Реферат: Любовь - инструмент эволюции

КОМУ БОЛЬШЕ ВСЕХ НУЖНО Потомку, вот кому. Он и есть тот глав­ный, который выбирает себе родителей, заставляет свою будущую мать огрызаться на всех волков стаи, кроме единственного, ее избранника. Ему, еще не рожденному, не знающему законов стаи, плевать, что волк из высших до­могался его матери,— он, нерожденный, отверг его. Он пренебрег и привилегиями матери, которая могла сделать выгодную партию. Нет, он пожелал себе в отцы последнего волчка, который ползал на брюхе — буквально ползал — перед матронами и почти перед каждым вол­ком ложился на спину в знак покорно­сти.

И вот он, нерожденный, свел их и приказал им: вы — пара, только вы, и никто, кроме вас. А когда выбор определен, вся стая (в том числе и от­вергнутые претенденты!) становится стеной вокруг этой пары, чтобы охранять их, пока они... что? Любят? Назовем как угодно, важнее другое: выбор на уровне экстерьера — это для животно­вода, но не для животного. Зверю, по-видимому, доступен какой-то иной уро­вень, где выбор не случаен, а законо­мерен.

Это пункт третий в нашей гипотезе/ важнейший и, как мы понимаем, наибо­лее спорный: выбор на уровне генотипа. Неужели животные способны по каким-' то внешним признакам партнера угады­вать глубинные свойства его наследст­венной конституции? Неужели могут оценивать «соответствие» собственному генотипу и на этой основе совершать выбор?

Допущение, на первый взгляд, более чем сомнительное. Хотя бы потому, что в геноме живого существа множество генов представлено рецессивными ал­лелями, которые у данной особи внешне никак не проявляются, но проявятся в полной мере у потомков, если допол­нятся такими же аллелями другого ро­дителя. Наверное, самый известный при­мер такого рода — с геном гемофилии, который принцессы габсбургского дома, пребывая в добром здравии, исправно передавали своим цесаревичам. И еще: огромное число генов и гораздо большее число их возможных сочетаний в поло­вых клетках ставит перед животным вроде бы непосильную вычислительную задачу. Но могут же и человек, и жи­вотное отличить известную им особь среди сотен подобных, притом почти мгновенно. И такую задачу — опозна­ние сложного и переменчивого образа — трудно было бы решить, опираясь толь­ко на метопы математической логики.

Словом, существует возможность того, что наше предположение не на­ходится в прямом противоречии с науч­ным знанием. И не более того. Для дальнейшего требуются прямые факты. НА ПОМОЩЬ ПРИХОДЯТ МЫШИ У всякой мыши в 17-й паре хромосом заложены гены гистосовместимости. Они кодируют белки на поверхности клеток и определяют, в частности, возможна ли пересадка тканей от одно­го животного другому. Если оба жи­вотных идентичны по этому набору ге­нов, то пересадка удается, если нет — трансплантат отторгается. Повышенная изменчивость и большое число вариа­ций этих генов делают практически каждую особь индивидуальной по признаку гистосовместимости. К слову сказать, все высшие животные, включая человека, наделены этим свойством; от­сюда главные трудности при пересад­ках тканей и органов.

Много лет назад американский ученый Л. Томас высказал предположение, что собаки способны по запаху различать людей, у которых разный набор генов гистосовместимости. Иными словами, каждый вариант этого генного комп­лекса имеет, с точки зрения собаки, свой особый запах. А отсюда недалеко до мысли, что и животные/ одного вида, к примеру мыши, могут различать друг у друга наборы генов гистосовме­стимости и определять, соответствуют ли они их собственным.

Десять лет экспериментов потребо­валось Г. Бичэму, К. Ямадзаки и Э. Бой-зу, чтобы доказать, что мыши практи­чески безошибочно справляются с этой задачей — по запаху сородичей опре­деляют гены 17-й пары хромосом (под­робности —в № 9 журнала «В мире науки» за 1985 г.). Более того, наблю­дая брачное поведение в популяциях, которые состояли из разных линий, отличавшихся по одному какому-либо гену гистосовместимости, те же авторы установили, что мыши явно предпочи­тают особей противоположного пола с набором генов, отличным от их собст­венного.

