Реферат: Поэт, чернь и автор
Если бы я был судьею, то Фавн, убежавший из леса,
Остерегся бы в нежных стихах объясняться, как щеголь,
Уличный житель, который едва не на рынке родился,
И не смел бы в стихах повторять непристойные речи,
Ибо сенатор и всадник, все люди с достатком и вкусом,
Верно, в награду венка не присудят за то, что похвалит
Покупатель орехов лесных иль сухого гороху.
Правда, обращение к «Науке поэзии» Горация позволяет установить, что Пушкин как поэт нового времени расходится со своим древним собратом по искусству в самом существенном вопросе: Гораций, в соответствии с представлениями своей эпохи, считал, что поэт может и должен поучать публику и тем самым приносить пользу обществу:
Или полезными быть, иль пленять желают поэты,
Или и то, и другое: полезное вместе с приятным.
Если ты учишь, старайся быть кратким, чтоб разум послушный
Тотчас понял слова и хранил бы их в памяти верно! <…>
Старые люди не любят поэмы, когда бесполезна,
Гордые всадники — все поучения прочь отвергают.
Всех голоса съединит, кто мешает приятное с пользой,
И занимая читателя ум, и тогда ж поучая.
Книга такая и Сосиям деньги приносит; и славу,
Долгих лет славу поэту дает, и моря преплывает.
Это противоречие Пушкина с изначальными представлениями о поэзии отметил Вячеслав Иванов в статье 1904 года «Поэт и чернь»: «Пушкинский Иамб впервые выразил всю трагику разрыва между художником нового времени и народом: явление новое и неслыханное, потому что в борьбу вступили рапсод и толпа, протагонист дифирамба и хор — элементы немыслимые в разделении.
Или Поэт здесь — “пророк” — один из искони народоборствующих налагателей воплощенной в них воли на воли чужие? Напротив. Чернь ждет от Поэта повелений, и ему нечего повелеть ей, кроме благоговейного безмолвия мистерий. “Favete linguis”. Или даже прямо: “Удалитесь, непосвященные” (эпиграф Иамба). “Двери, двери!” — как говорилось в орфическом чине тайных служений.
Трагична правота обеих спорящих сторон и взаимная несправедливость обеих. Трагичен этот хор — “Чернь”, бьющий себя в грудь и требующий духовного хлеба от гения. Трагичен и гений, которому нечего дать его обступившим»7 .
Проницательное замечание Иванова о том, что «Чернь» в стихотворении функционально напоминает хор, позволяет взглянуть на это стихотворение как на драматическую сценку, стилизованную в античном духе. В самом деле, в нем, кроме условного хора, немало других деталей древнегреческой эпохи: «лира», на которой Поэт себе аккомпанирует, «кумир Бельведерский», «алтарь и жертвоприношенья», «жрецы» и т. п. Действие происходит на городской площади, где Поэт в окружении городской толпы исполняет свои песни, быть может, где-то рядом с античным храмом, в коем и находится мраморная статуя Аполлона, главного божества Древней Греции.
Таким образом, стихотворение «Поэт и толпа», что очень важно, не является лирикой, мы здесь имеем дело, как уже отмечено выше, с драматической сценкой (стилизованной в античном духе), выполненной в форме диалога между Поэтом и его слушателями. О том же говорит и окончательное название стихотворения.
В таком случае не очень оправданны прямолинейные рассуждения о том, могут ли подразумеваться под толпой, окружающей Поэта, современники Пушкина (простой люд или представители родовой знати и высшего чиновничества, как утверждал Блок). Поэта окружают в этой сценке, если воспользоваться характеристикой Горация, «покупатели орехов лесных и сухого гороху». Сейчас они слушают стихи, но в повседневной жизни обременены житейскими заботами, поденной работой, приготовлением пищи («печной горшок тебе дороже»). А самого Поэта, обращающегося к своим согражданам на городской площади, не следует прямолинейно отождествлять с Александром Сергеевичем Пушкиным, что было бы более уместным, если бы речь шла о лирике. В стихотворении же «Поэт и толпа», в этой драматической сценке (как мы определили выше), между автором и его героем Поэтом существует определенная дистанция, подобная той, которая всегда имеет место в произведениях драматического жанра.
Таков, по нашему представлению, первый план стихотворения, его первый смысловой слой, его наружное оформление, которое, как это ни странно, совершенно не учитывается пушкинистами8.
2
Существование дистанции между Поэтом и автором стихотворения должно помочь нам понять, что все утверждения Поэта полемически заострены до крайности, в том числе и завершающее стихотворение четверостишие, давшее в свое время повод говорить о приверженности Пушкина принципам «чистого» искусства:
Не для житейского волненья,
Не для корысти, не для битв,
Мы рождены для вдохновенья,