Реферат: Всероссийский поместный Собор Русской православной церкви
5 ноября, в воскресенье, в храме Христа Спасителя соборяне при большом стечении народа присутствовали на торжественном акте избрания патриарха. Из ковчежца, где находились записки с именами трех кандидатов, старец Зосимовой пустыни Алексий вытащил записку с надписью — «Тихон, митрополит Московский».
21 ноября уже в Успенском соборе Кремля с разрешения новых гражданских властей состоялось торжественное богослужение, во время которого Тихон был возведен в сан Всероссийского патриарха.
Параллельно с реорганизацией высших органов церковного управления Собор с середины ноября 1917 г. приступил к обсуждению Определения «О правовом положении Российской православной церкви». Проект этого документа на пленарных заседаниях представляли профессор Московского университета, доктор политической экономии С.Н. Булгаков и профессор Киевской духовной академии, магистр богословия Ф.И. Мищенко. Общая посылка выступавших заключалась в том, что старые взаимоотношения между Церковью и государством, характерные для времен Российской империи, отжили свое и возвращения к ним не может быть. Вместе с тем, оба считали невозможным строить их и на принципе отделения Церкви от государства.
С.Н. Булгаков, характеризуя проект, выделил две основные мысли, лежащие, по его мнению, в основе документа. «Первая — та, — говорил он, — что должно быть создано некоторое удаление между Церковью и государством; вторая — та, что отношения союза все же должны быть сохранены. Бесспорно, что излишне тесная связь между Церковью и государством, как она существовала в России в прошлом, когда Церковь была окована цепями государства и в тело ее въедалась ржавчина этих цепей, — эта связь порвана. Бедствие для Церкви было в том, что она была огосударствлена» .
Члены Собора, полагая, что «нынешние власти» не продержатся более одного-двух месяцев, ориентировались при разработке документа на сохранение «союзнических» отношений Церкви с государством и укрепление ее особого положения в обществе, расширение прав и полномочий. Не случайно тот же Булгаков говорил: «Законопроект вырабатывался именно в сознании того, что должно быть, в сознании нормального и достойного положения Церкви в России. Наши требования обращены к русскому народу через головы теперешних властей. Конечно, возможно наступление такого момента, когда Церковь должна анафематствовать государство. Но, без сомнения, этот момент еще не наступил» .
Проект обсуждался вплоть до 2 декабря 1917 года, когда он и был принят на пленарном заседании Собора. Этим документом Церковь, с одной стороны, выявляла свою официальную позицию в отношении «церковной политики» большевиков, а с другой — предлагала обществу и государству свое видение «идеальной» модели взаимоотношения государства и Церкви, к которой и той, и другой стороне следовало бы стремиться.
Среди 25 пунктов Определения выделим такие, как требование обязательной принадлежности главы государства, министров исповеданий и народного просвещения (и их заместителей) к православному исповеданию; объявление православного календаря государственным, а православных праздников неприсутственными днями; передача записи и учета актов гражданского состояния в руки Церкви; введение в государственных школах обязательного преподавания Закона Божия; сохранение института православного военного духовенства и прав юридического лица за православными «установлениями»; незыблемость церковной собственности и льготное налогообложение; выделение государственных субсидий на нужды Церкви; сохранение за Церковью «первенствующего» положения и т.д.
Нетрудно убедиться, что Церковь последовательно и настойчиво отстаивала традиционную для нее идею «христианского государства» и неразрывного «союза Церкви православной и Российского государства». Голосуя за Определение, члены Собора не принимали в расчет происшедших в России политических изменений, казавшихся им «кратковременным страшным сном»; игнорировали правовые акты нового нарождавшегося государства — советского . В этих условиях принципиальная направленность Определения и содержание его статей неизбежно обрекали Церковь на противостояние с государством, с обществом, с неправославными религиозными организациями и гражданами, их поддерживающими. Было очевидным, что удовлетворение всех требований, условий и обязательств, зафиксированных в Определении Собора, означает клерикализацию государства и общества, возвращение к институту государственной Церкви и ее монополии в духовной сфере. Все это, безусловно, перечеркнуло бы усилия демократической российской общественности, выступавшей с конца XIX века за свободу совести и вероисповеданий, и те ее достижения, что обеспечило Временное правительство.
