Реферат: Роман о человеческой душе ("Обломов" И.А. Гончарова)
Еще одно Евангельское блаженство следует упомянуть, говоря об Илье Обломове. Ведь наш герой покидает свет, становится отшельником не только по причине примитивной лени, но и потому, что не находит правды, смысла ни в службе, ни в обществе. Особенно восстает он на неискренность в отношениях людей: "Тот глуп, этот низок, другой вор, третий смешон"... Говоря это, глядят друг на друга такими же глазами: "вот уйди только за дверь, и тебе то же будет"... "Зачем же они сходятся... Зачем так крепко жмут друг другу руки?" (Ч. 2, гл. IV). Душа Обломова тоскует по искренности и правде. "Блажени алчущии и жаждущии правды, яко тии насытятся" (Матф., гл. 5, ст. 6).
Следует, однако, отметить, что ко всем указанным блаженствам Обломов имеет лишь относительное, условное отношение. Все евангельские достоинства героя заданы в романе... вне Христа. Обладая многими христианскими достоинствами, Обломов оказывается чужд важнейшей заповеди: "Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем разумением твоим. Сия есть первая и наибольшая заповедь" (Матф., гл. 22, ст. 37—38). Илья Ильич — типичный русский барин XIX в. — весьма далек от выполнения этой заповеди. В одном лишь месте романа высказывается Обломов о Господе Боге, но как! Он говорит Захару: "Ты, может быть, думаешь, глядя, как я иногда покроюсь совсем одеялом с головой, что я лежу, как пень, да сплю; нет, не сплю я, а думаю все крепкую думу, чтоб крестьяне не потерпели ни в чем нужды, чтоб не позавидовали чужим, чтоб не плакались на меня Господу Богу на Страшном суде, а молились бы да поминали меня добром. Неблагодарные! — заключил с горьким упреком Обломов" (Ч. 1, гл. VIII). Отсюда ясно, что не выполняет герой и вторую важнейшую заповедь: "Возлюби ближнего твоего, как самого себя" (Матф., гл. 22, ст. 39).
Гончаров создает роман трагической силы — о спасении человеческой души и ее гибели. Но трагедия духа сокрыта за драмой души и судьбы. Совершенно явно показывая в Обломове евангельские блаженства, Гончаров тем не менее не называет их. Метод номинации ему противопоказан. Оттого-то добрые качества Ильи Ильича существуют в романе как бы вне духа, вне Христа, но как душевные добродетели героя. Гончаров как бы на миг отдернул занавес, показал глубину происходящего — и снова задернул его.
Затрагивая главную религиозную тему, тему спасения души, романист не выходит за рамки светской лексики: "Настала одна из ясных, сознательных минут в жизни Обломова. Как страшно стало ему, когда вдруг в душе его возникло живое и ясное представление о человеческой судьбе и назначении..." (Ч. 1, гл. VIII) Но время от времени прорываются и религиозные понятия: "Какой-то тайный враг наложил на него тяжелую руку в начале пути и далеко отбросил от прямого человеческого назначения... Горько становилось ему от этой тайной исповеди перед самим собою" (Ч. 1, гл. VIII). Более того, в речах Обломова порою звучат рассуждения, как будто взятые из "Добротолюбия": "Да, нельзя жить, как хочется, — это ясно... впадешь в хаос противоречий, которых не распутает один человеческий ум, как он ни глубок, как ни дерзок! Вчера пожелал, сегодня достигаешь желаемого страстно, до изнеможения, а послезавтра краснеешь, что пожелал, потом клянешь жизнь, зачем исполнилось, — ведь вот что выходит от самостоятельного и дерзкого шагания в жизни, от своевольного хочу. Надо идти ощупью, на многое закрывать глаза и не бредить счастьем, не сметь роптать... Кто выдумал, что она — счастье, наслаждение? Безумцы!" (Ч. 2, гл. X)
Тихая смерть Обломова не есть смерть блаженного. Вся четвертая часть романа есть описание духовной смерти героя до его физической кончины. И главный мотив здесь — духовное поражение Обломова, которое выглядит как погружение в новый, теперь уже окончательный "смертный сон". Перед нами уже живой мертвец, который не хочет думать о том, что ждет его завтра (недаром сказано: "Он предчувствовал близкую смерть и боялся ее"), а лишь доволен тем, что сейчас еще имеет возможность не тревожиться об окончательном итоге своей жизни, о необходимости покаяния. Ключевыми словами четвертой части являются: "покой", "тишина", "безнадежность", "беспечность", "сон", "лень", "убаюкивание".
Для героя в этой части характерны два неравноценно представленных состояния. Первое — это недолгие вспышки раскаяния, являющиеся "все реже". Однако это раскаяние не деятельное, как в романе с Ольгой Ильинской, а созерцательное и потому унылое, отчаянное. Обломов тогда "плачет холодными слезами безнадежности" (Ч. 4, гл. IX). Второе состояние тревожно названо Гончаровым: "внутреннее торжество". Это полный отказ от всякого покаяния, полное самооправдание и успокоение в грехе. Гончаров пишет о своем герое, что он "вкусит временных благ и успокоится" (Ч. 4, гл. IX), что "каяться — нечего" (Там же).
