Реферат: Ричард Пайпс и его концепция исторического развития России
Причина этого кроется в истории. Англия, Франция, Испания и другие европейские имперские державы создавали свою империю за границей и делали это уже после создания национального государства. В результате, они никогда не путали свои имперские владения с метрополией. Таким образом, отделение колоний они перенесли относительно просто. Совсем иное произошло с Россией. Здесь завоевание империи происходило одновременно с формированием национального государства. Кроме того, не было океана, отделяющего его от колоний. В результате распад империи вызвал путаницу в чувстве национальной идентичности русских. Они с большим трудом признали, что Украина, историческая колыбель их государства, в настоящее время является суверенной республикой, и даже мечтают о том дне, когда она воссоединится с Матерью-Россией.
Чуть менее трудно для них было признать суверенный статус Грузии, небольшого государства, которое находилось в составе России чуть более двух столетий. Имперский комплекс оказывает значительное влияние на российскую внешнюю политику.
Эти имперские амбиции получили новое выражение в законе, который президент Медведев представил на рассмотрение парламента в середине августа. В нем пересматривается ныне существующий закон об обороне, который разрешает российским военным действовать только в случае внешней агрессии. Новый закон позволит им действовать также, "чтобы не допустить или предотвратить агрессию против другого государства" и "для защиты граждан Российской Федерации за рубежом". Легко видеть, какие конфликты могут быть спровоцированы на основании этого закона, который позволил бы российским войскам вмешиваться в дела за пределами своих границ.
Как же можно общаться с таким сложным и весомым соседом, который может натворить много бед, если станет действительно буйным? Мне кажется, что иностранные державы должны относиться к России на двух разных уровнях: на одном принимать во внимание ее чувства, на другом – отвечать на ее агрессивность.
Мы правы, когда усиленно возражаем против того, чтобы Россия рассматривала свои бывшие колониальные владения не как суверенные государства, а как зависимые страны, находящиеся "в зоне ее привилегированного влияния". Несмотря на это, мы должны учитывать и ее чувствительность к продвижению западных вооруженных сил слишком близко к ее границам. Правительство России и большинство ее граждан считают НАТО враждебным альянсом. Следовательно, надо быть крайне осторожными и избегать любых мер, создающих впечатление, что мы якобы пытаемся военными действиями "окружить" Российскую Федерацию.
В конце концов, мы американцы, с нашей доктрины Монро и бурной реакцией на проникновение российских войск на Кубу или любой другой регион американского континента, должны хорошо понимать реакцию Москвы на инициативы НАТО вдоль ее границ. При этом должна существовать грань между мягкими манерами и суровыми реалиями политики. Мы не должны уступать в России в ее отношении к странам "ближнего зарубежья", как к своим сателлитам, и мы действовали правильно, выступив против прошлогоднего вторжения в Грузию. Мы не должны допустить, чтобы Москва имела возможность налагать вето на планируемую установку частей нашей системы ПРО в Польше и Чешской Республике, а руководствоваться исключительно согласием правительств этих стран с целью защиты нас от будущей иранской угрозы. Эти перехватчики и РЛС не представляют ни малейшей угрозы для России, как это публично подтвердил российский генерал Владимир Дворкин, который долгое время служил в войсках стратегического назначения. Единственная причина возражений Москвы заключается в том, что она считает Польшу и Чехию странами, находящимися в "сфере своего влияния".
Сегодня россияне дезориентированы: они совершенно не знают, кто они и где находятся. Они - не европейцы: это подтверждается опросами общественного мнения, проводимыми среди российских граждан. На вопрос "Считаете ли вы себя европейцем?", большинство - 56% - ответили "практически никогда". Но поскольку и азиатами они явно не являются, они находятся как в подвешенном психологическом состоянии, изолированными от остального мира и не определившимися, какую именно модель принять для себя. Они пытаются преодолеть эту путаницу путем жестких заявлений и жестких действий. По этой причине западные державы должны проявлять терпение, чтобы убедить россиян, что те принадлежат Западу и им следует принять западные институты и ценности: демократию, многопартийную систему, верховенство закона, свободу слова и прессы, уважение к частной собственности. Это будет болезненный процесс, особенно в том случае, если российское правительство откажется сотрудничать. Однако, в долгосрочной перспективе это единственный способ обуздать агрессивность России и интегрировать ее в мировое сообщество.
Глава II. Русский консерватизм
Известность Пайпсу принесли труды, посвященные русской дореволюционной интеллигенции, однако из предисловия к его новой книге мы узнаем, что изначально американского историка интересовали как раз антиподы радикальной интеллигенции — консервативные мыслители, представители «охранительного лагеря», защищавшие монархию, самодержавие и православие. В общем, те самые идеологи, на воззрения которых опирается большая часть господствующих политических доктрин в современной (по недоразумению республиканской) России. Различные варианты этого авторитарного консерватизма мы находим повсюду — от либеральных экономистов, призывающих провести модернизацию страны путем подавления отсталого и не понимающего прогрессивных начинаний народа, до дремучих националистах, мечтающих о возврате в Средневековье, от просвещенных функционеров президентской администрации до толпящихся в церковных приделах лидеров «коммунистической» партии.
В такой ситуации желание историка обратиться к истокам русского консерватизма вполне понятно. Другое дело, что массовое применение отнюдь не обязательно свидетельствует о достоинствах той или иной идейной традиции. И изучение истории идей отнюдь не равнозначно некритичному повторению всех формул и доктрин, которыми идеологи обосновывают собственное значение.
На первых же страницах книги Пайпс, перечисляя консервативных российских мыслителей, заявляет, что их идейное значение остается явно недооцененным в отличие от представителей прогрессистского лагеря. Действительно, русским консерваторам XIX века посвящено куда меньше исследований (как за рубежом, так и на родине) по сравнению с мыслителями критического направления. Однако подобный разрыв далеко не случаен. Он отражает простой и очевидный факт: критическое направление русской общественной мысли оказало гораздо большее влияние на интеллектуальную и политическую историю, нежели апологетика самодержавия. Причем не только на историю российскую. Если, например, Герцен и остается фигурой малоизвестной за пределами России (и в этом отношении, действительно, недооцененной), то Бакунин, Кропоткин, Плеханов, не говоря уже о Ленине, находились в центре идейных дебатов всей Европы на протяжении большей части ХХ века. Сетовать на то, что радикалы и критики старого режима вызывают больший интерес в России и за ее пределами, чем защитники этого режима, так же бесперспективно, как и удивляться тому, что во Франции просветителям Вольтеру, Дидро, Руссо или Монтескье уделяют больше внимания, нежели клерикальным публицистам и придворным апологетам абсолютизма, пытавшимся с ними полемизировать.
Это, впрочем, не главная проблема с работой американского историка. В конце концов, всякий автор, занимающийся той или иной темой, склонен подчеркивать ее значимость. Куда больше вопросов вызывает общая концепция книги, заявленная уже на первых же страницах.
Подзаголовок книги «A Study in Political Culture» (исследование политической культуры) подразумевает широкую перспективу, в которой находят свое место не только консерваторы, но и другие идейные течения. По мнению Пайпса, значение русского консерватизма определяется, прежде всего, тем, что Россия — вообще страна изначально авторитарная, чуждая свободе и демократии по самой своей природе. А попытки «прививки» западных идей свободы (это принципиально для подхода автора: идеи свободы и демократии являются исключительной собственностью Запада) неизб