хирурга М определяет размеры зла. В сентябре 1792 г. в Совете Коммуны он исчисляет приблизительно в 40.000 число голов, которые нужно отрубить. Когда шесть недель спустя общественный нарыв становится гораздо больше, число возрастает соответственно, теперь он уже требует 270.000 голов, всё из человечности, «чтобы обеспечить ему общественное спокойствие», при том условии, чтобы ему поручить произвести эту операцию, одну только операцию, в качестве мстителя».
Дантон (Д).
«В Д нет ничего безумного, напротив, у него не только самый здравый ум, но он ещё обладает политическим талантом в столь значительной степени, что с этой стороны ни один из его сотрудников или противников не может быть с ним сравниваем и что среди деятелей Революции один Мирабо был ему равен и превзошёл его. Это оригинальный, самобытный ум, а не, подобно большинству своих современников резонёрствующий теоретик и писака, то есть педантичный фанатик, существо созданное книгами, лошадь вертящая мельничный жернов с наглазниками и всё кружащаяся по одному и тому же пути. На его взгляд не оказывают влияния абстрактные предрассудки, он не вносит с собой ни социального договора подобно Руссо, ни социального искусства подобно Сийесу, ни принципов или кабинетных комбинаций, он отошёл от них в сторону инстинктивно, может быть даже из презрения: он в них не нуждался, он не знал бы что с ними делать».
«До самого конца, вопреки взглядам своих приверженцев, он старался уменьшить или по крайней мере не увеличивать сопротивлений, которые должно было победить правительство».
«Деспотизм, установленный силой и поддерживаемый страхом – вот его цель и средства; это он, прилаживая средства к цели и цель к средствам, руководит великими днями и вызывает решительные меры Революции».
«Но почему же раз он создал машину, он не решается ею управлять? Дело в том, что хотя он её построил, он не способен управлять ею».
«С одной стороны, глаза его не покрыты серой пеленой теории: он видит людей не сквозь призму социального договора, как сумму арифметических единиц, но видит их такими, какими они на самом деле, видит, что они живут, страдают, в особенности те, которых он знает, видит что у каждого есть своя физиономия, свои жесты… С другой стороны на глазах его нет толстой пелены неспособности и непредусмотрительности. Он понял внутренний недостаток системы, неизбежное и скорое самоубийство Революции». «Он предпочитает быть гильотинированным, чем гильотинировать других».
Робеспьер (Р).
«Ни один ум своей посредственностью не соответствовал более духу времени, в противоположность государственным людям он витает в пустом пространстве, среди отвлечённостей, всегда сидя верхом на принципах, не желая соскочить с них и коснуться обеими ногами практики». Р ничего не понимает ни в области финансов, ни в области внешней политики.
«Он не имеет верного и точного представления о современной ему Франции: вместо людей он видит 26 миллионов простых автоматов, которых можно заставить действовать согласно и без толчков; действительно, по природе своей они добры и после маленькой необходимой чистки они все станут добрыми – поэтому их коллективная воля – «голос разума и общественного интереса». «Его ум остаётся закрытым, из предрассудка или из корысти… поэтому он или тупица или шарлатан, и в действительности он и то и другое, потому что тот и другой сливаются и образуют педанта, то есть человека пустого и надутого, который полагает, что в нём масса идей только потому, что он за словом в карман не полезет, который наслаждается своими собственными фразами и обманывает самого себя, чтобы руководить другими… в Революции, искусственной и декламаторской трагедии, он играет главную роль. Пред ним мало-помалу стушёвываются на задний план сумасшедший и варвар; к концу М и Д стушёвываются или их стушёвывают, и Р, один оставшийся на сцене, приковывает к себе все взгляды».
«Он является последним выродком и засушенным плодом классического духа… его сочинения и речи полны отвлечённых и смутных сентенций, нет ни одного точного факта, ни одной индивидуальной и характерной подробности, ничего, что говорило бы глазам и вызвало бы живой образ, ни одного личного и характерного замечания, ни одного отчётливого откровенного и непосредственного впечатления».
«Под своими громкими словами о справедливости, человечестве, он подразумевает кучу набросанных друг на друга голов».
«Первая его страсть… - это литературное тщеславие. Никогда глава партии, секты или правительства не был даже в решительный момент таким неизлечимым риториком и притом плохим, высокопарным и плоским риториком». «Нет ни одного искреннего тона в его изворотливом красноречии, одни только наставления и при том риторические фигуры уже потёртые, общие выражения, заимствованные у греческих и латинских авторов… С таким жалким умом, как его ум менее всего можно было руководить людьми».
«Но Революция вознесла его в Учредительное Собрание и в течение долгого периода времени, на этой большой сцене, жестоко страдало самолюбие его, самая чувствительная фибра подобных ему людей… В Национальном Собрании, заслонённый крупными талантами, он долго оставался в тени и не раз он, благодаря своей настойчивости и отсутствию такта, находился в смешном положении».
«У Р нет потребностей как у Д, он ведёт скромный образ жизни, чувства его не мучают, если он им поддаётся, то делает это с хмурым видом… Но его можно обольстить… обедами… ласками… вкрадчивой привлекательностью дворянской вежливости и тонкого общества… прелестями широкой жизни и полной свободы… К концу Учредительного Собрания, благодаря тому, что люди более или менее способные и компетентные удалились или были устранены, он остаётся одним из самых видных теноров на политической сцене и во всяком случае самым знаменитым тенором среди якобинцев».
«У него все характерные черты не главы религии, а главы секты. Он создал себе репутацию строгости нравов, граничащей со святостью. Он говорил о Боге и Провидении, он выставлял себя другом бедных и слабых и за ним следуют женщины и люди неразумные, он с важностью принимает их обожания и знаки их преклонения. Р – священник и всегда будет только священником».
«Такая степень холодного, безумного себялюбия и самовосхваления равняется горячечному блюду и Р доходит до мыслей, почти до видений М. В своих собственных глазах он подобно М считает себя гонимым человеком, подобно М он считает себя мучеником, но при этом он более искусно и сдержанно ведёт себя; у него покорный жалкий вид чистой жертвы, готовой погибнуть и подняться к небесам, оставив людям вечную память о своих добродетелях… подобно М, он видит вокруг себя только «извращённых людей, интриганов, изменников». Конечно у него, как и у М, здравый смысл извращён и подобно М он говорит, что ему никогда не нужно обдумывать, так как он всегда отдаётся первому своему впечатлению. Для него «лучшими мотивами являются его подозрения» и эти подозрения не может уничтожить даже осязательная очевидность... подобно М, он создаёт в своём воображении самые необыкновенные, мрачные выдумки, но менее импровизированные и менее нелепые, более обдуманные и более искусно сконцентрированные в его мозгу резонёра и полицейского».
«В этом ограниченном мозгу, склонным к отвлечённостям и привыкшем разделять людей на две категории с совершенно противоположными этикетками, укрепилось убеждение, что тот, кто не ним, против него и что между мятежниками всякого направления и негодяями всякого рода царит полное согласие». «Кто спотыкается или уклоняется от этого пути [намеченного Р согласно его принципам], тот злодей, изменник».