Главный постулат нашей гипотезы подтверждается экспериментально: жи­вотные способны определять важные свойства генотипа другой особи с точ­ностью до отдельного гена. Этой способ­ностью они руководствуются при выборе брачного партнера. Дальний смысл та­кого механизма не вызывает сомнений — супруг, который отличается по тому или иному генному комплексу, способствует обогащению генофонда по­пуляции, препятствует близкородствен­ному скрещиванию и вырождению.

РАЗМЫШЛЕНИЯ АВТОРОВ В СВЯЗИ С СОБСТВЕННОЙ ГИПОТЕЗОЙ

Вернемся, однако, от мышей к человеку. Он-то на каком уровне совершает свой выбор, чем руководствуется, всту­пая в брак и творя потомство?

Человек всегда проявлял заботу о со­вершенствовании живой материи и об «улучшении породы», в том числе собст­венной. Сегодня за это дело взялись конструктивно: искусственное оплодо­творение и конструирование семенного материала позволяют получать потомст­во от спортивной знаменитости или но­белевского лауреата — в США уже действует широко разрекламированный фонд Р. Грэма, дающий такую возмож­ность желающим. (Мы, признаться, уверены, что проект Р. Грэма отнюдь не повысит процент «гениев»,— напротив, среди «сделанных» таким образом детей окажется значительно меньше одарен­ных и здоровых, они могут появиться разве что вопреки такой методе, ибо сама идея «банка гениев» противоречит пер­вому и главному механизму совершенст­вования, тому самому закону любви, взаимного тяготения всего живого.)

Если закон любви способен отменять другие законы природы, то при опреде­ленных условиях он и сам подвержен отмене. Неизвестно, проявляют ли брач­ную селективность насекомые, рептилии, рыбы (хотя у некоторых наблюдается парный брак), но у высших животных закон любви открыто заявляет о себе. У млекопитающих он вступает в полную силу, у приматов достигает пика...— и, кажется, предела. Человек и здесь стал исключением. Сколько премудростей и предрассудков, сколько житейских правил и законодательных актов он придумал, чтобы ослабить действие все­общего закона, свести свободу выбора к минимуму!

Классическая ситуация: юноша и де­вушка увидели и полюбили друг друга, разумеется, с первого взгляда, потому что выбор-то сделан на уровне генотипа и пристальное рассмотрение деталей фенотипа уже ничего не изменит. Сло­вом, Ромео и Джульетта. Но, увы, они принадлежат к враждующим фамилиям. А если они еще из разных племен или

наций, если у них разный цвет кожи, если они исповедуют разные религии...

Закон любви, как всякий биологиче­ский закон, работал на сохранение и раз­витие вида. Но он же неизбежно и ог­раничивал — мешал вступать в брачный союз и производить потомство не по любви. А такая потребность возникла, и диктовалась она тоже фундаменталь­ными законами, только не биологиче­скими, а социальными.

Уже на ранних стадиях развития че­ловеку понадобилось установить не про­сто баланс личного и стадного, как у дру­гих животных,— нет, понадобился суровый диктат коллектива над отдельными его членами. И позднее, в эпохи становления государственности, великих переселений и экспансий, выживали лишь те племена и народы, которые уме­ли подчинить себя общей задаче, прене­брегая личным, подавляя и презирая всяческие его проявления. Выборность, включая брачную, постарались изгнать из обихода. Закрепился (и кое-где со­хранился до наших дней) суровый ри­туал, согласно которому жених и не­веста даже не видели друг друга до свадьбы. Брачные союзы заключали их родители, руководствуясь прежде всего некоей общностью — племени, рода — и как бы благородными требованиями равенства: сословного, со­циального, имущественного. Да и в ны­нешние времена, в новейших обществах молодым людям всерьез рекомендуют выбирать друга (подругу) жизни, со­образуясь с целой системой ценностей — таких, как духовная, интеллектуальная и другие подобные близости, общность культурных запросов, родство вкусов. Даже электронные свахи запрограмми­рованы прежде всего на оптимальное сопряжение супружеской пары: чтобы ровно и стабильно тянули супружеский воз — основную ячейку общества! — по долгой дороге жизни.

