Реферат: Некоторые проблемы топографии средневекового русского города
В ряде случаев источники сведений, которыми пользовались авторы первых клировых ведомостей и путеводителей конца XVIII в. просто невозможно реконструировать. Иногда, например, составители пользовались надписями на богослужебных предметах, в которых часто приводилась дата вклада в церковь, не имеющая отношения к ее строительству(7). Подчас источником служила вообще любая надпись, содержавшая конкретную дату, — например, на колоколе.
Конечно, использовались и храмозданные надписи, которые, тем не менее, могли создаваться не при строительстве, а после обновления церковного здания. Как храмозданная могла восприниматься белокаменная доска с эпитафией. Выяснилось, что храмозданные надписи нередко сочиняли поновители храмов в середине XIX в. для того, чтобы “удревнить” памятник, связать его с известными историческими событиями.
Систематизация исторических сведений о московских престолах, предварительное критико-историографическое исследование по каждому конкретному храму и сбор материалов для этого составил вторую часть нашей задачи. Круг источников, к которым можно обратиться для проверки, достаточно ограничен. Он резко сокращается, как только мы опускаемся за хронологический рубеж последней трети — середины XVII в. Сообщения летописи позволяют в некоторых случаях установить дату создания каменной церкви, но часто не разрешают сделать вывод о времени появления на этом месте деревянной с тем же посвящением. О большинстве памятников можно судить как о существующих только благодаря упоминанию при хроникальном описании того или иного события. Это помогает определить (хотя и не полностью) время существования в Москве конкретного престола, но часто никак не уточняет его топографию.
В идеальной моделе исследовательской работы данные летописей и актовый материал должно сопоставить с результатами археологических и натурных архитектурных изысканий. Но проверка имеющихся материалов показала, что архитектурная археология не имела в Москве систематического характера, а застройка территорий снесенных в 1930-е гг. московских храмов не оставляет надежды компенсировать отсутствие археологического надзора в прошлом.
Возможности реконструкции сакральной топографии Москвы ограничены также и характером документального материала. Обоснованная реконструкция возможна отчасти в отношении Москвы XVI в. благодаря экстраполяции документальных сведений XVII в. Упорядоченность ведения документации Приказов в XVII в. создала основной круг источников, по которым можно судить о составе московских престолов. Среди них наиболее изучены Переписные и Строельные книги Москвы, частично опубликованные еще И. Е. Забелиным. Однако наиболее ранние Переписные книги фрагментарны по своим топографическим границам и не охватывают всей темы.
Идеальным было бы, конечно, полное издание этих материалов. Однако в настоящее время это невозможно из-за грандиозного размера документации. Поэтому мы конкретизировали задачу, сформулировав ее как создание своего рода “указателей” упоминаемых престолов. Для образца были привлечены “ладанные книги”. Их основной фонд был тщательно прочитан и сделаны выписки по каждой отдельной выдаче (опуская сведения о количестве, стоимости, сорте ладана, а также именах священнослужителей, — кроме случаев, когда эти тексты обладали особой информативностью для нашей темы). Затем информация по наиболее ранним и потому важным Ладанным книгам (1584/85; 1613/1614; 1617-1620 гг.) была обработана и составлен специальный корпус выдач, организованный топографически, снабженный указателем престолов и обратными отсылками, позволяющими легко найти текст конкретной записи в подлинном архивном деле.
Важность этого указателя для созданию фактологической базы изучения сакральной топографии Москвы не подлежит сомнению, так как данный актовый материал наиболее объективно отражает состав московских престолов, — и, что особенно важно, позволяет наглядно представить их “движение”, — по крайней мере в пределах XVII в. Ладанные книги первых лет воцарения Михаила Феодоровича Романова указывают на время освящения вновь построенных при Михаиле Феодоровиче и Алексее Михайловиче храмов (или приделов, пристроенных к уже существующим), а также и более ранних. Достаточно упомянуть, например, что только ладанные книги позволяют точно установить дату основания Зачатиевского монастыря в Москве(8).
