Реферат: Период "политической весны" в Алжире
Однако власти, в том числе господствовавшая в стране элита армии, извлекли из октябрьских событий уроки, тем более, что в стране резко усилилось влияние действовавшей с 1966 г. в подполье марксистской Партии социалистического авангарда (ПСА). Массовые аресты ее актива в октябре 1988 года лишь подлили масла в огонь. И власти не могли оставлять без внимания требования " демократического решения" и "политического плюрализма", содержавшиеся в тысячах листовок ПСА, распространенных 9–10 октября по всему Алжиру. Оживились и сторонники реформ в руководстве ФНО, которых поддержал сам Шадли, выступивший за "либерализацию" режима и фактическую отмену однопартийного строя уже в ноябре 1988 года (на 6–м съезде ФНО). Так началась "алжирская политическая весна", во многом напоминавшая перестройку в СССР13 .
Новая конституция, всенародно утвержденная в марте 1989 г., открыла путь к демократизации политической жизни. Этим воспользовались все оппозиционные силы, в том числе берберисты, создавшие Объединение за культуру и демократию (ОКД) занявшее, по их словам, место "левее исламистов, и правее ПСА". Но во многом ОКД ориентировалось вначале на Фронт социалистических сил (ФСС), возникший еще в 1963 г. и с тех пор действовавший в подполье под руководством Хосина Айт Ахмеда. В целом в Алжире примерно за год возникло или легализировалось около трех десятков партии, включая четыре исламистские, наиболее мощной из которых стал образованный 10 марта 1989 г. в мечети Бен Бадиса (г. Алжир) Исламский фронт спасения (ИФС) во главе с профессором психологии Аббаси Мадани и проповедником Али Бенхаджем.
Быстрому росту популярности ИФС способствовала колоритная фигура шейха Мадани, узника французских тюрем 1955–1962 гг., получившего классическое мусульманское образование в Алжире и светское философское – в Англии, знатока не только Корана, шариата и сочинений Бен Бадиса, но и Адама Смита, Гегеля, Декарта, Прудона, Маркса и Макса Вебера. "Мы хотим, – говорил он – создания в Алжире исламского государства, далекого от коммунистического Востока и капиталистического Запада". Справедливости ради надо отметить, что ИФС, как и Лига исламского призыва (ЛИП) шейха Сахнуна, а также возникшее позже Движение исламского общества (сокращенно Хамас, от арабского названия "харакат муджтамаа исламийя") Махфуда Нахнаха, другие исламские партии – "Умма" (Община), "Рабита" (Связь), имели возможность, по наблюдению французского исламоведа Оливье Руа, использовать "люмпенизацию интеллигенции", т.е. окончание вузов (не говоря уже об отсеявшихся в ходе учебы или не сумевших поступить) "новой категорией воспитанников, плохо знавших и язык (арабский – P.Л.), и другие предметы, но противостоявших офранцуженной элите. Исламизация стала таким образом "почти автоматическим способом выдвижения арабизированных элит"14 .
Таким образом, ИФС (гораздо меньше – прочие исламисты) смог использовать то, что пытался, но непоследовательно и нерешительно, делать Шадли (сам, кстати, плохо знавший арабский литературный язык и вообще бывший малообразованным человеком). Язык и религия стали в Алжире орудиями и в социокультурной, и в политической борьбе, особенно если противостояли друг другу молодежь и старики, арабы и берберы, бедные и богатые. Все эти противоречия и коллизии, остававшиеся скрытыми или малозаметными под прессом унитарной идеологии однопартийного режима, ярко вспыхнули в условиях многоцветья и многоголосья "политической весны".
