Реферат: Жизнь и творчество В.В. Маяковского

Мир текста определяется предметами. Все существительные легко делятся на две группы: в одной - слова бытовые, обиходные ("блюдо", "студень", "карта"), в другой - из области музыки и цвета ("краску", "ноктюрн", "флейта"). За каждой из них стоит осмысление-разделение: "поэтическое" - "непоэтическое". Каждый мир в жизни (поэзия - проза) имеет своих поклонников. Лирический герой - "Я" выбирает вольный, бушующий океан, в блюде студня видит его таинственные очертания, и ему ничего не стоит сыграть на водосточной трубе ноктюрн. "Я" не отгорожен от будничной жизни - просто он умеет ее преображать, расцвечивать, обогащать. А вот "Вы" живут иначе, видят вещи такими, какие они есть.

Это стихотворение - микрокосм раннего Маяковского. Оно дает движение двум самым главным образам творчества: "Я" с его "острым зрением" и тяготением к яркому, солнечному миру океана, кораблей, звезд, диковинных птиц, страусов и "Вы", наделенного "куцым зрением", избирающего дома-скорлупки, дачки, счет в банке, студень, борщ. Первый образ почти всегда героизирован в противостоянии миру пошлости, второй - остросатирический.

Конфликт "Я" и "Вы" носит пока романтический характер, хотя обусловлен размежеванием реальным.

Период первой мировой войны обозначил новую веху в творчестве Маяковского. Его лирический герой ощущает одиночество, непонятость. Его попытки достучаться до обывателя трагичны. Он хочет спастись юмором и предлагает парикмахеру причесать ему уши, а гладкий парикмахер становится вдруг "хвойным", злым ("Не понимают!"). Хочет разорвать одиночество и кричит:

Послушайте!

Ведь если звезды зажигают -

Значит, это кому-нибудь нужно?

Лирический герой Маяковского не хочет изоляции от большого человеческого оркестра. Сквозная метафора "люди-оркестр" в стихотворении "Скрипка и немножко нервно" выявляет позицию "Я", которому хочется преодолеть оставленность всеми, побрататься с любым, кто ему поверит, хоть с нежной скрипкой, "выплакивавшей" свое одиночество без слов, без такта. Отчаяние свое лирический герой выражает резко, грубо, иронично. В стихотворении "Нате!" ирония переходит в гротеск: "Вы" - не люди, а "обрюзгший жир", у мужчин - "в усах капуста", "женщины смотрят устрицей из раковин вещей". Зато свое сердце поэт сравнивает с хрупкой, трепетной бабочкой ("бабочка трепетного сердца"), которую толпа, "стоглавая вошь", может легко раздавить.

Стихотворение "Мама и убитый немцами вечер" исполнено сострадания к жертвам войны - безногим, безруким калекам, к матерям и "звездам в платочках из синего ситца, визжавшим: "Убит, дорогой, дорогой мой!" Антивоенные настроения углубляют конфликт между лирическим героем и "ими". Существует легенда, что остросатирическое, гневное "Вам!" Маяковский прочитал в кафе "Бродячая собака", припечатав артистическую молодежь отнюдь не поэтичными словами: "ванна", "клозет", "бездарные", "нажраться", "похотливо". "Грубый гунн", а он этого не скрывает, готов громить всех, кто равнодушен к социальным катастрофам, спрятавшись в "футлярную" жизнь, - независимо от профессии. В знаменитых "гимнах" достается и ученому, и адвокату, и салонному поэту. "Гимн обеду" - гротеск, пародия на торжественную песнь. Лирический герой негодует: человечество слишком много внимания уделяет желудку, забывая о своем "внутреннем человеке", о своей духовной сущности. /

Поэт был убежден, что он любит человека, и обозначил пафос своего творчества так: громада любовь и громада ненависть. Крайности в восприятии мира и человека часто носили эпатажный характер, Маяковский, "красивый, двадцатидвухлетний", "бесценных слов транжир и мот", бросал вызов слабому человечеству и Богу: "Эй, вы, небо, снимите шляпу! Я иду!", сотворив из себя кумира.