Другим точным документом, указывающим время освящения престола, является такой важный в “литургической археологии” предмет как антиминс. Известна практика сохранения, при переосвящении престолов, старых антиминсов (некоторые из них были обретены в ножках алтарей в XIX в. и стали важным источником для датировки каменных храмов XVI в.). В XVIII — начале XX в. старые антиминсы сдавались приходами в епархиальные управления. Предпринимались попытки поиска епархиальных списков с описаниями поступивших в консисторию антиминсов московских церквей. Некоторые из них, составленные по Указу императора Николая I “Об отыскании Святых Антиминсов древняго освящения”, были обнаружены в Центральном историческом архиве Москвы в результате обработки одного из наиболее обширных его фондов, фонда Московской Духовной консистории(9).
Однако и разработка по Ладанным книгам, и списки древних антиминсов и храмозданных надписей, и исследование истории конкретных московских престолов являются все же лишь материалом для изучения характера сакральной среды города и ее осмысления современниками. Изучение же представлений о сакральном пространстве города как целостности связано прежде всего с историей чина литийных богослужений или, пользуясь западной терминологией, станциональной литургии (“the stational liturgy”)(10).
Сведения о литийных службах в Москве, или крестных ходах из Успенского собора к московским святыням содержатся как в летописных источниках, так и в описаниях иностранцев, посещавших Москву. Однако источник, по которому можно судить не только об отдельных процессиях, а о всем чине городских богослужений, относится уже к началу XVII в., ко времени патриарха Филарета. В более полном виде чин станционального богослужения известен по чиновнику Успенского собора 1634 г.
Зафиксированный в чиновнике чин литийных богослужений относится к царствованию Михаила Феодоровича, однако в его тексте содержатся прямые указания на то, что описанный порядок богослужения существовал в Москве уже на рубеже XVI-XVII вв." Было важно выяснить, когда появляется в Москве чин литийных служб, сложился ли он “стихийно” или уже сформировавшийся устав был заимствован из какого-то источника? Описанный в чиновнике порядок литий, совершаемых в Москве около 1634 г., не уникален для первой половины XVII в. Полную аналогию мы находим в современном ему чиновнике новгородского Софийского собора, датированным А. П. Голубцовым между 1629 и 1634 гг. Здесь, также как и в Москве, в определенные дни совершаются литии к храмам, в которых были престолы праздника, или чудотворные иконы и мощи святых, прославляемые церковью на данной службе годичного круга. Обращает на себя внимание тот же порядок “хождения” “со кресты и образы” из городских церквей в Софийский собор и торжественных процессий вокруг города.
Оба чиновника в интересующей нас области обладают аналогичной структурой. Различаются только дни совершения литий из Софийского собора в городские храмы, что обусловлено частной спецификой церковной жизни каждого города, где существуют свои чудотворные иконы, мощи местных святых, особо чтимые престолы церквей.
Порядок богослужения, зафиксированный в обоих чиновниках, определялся 35 главой Стоглава, носящей название “Указ соборным старостам поповским на Москве и по всем градом”. Однако, эта глава сама имеет новгородский источник — “Чин церковный архиепископа Великого Новагорода и Пскова” 1540-х гг. Его текст свидетельствует о том, что чин хождений “со кресты” к праздникам из Софийского собора и к Софийскому собору от шести соборов в дни, указанные и в Стошаве, и в московском и новгородском чиновниках 1630-х гг., уже существовал в Новгороде в 1540-е гг.
Сам принцип соборного деления и обусловленный им порядок соборного чина в неделю перед Воздвижением, в понедельник и другие дни Светлой седмицы, в неделю Всех Святых, заимствован отцами Стоглава из Новгорода. Из Новгорода перенесено и установление хождений из кафедрального собора к храмовым праздникам городских церквей. Разумеется, хождение “со кресты и образы” к некоторым соборам городских монастырей существовало в Москве и до постановления Стоглава, но именно Стоглав сделал их частью общерусского устава и распространил на все службы годичного круга.
