Реферат: Поэзия К. Бальмонта

Однако основным содержанием книги «В безбрежности» остается безбрежность человеческих мук: отсюда и название. Человек навсегда заключен в свою «пещеру» и никогда не узнает «свет небесный»:

Миллионы, мириады нескончаемых веков,

Мы, отринутые, стонем, слыша звон своих оков.

Мы не знаем, где родится новой истины звезда.

Нами правят два проклятья: Навсегда и Никогда

Следующая книга — «Тишина» — вышла к тридцатилетию поэта (1897). Возраст зрелый. Поэт, однако, остается во власти беспутья. Или, как указывает эпиграф к книге, окруженным тишиной «всемирного молчания».

Действительно, жизнь для Бальмонта по-прежнему — «кошмар», «царство льдов» (названия разделов), где поэт — «дух бесстрастный, дух бесприютный» — хочет «смерти одной». Это все та же «боль Мира», тьма, бессмыслица —

В темноте миллионы теней

Погребальным идут хороводом.

И при свете болотных огней

Исчезает народ за народом.

И не в силах безумцы понять.

Что вращаются в круге замкнутом....

В «Тишине» мотивы, ужe известные нам по «Северному небу» и «Безбрежности», получают дальнейшее развитие.

Прежде всего это относится к мотиву индивидуализма. Человек не только не способен вырваться из тьмы непознанной жизни («Повсюду сказка бледная — загадкой предо мной») — он не способен также познать других людей:

Бессменно одинокая,

Душа грустит всегда,

Душа душе далекая,

Как для звезды звезда.

Однако в своем одиночестве поэт находит не только «грусть». Это противоречивое состояние, в нем есть и радость. Отвернувшись от земли и людей, поэт объявляет себя «за пределами правды и лжи», становится «гением единственным», «стихийным», «светлым», «гением Мечты».

Отсюда возникает, с одной стороны, образ «Нарцисса», «только в себя невозвратно влюбленного» (естественно открывающего путь к темам «демонизма»), а с другой — уже знакомый нам образ поэта-ветерка, живущего «мигами»: «Я вольный ветер, я вечно вею, волную волны, ласкаю ивы».

Более того, в стихотворении «Зов» «миги» объявляются великим «откровением»:

Все, на чем печать мгновенья,

Брызжет светом откровенья,

Веет жизнью вечно-цельной.

Дышит правдой запредельной.

Однако и здесь сразу же обнаруживаются противоречия, разрушающие «вечно-цельную жизнь». Мечты и миги, оказывается, вовсе не всегда спасительны. Так у поэта возникает мысль, что все разновидности его мечтаний на деле лишь отрывают человека от подлинной жизни, от «земли», от «солнца», ведут к «пустоте»:

О, жизни волнение!

О, свет и любовь!