Что же касается новой власти — советской, выступавшей с лозунгом строительства «светского государства», то для нее курс Церкви, изложенный в Определении, был и вовсе неприемлем. Большинство положений Определения Собора уже противоречило правовым актам, принятым новой и, подчеркнем, легитимной властью. Декрет об уничтожении сословий и гражданских чинов упразднил сословия и сословные деления граждан, сословные привилегии, ограничения, организации и учреждения; декрет «О земле» передавал в распоряжение волостных земельных комитетов и уездных Советов крестьянских депутатов все монастырские и церковные земли; «Декларация прав народов России», так же, как и обращение «Ко всем трудящимся мусульманам России и Востока» отменяли все и всяческие национальные и религиозные привилегии и ограничения, деление религий на «господствующие«, »терпимые и нетерпимые» .
В последние дни работы первой сессии, в декабре 1917 года, Собор принял акты, относящиеся к деятельности высших органов церковной власти . Так, патриарх наделялся правом созывать церковные соборы и председательствовать на них, сноситься с другими автокефальными православными церквами, обращаться с посланиями, посещать епархии и заботиться о замещении архиерейских кафедр, привлекать виновных епископов к церковному суду. Устанавливалась и ответственность патриарха в случае нарушения им своих обязанностей.
Постоянными органами Высшего церковного управления в период между Поместными соборами становились Священный синод и Высший церковный совет. Священный синод состоял из патриарха (председатель) и двенадцати членов из числа иерархов. Согласно определению Собора, к компетенции Священного синода отнесены были дела вероучительного, канонического и литургического характера. Синод заботился «о нерушимом сохранении догматов веры и правильном их истолковании», контролировал перевод и печатание богослужебной литературы. Высший церковный совет состоял из патриарха и пятнадцати членов (из иерархов, священников и мирян). Он ведал установлением и изменением центральных и епархиальных церковных учреждений, назначением должностных лиц в них, пенсионным обеспечением духовенства и церковнослужителей.
9 декабря первая сессия Собора завершила свою работу, и ее участники разъехались по епархиям. Созыв второй сессии намечен был на конец января 1918 г.
В течение ноября-декабря 1917 г. Совет народных комиссаров (Совнарком) неоднократно обращался к вопросу об отделении Церкви от государства. Курс на строительство светского государства подтвержден был в последовавших Декретах «О расторжении брака» и «О гражданском браке, о детях и о ведении актов гражданского состояния», которые устанавливали, что отныне церковный брак не имел юридической силы, а взаимоотношения между супругами регулировались государственными законами. Согласно постановлению «О передаче дела воспитания и образования из духовного ведомства в ведение Народного Комиссариата по просвещению» во всех государственных учебных заведениях упразднялись должности законоучителей. Тогда же в центральной печати опубликована была информация о скором принятии Декрета об отделении церкви от государства, в котором будут учтены все положения ранее принятых актов по «религиозному вопросу».
С 11 декабря над выработкой проекта декрета об отделении Церкви от государства работала образованная Совнаркомом специальная комиссия. В ее состав вошли П.И. Стучка — нарком юстиции, А.В. Луначарский — нарком просвещения, П.А. Красиков — член коллегии Народного комиссариата юстиции (Наркомюста), М.А. Рейснер — профессор права Петербургского университета, М.В. Галкин — петроградский священник.
Безусловно, и большевики в целом, и комиссия в значительной степени были зависимы от настроения масс, которые настойчиво требовали «полной свободы совести». В адрес центрального правительства, местных органов власти поступали многочисленные петиции от солдатских и крестьянских съездов, от коллективов фабрик и заводов с требованиями отделения церкви от государства и школы от церкви, введения всеобщего обязательного светского образования, объявления религии частным делом каждого гражданина, национализации монастырской и церковной собственности, установления равенства граждан независимо от отношения к религии, обеспечения правового равенства всех религиозных объединений и т.д. В редакции центральных и местных газет во множестве поступали письма из различных регионов России, в которых резко осуждалась политическая позиция Церкви не только в прошлом, но и в настоящее время. «Сотни лет, — можно прочитать в одном из них, — кучка дворян и помещиков угнетала миллионы крестьян и рабочих. Сотни лет лили кровь и расхищали труд народный. А вы благословляли тогда этот строй, говорили, что эта власть законная. А теперь, когда у власти встал сам народ, трудящийся народ, который стремится к миру, к братству, равенству, вы, »духовные отцы«, не хотите признать его власти. Народ знает, кому нужны ваши драгоценные митры, золотые кресты и дорогие одежды» .