Все партии вели кампанию в свою пользу, однако ИФС преуспел больше других, ибо искусно использовал агитацию в мечетях (имамы мечетей составляли примерно половину руководства ИФС)15 . К тому же противники ИФС были разъединены и больше боролись не с ним, а между собой, хотя при соединении их сил они могли бы ему противостоять. Например, манифестация ИФС в столице собрала в апреле 1990 г. 60 тыс. чел., а контрманифестация ОКД и еще трех левых партий – 200 тыс. чел. В мае 15–тысячный митинг ФСС, выступив "за подлинно демократическую альтернативу", в то же время провозгласил: "Нет политизации ислама! Долой ФНО!" Подобная практика приводила к дезориентации народа, особенно тех, кто, разочаровавшись в режиме и ФНО, не склонялся к берберизму и в то же время имел самое смутное представление о "демократической альтернативе" и вообще о демократии. Коран, шариат и солидарность мусульман были понятнее.
В результате ИФС одержал победу на муниципальных выборах 12 июня 1990 г. набрав 55,42 % голосов и большинство мест в 32 вилайях (областях) из 48. ФНО, единолично правивший страной почти 80 лет, набрал менее 32% голосов, ОКД – 6%, ФСС – выборы бойкотировал (в районах его влияния голосовала всего 1/5 избирателей). Повсюду ИФС стал навязывать свои порядки и "исламскую" мораль16 . Борьба за власть в стране обострилась, при этом ИФС все время набирал очки за счет распадавшегося ФНО, а также – за счет роста в Алжире антизападных настроений вследствие развития конфликта в Персидском заливе, антипалестинских и антиливийских акций США. В мае–июне 1991 г. ИФС при поддержке "добровольцев" из Туниса и Судана организовал беспорядки, забастовки и манифестации в столице, окончившиеся боями на баррикадах, в которых были убиты и ранены 400 чел. "Если армия выйдет из казарм, – сказал Аббаси Мадани, – мы призовем три миллиона наших сторонников в народную армию ислама, которая не оставит камня на камне от режима ФНО". Тем не менее, мятеж был подавлен, а его вожди – арестованы17 .
Несмотря на поражение, ИФС продолжал быть наиболее влиятельной партией в стране, что объяснялось объективно складывающейся обстановкой: экономические и социальные проблемы не решались, недовольство режимом сохранялось, политические партии раскалывались и размножались, ожесточенно критикуя и дискредитируя друг друга. Например, вернувшийся в Алжир с триумфом в сентябре 1990 г. экс–президент Бен Белла, пытаясь играть роль "алжирского де Голля", всячески заигрывал с исламистами и осуждал Шадли и других деятелей режима, к тому времени уже покинувших ФНО: "Я не верю, что люди, в течение 15–20 лет правившие страной известным образом, вдруг станут демократами и великими реформаторами". Именно Бен Белла ездил в феврале 1991 года в Ирак и говорил о "высоком моральном духе" иракцев, что прибавило популярности не столько ему, сколько ИФС, который все время призывал "арабов и мусульман" выступить против США и других стран Запада ради "отражения иностранного посягательства на священную землю ислама"18 ,
ФНО продолжал разваливаться, теряя былую популярность и сторонников. В то же время ИФС достиг понимания с другими исламскими партиями, создал свои профсоюзы и отряды боевиков. Неудивительно поэтому, что в декабре 1991 г. в первом туре выборов в Национальное народное собрание Алжира (в выборах участвовали 49 партий, но всего 58% избирателей) ИФС завоевал 47,27% голосов и 188 из 420 мест, ФСС – 7,4% голосов и 25 мест, ФНО – 23,38% голосов и 16 мест, ОКД – ни одного места, получив всего 2,9 % голосов. Никто не сомневался, что во втором туре ИФС одержит полную победу и даже получит 2/3 мест, что дало бы ему право во изменение конституции провозгласить Алжир "исламским государством" со всеми вытекающими из этого последствиями для законодательства, в частности, правового положения женщин и иноверцев, бытовых предписаний, идеологической и культурной ориентации, свободы совести и других гражданских свобод.