Обращение к новгородскому уставу соответствует общей ориентации эпохи на богослужебную практику Новгорода и Пскова. Отчасти это может быть объяснено тем, что митрополит Макарий до своего поставления на московскую кафедру был архиепископом Великого Новгорода. Но при этом именно новгородский устав более всего соответствовал тем задачам по упорядочиванию церковной жизни, которые преследовал собор 1551 г. Именно такое объяснение причин введения семисоборного деления и учреждения соборных старост и десяцких содержится в шестой главе Стоглава.
Новгородское богослужение наиболее ярко выражало идею соборности церкви, ее единства. Сам чин хождения от соборов в кафедральный храм служит актом собирания церкви воедино: к каждому из шести соборов собираются из всех приписанных к нему посадских церквей священники, дьяконы и прихожане, а затем возглавляемый старостой своего собора ход направляется к кафедральному храму. То же единство городской общины знаменует и хождение к празднику из других церквей города, и литии, которые совершал святитель со властьми из соборной церкви к празднуемому престолу. Они устанавливают и единое богослужебное пространство, в которое включается весь город. Литии служат и освящением пространства города вне храма. Их кульминацией являются хождения “со кресты и образы” вокруг города, во время которых носили хоругви и образы из городских соборов, монастырей и многих городских храмов.
Введение новгородского чина означает не только факт его копирования в Москве, но и его новое осознание в середине XVII в. Указания Стоглава о соборных богослужениях хронологически следуют за макарьевской канонизацией новых русских чудотворцев и связанным с ней сооружением храмов-реликвариев над их мощами. Таким образом, общее внимание к собиранию реликвий русской церкви находит выражение и в конструировании нового сакрального пространства города.
История литийных богослужений важна и для раскрытия символического образа конкретных храмов. Приведем только один пример, связанный с собором Покрова на Рву. .Суждение о том, что этот собор был символическим образом Иерусалима, стало общим местом (можно даже сказать — банальностью) в работах о градостроительстве Москвы или зодчестве XVI в. Но только рассмотрение этого памятника в контексте истории литии, совершаемой к нему в Вербное Воскресение, делает эту интерпретацию доказуемой. Так, то, что “иерусалимская” идея присутствовала уже на уровне строительного замысла, можно увидеть при сравнении хождения “на осляти”, совершаемого по Кремлю до возведения собора — с хождением, зафиксированным уже в начале 1560-х гг. из Успенского собора к собору Покрова на Рву. Только в этой редакции чина Вербного Воскресения, просуществовавшей с 1560-х гг. до 1656 г. именно собор Покрова был целью шествия и становился в его контексте символическим образом евангельского Иерусалима. Согласно более поздней редакции, возникшей около 1656 г. целью процесии становится Успенский собор Кремля и символическое значение Покровского собора начинает забываться. Но это только один из примеров, показывающих возможности анализа семантики архитектурных форм в контексте городских богослужений.
Примечания:
1. Алферова Г. В. Русские города XVI-XVII веков. М. 1989.
2. Древнерусское градостроительство X-XV веков. М., 1993 // Градостроительство Московского государства XVI-XVII веков. М. 1994.
3. Baldovin J. F. The Urban Character of Christian Worship. The Origins, Development and Meaning of Stational Liturgy. Roma. 1987.