31 декабря 1917 г. в газете партии эсеров «Дело народа» был опубликован проект разработанного комиссией декрета. В нем религия объявлялась «частным делом каждого гражданина Российской республики» и потому каждый мог исповедовать какую угодно религию или не исповедовать никакой; запрещалось издавать законы, ограничивающие свободу совести; религиозные общества приравнивались к частным обществам; религиозные общества не могли иметь прав юридического лица и прав владения собственностью; имущество «церковных и религиозных обществ» национализировалось; отменялись религиозные клятвы и присяги, а также преподавание «религиозных предметов» в государственных учебных заведениях и т.д.
Полностью или в изложении с соответствующими негативными комментариями проект Декрета опубликовала и церковная печать. Митрополит Петроградский и Ладожский Вениамин (Казанский) в письме к Председателю Совнаркома В.И. Ленину отмечал: «Я, конечно, уверен, что всякая власть в России печется о благе русского народа и не желает ничего делать такого, что бы вело к горю и бедам громадную часть его. Считаю своим нравственным долгом сказать людям, стоящим в настоящее время у власти, предупредить их, чтобы они не приводили в исполнение предполагаемого проекта декрета об отобрании церковного достояния. Православный русский народ никогда не допускал подобных посягательств на его святые храмы. И ко многим другим страданиями не нужно прибавлять новых» .
Таким образом, в вопросах о сущности свободы совести, о характере государственно-церковных отношений в новой России выявилось противостояние власти церковной и власти светской. Налицо было принципиальное столкновение различных идеологий, различного видения «духовной сущности» строящегося нового общественного строя. Как будто восстал из пепла «проклятый» и «кровавый» для многих столетий российской истории вопрос: что должно быть первенствующим — царство или священство? Каждая из сторон понимала, что ответ и окончательное решение в этом споре за народом, и каждая надеялась, что он будет на ее стороне.
К началу второй сессии, открывшейся 20 января 1918 г., в Москву съехалось чуть более ста делегатов, и среди них — всего лишь двадцать четыре епископов. По Уставу, принятому на первой сессии, Собор мог принимать обязательные к исполнению решения только при наличии не менее половины своего состава. Выход найден был просто: постановили проводить заседания при любом количестве членов и считать принимаемые решения обязательными для исполнения.
На рассмотрение сессии запланировано было вынести вопросы, относящиеся к епархиальному управлению, приходской жизни и устройству единоверческих приходов. Однако проблемы церковного устройства были отодвинуты на второй план, а на первом оказались вопросы политические — отношение Церкви к советской власти, к внешней и внутренней политике правительства и особенно, к нормативно-правовым актам, касающимся положения Православной церкви.
В своем вступительном слове, при открытии сессии, патриарх Тихон призвал членов Собора обсудить и решить, как относиться к правительственным декретам, «нарушающим положение Церкви» и «как им противоборствовать» . Тогда же было оглашено и послание патриарха Тихона, в котором излагалась его позиция по «текущему моменту». Ключевыми в нем стали следующие фразы, обращенные, как писал патриарх, «к явным и тайным врагам истины Христовой», к тем, кто сеет «семена злобы, ненависти и братоубийственной брани„: “Опомнитесь, безумцы, прекратите ваши кровавые расправы. Ведь то, что творите вы, не только жестокое дело: это — поистине дело сатанинское, за которое подлежите вы огню геенскому в жизни будущей — загробной и страшному проклятию потомства в жизни настоящей — земной. Властью, данною нам от Бога, запрещаем вам приступать к Тайнам Христовым, анафематствуем вас, если только вы носите еще имена христианские и хотя по рождению своему принадлежите к Церкви Православной. Заклинаем и всех вас, верных чад Православной Церкви Христовой, не вступать с таковыми извергами рода человеческого в какое-либо общение: »измите злаго от вас самех« (1 Кор. 5, 13)» .