Предвидя такой вариант, противники исламистов решили не допустить его. За пять дней до второго тура выборов, т.е. 11 января 1992 г., президент Шадли Бенджадид внезапно ушел в отставку. По слухам, он и часть верхушки ФНО пытались договориться с исламистами. Совет национальной безопасности (премьер, начальник генштаба, ряд министров) отменил выборы и ввел войска в столицу. С протестами выступили ИФС, заявивший, что он "не позволит исказить народный выбор", ФНО и ФСС, причем лидер ФСС Айт Ахмед осудил "переворот, направленный на прекращение демократического процесса". Резко осудили происходящее Пакистан, Египет, Судан, Ливия, Иран. Однако взявший власть в Алжире Высший государственный совет (ВГС), получивший полномочия до конца 1993 г., ввел 9 февраля 1992 г. чрезвычайное положение в стране. Еще раньше начались аресты исламистов: 22 января был задержан Абд аль–Кадир Хашани, председатель временного исполнительного бюро ИФС, 29 января – шейх Рабах Кебир, глава комиссии ИФС по внешним сношениям. Всего были заключены под стражу 8 лидеров ИФС (не считая арестованных еще 30 июня Мадани и Бенхаджа) и сотни рядовых активистов, многие из них – преданы суду за хранение оружия, склады которого были обнаружены полицией. На запрещение политической агитации в мечетях, выбивавшее основною козырь ИФС, его боевики ответили террором: только 7–9 февраля 1992 г. в столице и городе Батна были убиты 40 и ранены около 300 чел. Тогда ВГС провел через суд решение о запрещении ИФС за подстрекательство к мятежу и распустил ряд контролируемых исламистами муниципалитетов. Свыше 20 тыс. чел. (включая многих депутатов от ИФС) были арестованы и депортированы в Сахару19 .
Но это еще был не конец алжирской "политической весны", а всего лишь кризис этого неоднозначного процесса, во многом напоминавшего перестройку в СССР, которая тоже сопровождалась острыми конфликтах и силовыми действиями в регионах. Конечно, шансов выжить у "политической весны" в Алжире после января 1992 г. было не больше, чем у СССР после августа 1991 г. Но все же они были, несмотря на крайнее обострение социально–политической напряженности и крайней поляризации двух социокультурных блоков. Кто поддержал ИФС? В первую очередь, городская и сельская беднота, не выдерживавшая снижения жизненного уровня в последние годы, рабочие и служащие, возмущенные паразитизмом и казнокрадством бюрократов, фактической отменой или урезанием социальных гарантий, обогащением спекулянтов и взяточников, мелкая буржуазия, разорявшаяся в условиях роста цен и падения производства, чиновничьего произвола и фаворитизма, наконец – миллионы тех, кто регулярно ходит в мечеть и не приемлет аморальности и цинизма разложившейся элиты. А кто выступил против ИФС, за которым на рубеже 1991–1992 гг., безусловно, шло большинство алжирцев (хотя свыше 40 % избирателей и устранились от участия в декабрьских выборах 1991 г.)? Прежде всего армия, привыкшая с 1962 г. играть главную роль в политической жизни страны, а также – тесно связанная с армией политико–административная госбюрократия, которую исламисты обязательно бы перетасовали или заменили в случае своего прихода к власти. Такова же была позиция технократии госсектора, в основном учившейся на Западе или в бывших соцстранах, преобладающей части интеллигенции, особенно франкоязычной, буржуазии, в большинстве своем заинтересованной в займах, кредитах, товарах и технологии Запада, еще в 1990 г. начавшего беспокоиться по поводу успехов ИФС и даже делавшего соответствующие представления властям Алжира. Все эти группы, вместе взятые, представляли меньшинство алжирцев, но в их руках было управление страной, ее экономикой и культурой, следовательно – решающее влияние не только на противников исламистов, но и на нейтральных и колеблющихся.