4. Krautheimer R. Three Christian Capitals. Topography and Politics. Berkeley-Los Angeles-London, 1983.
5. ОбизучениигородскойсакральнойтопографиисредневековьяЕвропынатурнымиметодами: Addyman P. V. York and Canterbury as Ecclesiastical Centres // ET. P. 499-509; Beresford М. W., Hurst J. G. Wharram Percy: a Case Study in Microtopography // Medieval Settlement: Continuity and Change / Ed. P. H. Sawyer. London. 1976. P. 114-143; BiddleM. Archaeology, Architecture and the cult of Saints in Anglo-Saxon England // CBA.RR. # 60. 1966; Biddle М. The archaeology of church: a widering horizon // Archaeological Study of Church. London. 1976. P. 65-71; Bound С. J. Church and Parish in Norman Worcestershire // Minsters and Parish Churches, the Local Church in Transition 950-1200. Oxford. 1988; Brooke С. N. L. The Medieval Town as an Ecclesiastical Centre: General Survey // ET. P. 59-473; Brooks N. P. The Ecclesiastical Topography of Early Medieval Canterbery // ET. Р. 487^*97; Butler L. A. S. Church dedication and the cult of Anglo-Saxon saints in England // The Anglo-Saxon Church. 1986. CBA.RR. # 60; Church archaeology: research directions for the future. London. 1996. CBA.RR. # 104; Hoekstra T. J. The Early Topography of the City of Utrecht and its Cross of Churches // JBAA. V. 141. 1988; Morris R. The Church in British Archaeology. London. 1983. CBA.RR. # 47; Morris R. Parish churches // Urban Archaeology in Britain. London. 1987. CBA.RR. #61; Morris R. The church in the landscape. London. 1989; Ottaway P. Archaeology in British Towns. London-New York. 1992; Stoepker H. Church archaeology in the Netherlands. Problems, prospects, proposals // Medieval Archaeology in the Netherlands. 1990. Assen-Maastricht / Studies, presented to H. H. van Retgeren Altena / Ed. J. C. Besteman, J. M.Bos, H. A. Heidinga. P. 199-218; Cagiano deAzevedo M. The Medieval Town as an Ecclesiastical Centre: Northern Italy // ET. P. 475-^85; Taker F. K. Early Medieval Florence Between History and Archaeology / / Medieval Archaeology. Papers of the Seventeenth Annual Conference of the Center for Medieval and Early Renaissance Studies. BinghamtonNY. 1989. / Ed. Ch. L. Redman. P. 261-283; Taker F. К. Krautheimer Made Me Do It: Solving the Toughest Archaeological Problem of Medieval Florence // Colledge Art Association. Abstracts. New York. 1997. P. 190; WenbergJ. Medieval Tonsberg, the Church and the Hinterland // Region and Reflections: in honor of Marta Stromberg. Lind. 1991. P. 333-345. /Ed. K. Jen-nbert a. o. / Acta Archaeologica Lundensia. Ser. in 80. V. 20.
6. Напр.: Максимович Л. M. Путеводитель к древностям и достопамятностям московским... M., 1792-1793.4. 1-3; Историческое известие о всех церквах Москвы... M., 1796. и др.
7. Так, о церкви Всех Святых на Кулишках практически во всех путеводителях конца XVIII-XX вв. писали как о построенной в 7096 (1587/ 1588) г. Основанием этой даты была вкладная запись на хоругви, в которой упоминался не 7096, а 20 ноября 7196 (1687) г. Однако дата 1588 г., являвшаяся результатом ошибочного прочтения вкладной записи встречается в краеведческой литературе до сих пор. Подробнее: Баталов А. Л. Московское каменное зодчество конца XVI в: Проблемы художественного мышления эпохи. M. 1996. С. 309-310.
7. Так, монастырское предание, вошедшее в церковно-археологическую и краеведческую литературу, связывало основание монастыря с воцарением Феодора Иоанновича, что подтверждает и грамота 1623 г., данная монастырю. Но основание монастыря между весной 1584 и летом 1585 гг. документально устанавливается записью в Ладанной книге 7093 под 27 июля (1585 г.): “...в Зачатейский в новой девич монастырь...” — РГАДА. Ф. 396. On. 2. Ед. хр. 198. Л. 108 об.
9. ЦИАМ. Ф. 203. On. 424. Ед. хр. 5.
10. Подробнее см.: Баталов А. Л. Указ. соч. 1996. С. 283-289.
11. Голубцов А. П. Устав церковных обрядов, совершавшихся в Успенском соборе около 1634 г. // РИБ. СПб. 1996. Т. 3. Стб. 143.