И вступительное слово патриарха, и его послание были присутствующими восприняты как выражение общецерковной политической позиции, как неприятие в целом власти большевиков и как вызов их «церковной политике». Дабы ознакомить приходское духовенство и верующих с точкой зрения патриарха на происходящие в стране события, в спешном порядке текст послания распространялся по московским церквам и монастырям, специальными нарочными развозился по наиболее крупным городам. Духовенство обязывалось читать его во время богослужений и разъяснять пастве.
Политический смысл послания и его антиправительственная направленность были столь понятны приходскому духовенству, что далеко не все из них отваживались исполнять приказание, понимая, что вслед за этим может последовать и наказание за антиправительственную пропаганду. В дневниковых записях известного литературоведа Н.М. Мендельсона, относящихся к январю 1918 г., отмечалось: «вчера у Хвостовых спросил батюшку Михайловского: »Что же, Вы будете в церкви читать послание Тихона, анафематствующее большевиков? — Нет, боязно, опасно«. А это еще приличный батя!» .
К вечеру 20 января о послании Тихона с анафематствованием «врагов Родины и Церкви» стало известно в Петрограде. В спешном порядке, ближе к ночи созывается заседание Совнаркома, на котором тогдашний нарком юстиции, левый эсер И.З. Штейнберг и заведующий отделом Наркомюста М.А. Рейснер представили доработанный проект декрета «О свободе совести, церковных и религиозных общества». После оживленной дискуссии, внесения поправок и дополнений проект был принят. 21 января, как ответ на «вызов Церкви», декрет был опубликован в центральных газетах «Правда» и «Известия«, а затем и в областных изданиях .
Безусловно, декрет был шагом вперед в утверждении принципа свободы совести в государственной и общественной жизни России: он создавал правовые, материальные и организационные условия для того, чтобы каждый гражданин мог свободно определить свое отношение к религии и поступать сообразно своим убеждениям; гарантировал не только право на веру, но и право не иметь религиозных убеждений. Нельзя не видеть, что многие положения декрета находились в русле тех идей и требований, что провозглашала демократическая общественность России в начале XX века, борясь за свободу совести и вероисповеданий. К тому же, хотя об этом публично и не говорилось, но фактически в нем подтверждался ряд положений законодательных актов Временного правительства в области регулирования деятельности религиозных объединений .
И все же декрет вызвал к себе неоднозначное отношение в обществе. Протест вызывало даже не собственно «отделение» Церкви от государства, ибо эта идея имела множество сторонников и ее практическая реализация ожидалась. Основной отпор в церковной и околоцерковной сфере вызвали статьи декрета о национализации церковной собственности и об отказе признать за религиозными объединениями прав юридического лица.
Но почему же большевики включили эти положения в декрет? Ответ, очевидно, следует искать в их идеологических воззрениях и политических программах. Церковь (прежде всего, Православная), «сросшаяся» с государством, ставшая всего лишь одной из составных частей его бюрократического аппарата, должна была, по мнению большевиков, или кануть в Лету вместе с разрушаемыми революцией «старыми, отжившими порядками». Или, осудив свое прошлое, принять новую реальность — светское государство и секулярное общество. И выстраивать с ними отношения на основе светского законодательства о свободе совести и религиозных объединениях, базирующегося на принципах отделения церкви от государства, правового равенства церквей и деноминаций, равенства граждан независимо от их мировоззренческих убеждений.
Конечно, большевики видели в Церкви не только некий религиозно-бюрократический аппарат, но и объединение верующих граждан. Государство не отвергало их права верить и объединяться в религиозные общины. Последние при этом рассматривались властями в качестве союзов свободных граждан, за которыми признавалось как право выбора традиционной церковной юрисдикции, так и право образования новых и самостоятельных органов церковного управления.
Что же касается церковной собственности, то она рассматривалась большевиками, во-первых, как производное от государственного бюджета, от субсидий и пожертвований, выдаваемых церковному аппарату вне зависимости от того, хотели или нет этого подданные Российской империи, исповедовавшие самые различные верования или вовсе их не имевшие, и, во-вторых, как обобществление труда и собственности рядовых православных верующих. И то, и другое, считали партийные идеологи, было узурпировано церковной «верхушкой» ради своих узкокорыстных целей и по?