Самооправдание же заключается в том, что под свой грех, под свое греховное состояние Илья Ильич подводит философский базис: "Наконец решит, что жизнь его не только сложилась, но и создана, даже предназначена была так просто, немудрено, чтоб выразить возможность идеально покойной стороны человеческого бытия. Другим, думал он, выпадало на долю выражать ее тревожные стороны, двигать создающими и разрушающими силами: у всякого свое назначение!" (Ч. 4, гл. IX).
Итог жизни Обломова — весьма неушительный. Он подводится в разговоре со Штольцем уже при окончательном прощании: "Мне давно совестно жить на свете! Но не могу идти с тобой твоей дорогой, если б даже захотел..." И слова Штольца выглядят как окончательный приговор: "Погиб ты, Илья..." (Ч. 4, гл. IX).
Однако роман "Обломов" явно проникнут евангельским духом. Даже окончательная духовная гибель героя еще оставляет надежду на милосердие Господа Бога. На это милосердие надеется автор, когда лишь в намеке дает образ ангела, охраняющего могилу Обломова: "Кажется, сам ангел тишины охраняет сон его" (Ч. 4, гл. X). Надежда проглядывает и в том, как сохранился Илья Ильич в памяти людей. Еженедельно молится о нем в церкви вдова Агафья Матвеевна Пшеницына. Добрым словом вспоминает о нем Захар: "Этакого барина отнял Господь! На радость людям жил... Не нажить такого барина... помяни, Господи, его душеньку во Царствии Своем!" (Ч. 4, гл. XI).
Обломов погиб для мира, для людей, погиб и духовно. Но все-таки, не делая добра, не творил он и зла. С точки зрения христианской, ему были поданы Богом такие дары, как чистое сердце, кротость, нищета духа, плач и пр. (хотя все это — в обытовленно-житейском, не духовном виде). Обломов не смог преодолеть силой покаяния, волей к покаянию и раскаянию — "сна смертного", "уныния" духовного. В этом смысле он как бы напрасно растратил бесценные дары, отпущенные ему Богом. Но все же автор не выносит ему приговор, но выдвигает на первый план как окончательный итог — возможность Божьего милосердия.
Штольц, Ольга, Агафья Матвеевна
Если Обломов выражает одну сторону христианства (кротость, смирение, нищета духа), то Андрей Штольц и Ольга — другую. Причем, Гончаров пытается и здесь "идеально сконструировать" образ обломовского оппонента Штольца. Христианские представления Штольца о жизни акцентированы автором. То, чего не удостоился Обломов, сказано в романе о Штольце: "Веру он исповедовал православную" (Ч. 2, гл. I). Для Гончарова это обязывающее определение в контексте романа. Крупным планом христианство Штольца показано в аспекте двух проблем: отношения к труду и к браку.
Любопытно отметить, что Штольц с восьми лет "разбирал по складам... библейские стихи и... с матерью читал священную историю" (Ч. 2, гл. I). В полном соответствии с требованиями христианского учения о воспитании Штольц вырос и развивался в обстановке душевной и телесной бодрости и свежести, целомудрия (См. беседу Иоанна Златоустого "О целомудрии юношей"). Гончаров даже развивает тему, намеченную в святоотеческой литературе. Он обращает внимание на неусыпное внутреннее внимание юноши к своей душевной жизни ("Так же тонко и осторожно, как за воображением, следил он за сердцем": Ч. 2, гл. II), на волевые усилия ("Кажется, и печалями, и радостями он управлял..: Ч. 2, гл. II), а главное, на боязнь "ночной культуры" (Г.Флоровский), воображения ("Больше всего он боялся воображения"); и наконец Гончаров акцентирует в Штольце способность к анализу душевной жизни и тонкому поиску меры, "тонкой черты, отделяющей мир чувства от мира лжи и сентиментальности..." (Там же).
Особенно подробно описывает Гончаров рассуждения Штольца о браке. Автор "Обломова" исходит из представления о главенствующей роли мужчины в душевно-духовной жизни женщины, согласно сказанному в Ветхом Завете: "К мужу твоему обращение твое, и той тобою обладати будет" (Быт. 3, 16) и Апостолу Павлу; "Муж глава есть жены", "должна жена повиноваться мужу" (Ефес. 5, 23, 22). Ольга отвергла Обломова, в частности, и потому, что он не способен оказался руководить ее душевно-духовной сферой, но, напротив, требовал ее руководства. Иоанн же Златоуст, комментируя послание ап. Павла, говорит, что в духовной сфере "необходимо превосходство" (мужчины) [10].
