Реферат: Смерть И В Сталина и её последствия
Сложную позицию в этом триумвирате занимал Берия. Его роль, вопреки общепринятой точке зрения, в данном случае вряд ли сводилась к установлению личной диктатуры. Во всяком случае - напрямую. Игра Берии была более тонкой, а тактические ходы - не столь однозначны. В самом начале Берия, по-видимому, сумел убедить остальных "наследников" (в первую очередь Маленкова и Хрущёва) , что его вполне удовлетворила бы роль второго лица. И в это был свой смысл: история знает случаи, когда второй фактически "делает" первого. Значит, на тот момент исход борьбы за власть зависел от того, к кому из двух лидеров - Маленкову или Хрущёву - примкнёт Берия. Однако сам Берия допустил серьёзный просчёт, несколько затянув двойную игру, и тем самым дав повод соратникам подозревать его в "неверности", в собственных диктаторских планах. Это, думается, и решило его судьбу.
Из всех "дворцовых переворотов" послесталинской поры дело Берии является самым загадочным. Как у любого заговора у этой истории фактически нет документального следа, кроме свидетельств очевидцев. Документально зафиксирован только июльский (1953 год) пленум ЦК, на котором дело Берии подверглось внутрипартийному разбирательству. Что же касается главной операции - ареста Берии, - то здесь число свидетельств крайне ограничено. Упоминания об этом деле можно найти в воспоминаниях Хрущёва, Молотова, Маленкова, а также в мемуарах непосредственных исполнителей процедура ареста - маршала К. С. Москаленко и генерал-майора И. Г. Зуба. Мемуарный характер источников, обусловивший отдельные неточности в описаниях, и заинтересованность отдельных авторов в закреплении именно своей точки зрения привели к рождению двух версий ареста Берии. Назовём их условно "версией Хрущёва" и "версией Маленкова". Свидетельства военных в том виде, в каком они опубликованы в настоящее время, не могут полностью ни подтвердить, ни опровергнуть какую-либо из версий. Возможно, это объясняется тем, что военным была поручена в основном техническая сторона дела и подключились они к нему на самом последнем этапе. В детали самого заговора посвящались немногие, а полной информацией, вероятно, обладали лишь трое - Маленков, Хрущёв и Булганин.
Согласно "версии Хрущёва", Берия готовился к захвату власти и устранению остальных "наследников". Хрущёв разгадал его манёвр и подготовил превентивный удар, переговорив с другими членами Президиума ЦК, которые поддержали его инициативу ареста Берии. Переговоры прошли незаметно для Берии, и арест явился для него полной неожиданностью. Последнее обстоятельство отмечают все мемуаристы.
Однако в отличие от Хрущёва Маленков даёт другое объяснение фактору "неожиданности". Его версия такова: Берия действительно готовил государственный переворот, он планировал арестовать Маленкова и занять кресло премьера. Своим замыслом устранения Маленкова Берия поделился с Хрущёвым. Но тот, оценив ситуацию и осознав, что следующим может быть он сам, рассказал обо всём Маленкову. Тогда они вдвоём с помощью Булганина разыграли вариант "подмены": на президиуме Совмина вместо Маленкова был арестован Берия. Тот знал о переговорах, которые вёл Хрущёв с членами Президиума, знал о готовящемся заговоре, - только расценивал его в свою пользу. Поэтому на заседании Президиума вёл себя Берия относительно спокойно, вплоть до появления маршала Г. К. Жукова, непосредственного организатора ареста и своего непосредственного противника. И всё-таки этот ряд событий - тоже пока только версия.
А факты общеизвестны: 26 июня 1953 года во время заседания Президиума Совета Министров СССР Берия был арестован, состоявшийся несколько дней спустя пленум ЦК КПСС лишил его всех постов, исключил из партии и передал дело Берии в суд. В декабре 1953 года Берия и несколько его ближайших подручных по приговору Верховного Суда СССР были расстреляны. Существует несколько косвенных свидетельств, что в то время Маленков, как формальный лидер государства, пользовался поддержкой военных, в частности маршала Жукова, и с их помощью вполне мог получить единоличную власть, устранив с политической арены всех возможных конкурентов. Однако, по этому пути Маленков не пошёл, по-прежнему сохранив за собой только один пост главы правительства. И дело было, конечно же, не только в его принципах и личных возможностях. Определяющую роль здесь сыграла позиция всего послесталинского руководства. Любые попытки установления личной диктатуры обязательно натолкнулись бы на решительное сопротивление остальных соратников, что, в общем, понятно: только ограниченная, контролируемая власть могла гарантировать их от репрессий со стороны более сильного и удачливого. Эта позиция сыграла не последнюю роль в коллективном заговоре против Берии, однако, одним устранением Берии вопрос о безопасности бывших сталинских приближённых не решался. Необходимо было позаботиться о создании дополнительных страховочных механизмов, которые могли бы стать гарантами на будущее. Совершенно очевидно, что новая личная диктатура такого рода гарантии исключала в принципе. Это хорошо понимали все "наследники". Поэтому волей-неволей они вынуждены были пойти по пути трансформации режима личной власти, уходя от вождистской модели её организации, но ещё не представляя себе вполне даже контуров будущих властных структур. Непрояснённость позиций по этому основному вопросу, надо полагать, и отлилась в провозглашенный тогда же принцип "коллективного руководства".