Поэма "Облако в штанах" (1915). Название поэмы явно ёрническое, содержащее издевку: прозаизм "штаны" в соседстве с характерным образом поэта - "облаком" работает опять же на конфликт: вы хотите из меня, мужчины, сделать "меняющее свои тона облако", чтобы я отступился от намерения делать социалистическое искусство с его идеями разрушения старого во имя нового, где будут торжествовать "свобода, равенство и братство". Но я не облако, я "тринадцатый апостол" (как было заявлено в первоначальном названии), пророк, глашатай новой веры, отнюдь не христианской.

Вступление в поэму обнаруживает любимый Маяковским конфликт "Я"-"Вы": "Я", нахальный, едкий, свежий, молодой, умеющий любить, а "ВЫ", истаскавшиеся, порочные, "перелистывающие губы, как страницы поваренной книги". Любовный сюжет здесь будет главным. Экспрессивные, взволнованные строки поэмы великолепно передают нетерпение, тревогу лирического героя. Маяковский использует любимый художественный прием - метафору, - рисуя образы хмурого декабрьского вечера, ушедшего в ночную жуть, сопровождаемого хохотом и ржаньем канделябров, лирического героя, "уткнувшегося дождю в лицо рябое", "в стеклах дождинки серые", своими очертаниями напоминающие химер собора Парижской богоматери. Психологически точно описано состояние человека, который нервничает, находится в ситуации отчаянного ожидания:

Слышу:

тихо,

как больной с кровати,

спрыгнул нерв.

И вот,-

сначала прошелся едва-едва,

потом забегал,

взволнованный, четкий.

Теперь и он и новые два

Мечутся отчаянной чечеткой...

Вот он театр метафор у Маяковского, вот его способность передать психическое состояние человека, "сцепление мыслей и чувств" в богатстве ассоциаций, внутренних судорог! Себя лирический герой мыслит не иначе как разъяренным Везувием, угрожающим красивой "Помпее", холодно сказавшей ему: "Знаете - я выхожу замуж". О пожаре сердца он сообщил по телефону маме и сестрам: "Ваш сын прекрасно болен", - тихо, нежно сказал, чтобы передохнуть. Но пожар в сердце разрастается, он охватил все существо человека. "Обгорелые фигурки слов и чисел" в мозгу тянут руки, как хватались за борта пассажиры горящей "Лузитании". Из дома пожар перекинулся на улицы и ворвался к людям в "квартирное тихо"... Первый крик "Долой!" адресован любви, продающей себя за комфорт и богатство. А второй? Городу-лепрозорию, городу прокаженных, уличным тысячам и улице безъязыкой, которая "муку молча перла", не зная, как спастись от разврата и власти Круппов. "Долой ваш строй!", "Долой ваше искусство!" - кричит лирический герой, поэт, обнаружив, что его собратья по перу "чирикают, как перепелы", "выкипячивают, рифмами пиликая, из соловьев и любовей какое-то варево", не слыша войну, всех "голодненьких и потненьких", поступь нового времени. И он объявляет себя вожаком улицы, крикогубым Заратустрой, пророком, мессией, объясняя свою дерзость просто: "Я - где боль, везде". Со словом "везде" срифмовано: "на кресте", "распял себя на кресте", как Христос. Благодаря неразделенной любви, сердце лирического героя стало "зрячим". Преодолев личную трагедию, он смог увидеть мир, опоясанный войной на всех уровнях: воюют классы, воюют нации, не могут понять друг друга "поэты" и "толпа". Возникла революционная ситуация, и он, Маяковский, должен объявить о ней во всеуслышанье, повести за собой улицу, толпу. Но предварительно нужно "разобраться" с небом, Богом, который так и не смог устроить земное счастье людей: "Я думал - вы всесильный божище, а ты недоучка, крохотный божик".

Маяковский объявляет себя тринадцатым апостолом, который, отвергая старый мир, предвещает близкую революцию ("в терновом венке революций грядет шестнадцатый год").