Этот момент оказывается весьма значащим как для Ольги, так и для Штольца. Штольц ведет себя в отношении внутренней жизни Ольги, — как подобает христианину, взявшему ответственность за духовную жизнь жены. "Сначала долго приходилось ему бороться с живостью ее натуры... укладывать порывы в определенные размеры... там надо было успокаивать раздраженное воображение, унимать или будить самолюбие. Задумывалась она над явлением — он спешил вручить ей ключ к нему" (Ч. 4, гл. VIII). "Ольга довоспитывалась уже до строгого понимания жизни" (Ч. 4, гл. VIII). Работа Штольца над духовной жизнью Ольги вполне отвечает святоотеческим наставлениям: "Исправь ее добротою и кротостию, как и Христос — Церковь... Если будет в ней какой-нибудь порок... истребляй этот порок... за жену... предстоит нам великая награда за то, что мы учим, руководим ее" [11].
Главное требование к христианской семейной жизни — это "мир" [12]. Гончаров заменяет это понятие тремя иными, "гуманистическими", говоря о "гармонии, тишине" и "покое" (Ч. 4, гл. VIII). Но, кроме того, Гончаров постоянно перефразирует на современный манер Св. Писание. Так, известное изречение "И будета два в плоть едину" (Быт. 2, 24) романист излагает следующим образом: "Два существования, се и Андрея, слились в одно русло" (Ч. 4, гл. VIII). Ал. Павел говорит не один раз о любви мужа к жене: "Мужие, любите своя жены, якоже и Христос возлюби Церковь" (Еф. 5, 25). Гончаров подробно раскрывает тезис о любви мужа и жены как о бесконечном совместном духовном развитии: "Их будило вечное движение мысли, вечное раздражение души и потребность думать вдвоем, чувствовать, говорить!.." (Ч. 4, гл. VIII) Казалось бы, такое понимание любви противоречит строгой формуле: "Якоже и Христос возлюби Церковь". Но еще Иоанн Златоустый говорил о таком тонком предмете, как сочувствие душ в семейной жизни ("удовольствие в беседе с женою") [13].
Когда Ольга дает советы Штольцу ("Ее замечание, совет, одобрение или неодобрение стали для него неизбежною поверкою: он увидел, что она... соображает, рассуждает не хуже его..."), кажется, что перед нами веяние XIX в. и плоды эмансипации. Но и у Иоанна Златоустого читаем: "Убеждаю вас, жены: считайте это обязанностию и давайте мужьям надлежащие советы" [14].
Подобных соответствий со святоотеческим учением можно отыскать в четвертой части романа немало, но главным доказательством того, что Гончаров описывает именно христианскую модель семейных отношений, является широко известный эпизод, в котором высказывается неудовлетворенность Ольги своей жизнью, несмотря на ее видимую полноту. Обычно это место трактуют в том духе, что Ольга выявляет глубоко спрятанную, но присущую Штольцу "обломовщину". Ответы Штольца Ольге трактуются как беспомощные, неожиданно для этого героя "смиренные" ("Мы не Титаны с тобой, мы не пойдем с Манфредами и Фаустами на дерзкую борьбу с мятежными вопросами..."). На самом деле как недовольство Ольги, так и ответы, и поведение Штольца указывают на иное. Туманно и поэтически, но Штольц именно в христианском духе объясняет Ольге се неожиданную грусть. Штольц акцентирует именно запредельное, лежащее за гранью земного, говорит о совершенно естественных порывах человеческой души к Богу, о естественной неудовлетворенности только и исключительно земным. Ольга нашла идеал земной, но тоскует о небесном. "Поиски живого, раздраженного ума, — говорит ей муж, — порываются иногда за житейские грани... Это грусть души, вопрошающей жизнь о ее тайне" (Ч. 4, гл. VIII).
Правда, как и в случае с Ильёй Обломовым, нужно сказать, что неакцентированное и как бы сокрытое христианство Ольги и Штольца также вполне недостаточны при строгом подходе к вопросу о религиозности героев. Речь идет не только о подчеркнутой на всем протяжении романа гордости героев, о их выпирающем самолюбии, об излишней погруженности в мирскую суету, о самоцельности проповедуемого Штольцем труда (вне первой заповеди, как и у Обломова). Речь идет прежде всего о том, что гончаровские герои живут вообще не в атмосфере религиозности явной и открытой, где все вопросы, как у Достоевского, начинаются с Бога и заканчиваются Им. Они живут не в религиозной, а скорее в культурной, гуманистической сфере. Религиозность Гончарова преломляется всегда через вопросы цивилизации, культуры, социума. Над последними автор "Обломова" не "воспаряет", а пытается осмыслить религию через вопросы цивилизации и культуры. Такова религиозность самого Гончарова, такова же религиозность его героев.
Ко времени написания "Обрыва" романист прежде всего сам будет жить уже иной религиозной жизнью, более непосредственной, с некоторыми максималистскими запросами, присущими сугубо русскому Православию. Изменится и религиозная жизнь его героев в последнем романе.
Особо следует сказать об одной героине, оставшейся в тени, но концентрирующей в своем образе наиболее высокие точки религиозной атмосферы романа "Обломов". Это Агафья Матвеевна Пшеницына. Именно она создает столь необходимый фон, выявляющий недостаточность, "тепло-хладность", излишнюю индифферентность христианской душевной жизни остальных героев, включая и Илью Обломова. Пшеницына выступает в романе как образец бескорыстной любви к Бог?