Для начала важно было договориться хотя бы в принципе. Поэтому на пленуме ЦК в июле 1953 года Маленков сделал следующее заявление: "Никто один не смеет, не может и не хочет претендовать на роль преемника. Преемником великого Сталина является крепко сплочённый, монолитный коллектив руководителей партии... " Конечно, говоря о том, что "никто не смеет, не может, не хочет", Маленков немного лукавил. Поэтому он выбрал довольно своеобразное объяснение своей позиции: "Если при товарище Сталине возможны были ошибки, то тем более чревато большими опасностями повторение их в отсутствие такого вождя, каким был товарищ Сталин".
Маленков, долгое время работавший вместе со Сталиным, надо думать, хорошо представлял себе место этого человека в созданной им же самим системе.
Сталин был её мозгом, её мотором, главным судьей и живым божеством. Возможности "коллективного руководства" в сравнении с этим выглядели более чем скромными.
Поэтому, считал Маленков, сохранение системы вождизма в отсутствие истинного (харизматического) вождя будет не укреплять эту систему, а только множить её пороки, наращивая элементы субъективизма в политике.
Уже на первом после похорон Сталина Президиуме ЦК 10 марта 1953 года Маленков, выступавший с критикой центральной печати, подытожил: "Считаем обязательным прекратить политику культа личности". Секретарю ЦК П. Н. Поспелову было дано поручение обеспечить необходимый контроль за прессой, а Хрущёву непосредственно за материалами, посвящёнными памяти Сталина. Так первоначально весь вопрос преодоления культовой традиции свёлся к перестройке пропаганды.
Видимо, в ЦК существовала стойкая тенденция этим ограничиться, потому что, спустя несколько месяцев, в июле на Пленуме ЦК Маленков сделал новое уточнение: "... Дело не только в пропаганде. Вопрос о культе личности прямо и непосредственно связан с вопросом о коллективности руководства". Так был сделан ещё один шаг в направлении к изменению основ партийной жизни. "Вы должны знать, товарищи, - говорил на пленуме Маленков, - что культ личности т. Сталина в повседневной практике руководства принял болезненные формы и размеры, методы коллективности в работе были отброшены, критика и самокритика в высшем звене руководства вовсе отсутствовала. Мы не имеем права скрывать от Вас, что такой уродливый культ личности привёл к безапелляционности единоличных решений и в последние годы стал наносить серьёзный ущерб делу руководства партией и страной".
На пленуме приводились конкретные факты, когда Сталин единолично при молчаливом одобрении стальных принимал заведомо ошибочные решения. Вспоминалась его инициатива с новым повышением налогов на деревню, идея строительства Туркменского канала без обоснованных экономических расчётов.
Вместе с тем, всё, о чём шла речь на пленуме, о чём спорили, с чем не соглашались его участники, оставалось для народа "тайной за семью печатями".
Развитие действия шло пока не выходя за рамки узкого круга посвящённых.
Когда на страницах газет впервые появилось понятие "культ личности", в массе своей современники не оценили это событие как предвестие большого поворота.
Только чуткая мысль могла уловить тогда новые акценты в трактовке вопросов о движущих силах истории, о роли личности и народных масс, о партии и её вождях.
10 июля 1953 года "Правда" опубликовала материал под заголовком "Коммунистическая партия направляющая и руководящая сила советского народа", рассчитанный на широкий актив партийных пропагандистов. Эта публикация в целом была направлена на преодоление субъективистских подходов в понимании роли партии и отдельных личностей в истории общества. Упоминалось при этом о вреде культа личности, против которого выступали Маркс, Энгельс, Ленин. В рядах первых борцов с культом личности был назван и Сталин. Его имя было огорожено спасительным "табу", а сама критика культовой традиции получала исключительно положительную направленность, оформленную как переход на коллегиальные основы руководства.
Эта положительная заданность имела и особый психологический фон: в обществе после смерти Сталина достаточно сильны были настроения, отражающие не столько ожидание перемен (как это было, например в первые послевоенные годы) , сколько надежду на стабильность, на преемственность общего курса нового руководства и сталинской политики. Учитывая эти настроения, руководители партии должны были действовать в общем как "наследники Сталина".