Очень важна была позиция берберов. В основном они, как уже говорилось, всегда были против исламо–экстремизма, что не исключало наличия берберов среди исламских фундаменталистов и вообще не ставило под сомнение их приверженность исламу. Но исключительная сила родственных, клановых и земляческих связей у берберов определяет прочное взаимодействие и взаимовыручку в их среде, вследствие которой бедные крестьяне Кабилии не раз вступались, начиная с 1963 г., за кабильскую буржуазию в городах, за студентов и интеллигенцию, требовавших уважения берберской культуры. Отсутствие поддержки со стороны берберов–крестьян, населяющих горные районы, лишало исламистов шанса развернуть в горах партизанское движение. А городское подполье без взаимодействия с таким движением, как показала вся история Алжира, обычно малоэффективно и недолговечно.
Весьма интересна была фигура председателя ВГС 72–летнего Мухаммеда Будиафа, выходца из обедневшей семьи берберских аристократов, ветерана антиколониального движения 40–60–х годов, одного из основателей ФНО, координатора действии революционных отрядов в 1954–1956 гг. и узника французских тюрем в 1956–1962 гг. Будиаф был авторитетом и для ветеранов ФНО, и для осуждавшей ФНО молодежи, ибо он – практически единственный из девяти "исторических вождей" алжирской революции, который порвал с ФНО еще в 1962 г. Отсидев полгода в тюрьмах уже независимого Алжира, Будиаф эмигрировал и продолжал свою деятельность во Франции и Марокко, оставаясь непричастным ко всем недочетам, ошибкам и преступлениям ФНО 1963–1991 гг. Будучи врагом диктатуры, он был близок большинству демократов. Всегда осуждая милитаризм, он поначалу нашел, судя по всему, общий язык с военными на основе борьбы с исламо–экстремизмом, который также отвергал. Как бербер, он, естественно, пользовался доверием своих собратьев. И, что особенно важно, Будиаф, всегда уделявший внимание социальным проблемам, верно уловил именно в их нерешенности причины кризиса. В разработанном под его руководством в марте 1992 г. "Плане восстановления" была подчеркнута необходимость наведения порядка в управлении и вывода страны из экономического кризиса, улучшения положения молодежи и борьбы с безработицей, создания новых импульсов для производства и удовлетворения потребностей граждан, а также – "более справедливых условий жизни для всех". Из других задач указывались борьба с расточительством национальных ресурсов и восстановление "морального авторитета государства". В одном из интервью Будиаф сказал, что выборы президента и парламента состоятся "в течение двух лет"20 .
Краткий период правления Будиафа весьма примечателен прежде всего стремлением сохранить даже в условиях чрезвычайного положения основные завоевание алжирской "политической весны". Старый революционер и подпольщик, неподкупный, непримиримый и неустрашимый, Будиаф был своего рода "Робеспьером алжирской революции", железной рукой проводившим в жизнь ее принципы, не поступаясь ими ни при каких обстоятельствах. Не обращая внимания на опасения бюрократии, он следовал демократическим правилам, не препятствовал деятельности примерно 60 политических партий, существовавших в Алжире в 1992 г., уважал свободу печати и слова, терпел выпады Бен Беллы, в свое время изгнавшего его из страны в 1963 г., а также – своего товарища по почти 40 годам совместной эмиграции и тюремному заключению Айт Ахмеда. Даже осуждаемым им исламистам он был готов протянуть руку, если они не будут "использовать демократию для ее же уничтожения". Можно согласиться о С.Э. Бабкиным и Е.И. Мироновой: "Многопартийный режим и деятельность многочисленных средств массовой информации создали в Алжире Будиафа такой демократический фон, какого нет и не было во многих арабских странах"21 .