Конечно, будущему потомку жела­тельно расти в тепле и сытости, иметь полный комплект родителей; возможно, он даже не против, чтобы папа и мама любили его больше, чем друг друга. Но это — когда он уже появился на свет, а до того ему совершенно неважно, од­ной ли они масти и породы, гармонируют ли их эстетические, гастрономические и политические пристрастия. Лишь бы все начиналось с любви — для него, бу­дущего, это главное. Но пока, похоже, перед любовью, с ее вечным стремлением к «неровне», с ее первейшим требованием «отличаться, а не быть похожим», то и дело воздви­гается барьер социального подбора: «он (она) ему (ей) пара (не пара)». Победы и поражения в этой борьбе налицо. Не в силах отменить закон всеобщей и собственной природы, человек все ,ке сумел ослабить, приостановить его действие, хотя бы временно. И време­нем этим он вполне воспользовался — стал царем природы, ничто живое ему не грозит и нет предела его могуществу...

Есть предел. Как и любая победа над природой, эта тоже не прошла безнаказанно. Биологическое развитие человека / приостановилось, а может быть, и прекратилось. У животных — эволюция, у человека — история.

НА ОШИБКАХ УЧАТСЯ

О замедлении эволюционного процесса пишут давно, а теперь М. Гудмен (США), анализируя скорость эволюции животных белков, определил, что на эта пе становления человека эта скорость 1 снизилась семикратно. Принято 1 считать, что за последние 40—100 тысяч лет человек не меняется — чего, кстати, нельзя сказать о его ближайших сороди­чах. «Не исключено,— пишет советский ученый Э. П. Фридман,— что те биологи­ческие отличия, которые отделяют нас от шимпанзе и гориллы, следует отне­сти на счет эволюции именно антропои­дов, а не человека, как бы затормозив­шего многомиллионный путь развития живой природы».

Причины? Их указывали множество. Рискнем назвать еще одну: перестал действовать тот самый закон, что на протяжении миллионов лет почему-то сводил неслучайные пары, зачем-то вы­рабатывал в наших прапредках небез­различие друг к другу, избирательность, ту самую привередливость, которая, известное дело, не облегчает союзы. И потому человек постарался от нее из­бавиться. Себе на пользу? Да. Себе во вред?

Однако эволюция все же есть. Напри­мер, в вопросе о личном и общественном. Люди начинают осознавать, что сегодня, даже удесятерив число рук, построив­ших в свое время великие пирамиды, не построить и самой малой ракеты. И не создать полноценный коллектив из обес­цененных личностей. А отсюда и новый интерес ко всем аспектам личного чело­веческого общения, включая общение

любви. По данным одного из американ­ских университетов, еще три десятилетия назад большинство мужчин и подавляющее большинство женщин не { называли любовь в числе решающих условий для вступления в брак; теперь же и те и другие (более 80 % ) считают это условие обязательным...

Не хотелось бы заканчивать пропо­ведью — мол, уважаемые основатели семей и династий, принцы и принцессы фертильного возраста, если вы хоть чуть-чуть помышляете о будущем человечества и его совершенствовании, если действительно хотите, чтобы наши дети были лучше нас, то внемлите их зову, они 1 сами наведут вас на правильный выбор, подскажут, кого хотят себе в родители. Но тогда уже не слушайтесь никого кро­ме, отрекитесь от всех соображений — расовых, кастовых, престижных, мате­риальных. Любовь — вот единственно надежный компас...

А может быть, она и не нужна, эта проповедь?

В оформлении статьи использованы работы Пабло Пикассо: картина «Жизнь» (1903), рису­нок «Женский силуэт» (1952), а также рисунки из циклов «Человеческая комедия» (1953— 1954) и «Вариации на тему картины Э. Манэ «Завтрак на траве» (1961).