И всё-таки вопрос, "от какого наследства мы отказываемся? ", впервые прозвучал именно сверху, хотя его конкретное осмысление продвигалось медленно, шаг за шагом, путаясь в противоречиях общественного блага и личной ответственности. Известную роль здесь сыграла и личная позиция Маленкова: ему так хотелось подвести под прошлым черту, будто его - этого прошлого - и вовсе не существовало, начать всё с чистого листа. Тогда путь в будущее виделся как простое неповторение прошлых ошибок. Однако, как это бывает, простота оказалась обманчивой, а выбранный путь превратился в долгое блуждание по коридорам и закоулкам системы, выйти за пределы которой Маленков был уже не в силах. Поэтому он делал лишь то, что мог. Действуя не столько по заранее продуманной программе, сколько по обстановке.
Трудно сказать, стал бы вообще Маленков реформатором, окажись он у государственного руля в более благоприятный, спокойный момент. Но ситуация 53-го года была именно таковой, что требовала решительных, незамедлительных действий.
Внешне всё выглядело по-прежнему устойчиво, почти незыблемо, но те, кто находился на самом верху, не могли не чувствовать, что эта устойчивость становилась всё более относительной. Положение властей предержащих начинало напоминать сидение на вулкане, внутри которого вызревала и накапливалась энергия огромной разрушительной силы. Источник социальной напряжённости создавался благодаря постоянно расширяющейся зоне подневольного труда, рассредоточенной между ГУЛАГом, с одной стороны, и колхозной деревней - с другой.
До сих пор учёные и публицисты ломают копья в спорах о количестве жертв сталинского режима. По самым строгим (и вероятно, наиболее достоверным) подсчётам к моменту окончания войны в лагерях и колониях НКВД (без учёта спецпоселенцев) находилось почти полтора миллиона человек, а за восемь послевоенных лет (т.е. к 1953 г.) эта цифра увеличилась ещё на миллион человек, достигнув рекордной за все годы российской истории величины. Содержать это "государство в государстве" становилось всё труднее. И не только по меркантильным соображениям.
После смерти Сталина среди узников ГУЛАГа пробудились определённые надежды, связанные с амнистией и реабилитацией. Эти настроения сыграли роль детонатора беспорядков, прокатившихся по лагерям и колониям в 1953-54 годах.
Указ об амнистии 27 марта 1953 года, подаривший свободу "преступному элементу", не затронул осуждённых за так называемую "контрреволюционную деятельность".
Среди последних, между тем, было много "повторников", т.е. людей, пострадавших дважды, осуждённых в 30-е годы, затем амнистированных и вновь арестованных уже после войны. Бывшие военнопленные и побывавшие в немецкой оккупации, "крепостные" учёные, работники расплодившихся после войны "шарашек". Были, конечно, и изменники, и предатели, бывшие полицаи и каратели, но не они определяли "лицо" ГУЛАГа. Со всем этим надо было "что-то делать". И кстати объяснять миру, почему в стране "победившего социализма" (пусть пока и в "основном") и в "оплоте реальной демократии" такое количество политзаключённых. Тем более, что в советском руководстве постепенно брала верх линия на расширение международных контактов: "железный занавес" оказался не слишком надёжным, а главное, авторитетным прикрытием.
Таким образом, решение вопроса о реабилитации сулило большой политический выигрыш в плане формирования доверия к новому руководству внутри страны, и в глазах мировой общественности. Однако чтобы решиться на такой шаг, надо было преодолеть психологический барьер, побороть страх перед будущим, перед возможными разоблачениями. Маленков первым переступил через ту черту, Хрущёв шагнул следом.
Назад дороги не было. Но впереди ждал новый порог, за которым должно было наступить покаяние. И Маленков, и Хрущёв - оба остановились перед этим порогом.
Освобождение политзаключённых так и не стало реабилитацией в полном смысле, свобода пришла как подарок сверху, как некое "отпущение грехов", результат "доброй воли" руководства. Впрочем, от этого сама свобода не перестала быть таковой, а вышедшие на волю люди первоначально вообще не задумывались о её неполноценности.
Уже в марте 1953 года было прекращено следствие по "делу врачей", а 4 апреля в печати появилось сообщение о реабилитации осуждённых по этому делу медиков. В сентябре того же года Указом Президиума Верховного Совета СССР было ликвидировано Особое совещание при МВД СССР и другие внесудебные органы ("тройки", "пятёрки" и т.д.) , вершившие в недавнем прошлом свою расправу без суда и следствия. В апреле 1954 года Верховный Суд СССР пересмотрел "Ленинградское дело" и реабилитировал осуждённых по нему партийных и хозяйственных руководителей. Годом позже началась реабилитация по политическим процессам 30-х годов. Из тюрем и ссылок стали возвращаться люди. Теперь можно по-разному оценивать тот первый шаг: с высоты прошедших лет всё виднее и очевиднее. Но одного всё-таки отрицать нельзя: несмотря на все издержки и недоговорённости, то был шаг от перманентной гражданской войны к гражданскому миру.