Это подтверждается во многом стремлением Будиафа всячески смягчить накал борьбы в Алжире (в 1992 г. в стране было убито с обеих сторон 1,5 тыс. чел.), не реагировать на многие выпады лично против него, пользоваться каждым удобным случаем для разрядки обстановки. Например, он освободил 9 июня 1992 г. 2 тыс. заключенных по случаю мусульманского праздника и закрыл тогда же 3 из 5 "лагерей безопасности" в Сахаре. Распуская за "недееспособность" контролируемые ИФС муниципалитеты (в основном озабоченные внедрением "исламской морали"), Будиаф требовал таких же мер в отношении других муниципалитетов, если они подпадали под то же определение. Возвращая государству имущество, незаконно захваченное ИФС у ФНО в суматохе "демократизации" 1990–1991 гг., Будиаф требовал заодно разобраться и с собственностью ФНО и других партий, ограничив их всех жесткими рамками закона. Не собираясь мириться с коррупцией в среде бюрократии, он приказал опубликовать материалы расследований соответствующих дел, в том числе – задевавших верхушку армии22 .
Все это заставляет иначе взглянуть на Алжир января–июня 1992 г. Как отмечала российская пресса, тогда в Алжире "удалось не допустить …установления режима, предполагающего упразднение демократии". Но для этого, мол, "пришлось принести в жертву ту же демократию". В связи с этим даже выражались опасения, что ВГС "станет похожим на наш августовский ГКЧП"23 . Думается, что ВГС, во всяком случае при Будиафе, был похож на ГКЧП не более, чем российские демократы на исламских фундаменталистов! В какой–то мере высказывавшиеся тогда в его адрес опасения были навеяны предостережениями со стороны двух других "исторических вождей" алжирской революции – X.Айт.Ахмеда и А. Бен Беллы. Конечно, тогда нельзя было предусмотреть будущих зигзагов экономической и социальной политики ВГС, сомнений в прочности блока противников исламо–экстремизма, нюансов позиций разных стран Запада и эволюции международной обстановки. Но все же, пока Будиаф был жив, сохранялась надежда, что "алжирская весна" возродится.
К сожалению, этой надежде был положен конец 29 июня 1992 г., когда Будиаф был убит в Аннабе. Первое подозрение, естественно, пало на исламистов, тем более, что за два дня до этого начался суд над лидерами ИФС. Однако эта версия у большинства алжирцев вызвала недоверие. Скорее всего, Будиаф был бельмом на глазу у коррумпированных и дискредитированных деятелей "старого режима", у продажной и безответственной бюрократии, которую он же называл "политико–финансовая мафия" и знал, что она с лета 1991 года пользуется созданной исламистами обстановкою террора и хаоса, дабы проворачивать свои сомнительные дела, в том числе – криминальные, вплоть до заказных убийств, каковые легко можно было приписать боевикам ИФС. Вряд ли довольна Будиафом была и верхушка армии, не одобрявшая соблюдения им правил "демократической игры", вольноголосия прессы, освобождения арестованных, но особенно – предстоявшего оглашения материалов следствия по делу генерала Мустафы Бенлусифа, всесильного в 1982–1986 гг. начальника генштаба армии, попавшегося на коррупции. Армейская верхушка привыкла в Алжире к неприкосновенности и привилегированному положению всемогущего "стража революции". Многие ставили это в связь с тем, что убийца Будиафа был офицером его охраны, так или иначе принадлежавшим к военной среде. Впрочем, были и другие версии убийства.
Смерть Будиафа явилась завершением "политической весны" в Алжире. Само его пребывание во главе ВГС было серьезной гарантией демократии и залогом сохранения и развития основных достижении "политической весны" – свободы слова и печати, разоблачения несостоятельности "старого режима", отстранения обанкротившейся бюрократии и отказа от изживших себя методов управления. "Неисправимый" Будиаф, пожалуй, был единственным руководителем, которому алжирцы благодарны за то, что он "думал о народе". Поэтому краткий, менее полугода, период его правления даже получил название "эпохи Будиафа"24 .
Преемники Будиафа – заменивший его во главе ВГС полковник Али Кяфи, руководитель организации ветеранов революции, и новый премьер Белаид Абд ас–Салям, бывший при Бумедьене "экономическим диктатором" страны (формально – министром промышленности), повели дело к ужесточению репресс?