Творчество Маяковского после Октября 1917 г. "Моя революция. Пошел в Смольный. Работал", - так безоговорочно принял поэт Октябрьский переворот 1917 г., посвятив ему "Оду революции". "О, звериная! О, детская! О, копеечная! О, великая!" - уже в этих эпитетах переданы контрастные проявления революционного светопреставления. "Как обернешься еще, двуликая? Стройной постройкой, грудой развалин?" - вопрошал поэт, предугадав будущее разорение России, ирей

"Левый марш" - самое революционное стихотворение Маяковского - намечает новый художественный конфликт в лирике поэта: "МЫ" (краснофлотцы, Ленин, Теодор Нетте, строители Кузнецка. .) - "ОНИ" (белые, спекулянты, Керенский, Врангель, "мурло мещанина" советской формации). Духовно-нравственный конфликт "Я"-"ВЫ" уступает место идеологическому и политическому. Вся поэтическая структура "Левого марша" аргументирует это противостояние: "МЫ" разворачиваемся в марше, чтобы загнать клячу истории, ибо смотрим в будущее, - " ОНИ" живут по законам Адама и Евы, смотрят в прошлое; " МЫ" реем как вольные птицы - " ОНИ", заручившиеся поддержкой Антанты, уподобились зверю ( "вздымает лев вой"); "МЫ" несем человечеству свет - " ОНИ" - тьму, " мора море, голод". Энергичный рефрен: "Левой! Левой! Левой!" выражает и команду идущим, и оптимизм поэта. Все выделенные нами образы легко группируются в антитезы, характерные для стиля революционного романтизма, известного еще поэтам XIX в. С одной лишь разницей: XIX в. уповал на солнце разума, Маяковский выдвигает на первый план маузер и удушение (" крепи у мира на горле пролетариата пальцы"). Итак, поэт предлагает невероятное: "Ваше слово, товарищ маузер!" Всегда ли мы понимаем последствия такого призыва?. В 1921 г. был расстрелян один из самых талантливых русских поэтов XX в. Николай Степанович Гумилев, ложно обвиненный в контрреволюционном заговоре. Поэтический "маузер" Маяковского вызвал, по закону бумеранга, обратное действие: 14 апреля 1930 г. поэта не стало. Официальная версия смерти - самоубийство. Но сейчас популярна и другая - политическое убийство. Что бы ни было на самом деле, оба предположения не противоречат друг другу, так как причины трагедии уходят корнями в биографию поэта.

Сатиру Маяковский назвал своим любимым оружием, метившим в годы революции в "контру", а после нее - в совмещанина ( "О дряни"). "Совмещении" - изобретение поэта, каламбур, соединяющий в себе три слова: "советский", "совмещать" и "мещанин". Без сатирической окраски слово "мещанин" довольно безобидно, т.к означает "человека, прикрепленного к месту". Эпоха Маяковского - эпоха словотворчества, неологизмов типа: "совкино", "совкультура". Поэт гордился тем, что он советский ("Я себя советским чувствую заводом, вырабатывающим счастье"), возмущался любым сокращением доброго слова, поэтому в отместку и придумал: "совмеща-нин", то есть совмещающий в себе "красную", лояльную форму и антисоветскую суть. Маяковский рисует совмещанина в домашней обстановке, среди особого интерьера: рядом с самоваром газета "Известия", клетка с канарейкой соседствует с портретом Маркса в "алой рамочке". Символы красного режима и на платье у жены - брошь в виде "серпа и молота". Так выглядит бутафорская революционность. "Наскоро оперенье переменив", совмещении, даже жену называющий "товарищ Надя", организовал дома уютный быт, подкрепляемый "подачками" ("К празднику прибавка - двадцать четыре тыщи") за сверхуживчивость, сверхлояльность, сверхравнодушие к судьбе страны-подростка. Сатирическая деталь поэта беспощадна, нарочито груба, низкопробна ("намозолив от пятилетнего сидения зады", "крепкие, как умывальники", "фигурять", "та или иная мразь").

В стихотворении "Прозаседавшиеся" Маяковский рисует уклад советского учреждения в "дожде бумажных дел", в бесконечных заседаниях, посвященных "покупке склянки чернил" или "объединению Тео и Гукона" (ироническое соединение двух разных учреждений: "Тео - театральный отдел Главполитпросвета, Гукон - Главное управление коннозаводства при комиссариате земледелия). Царство абсурда наваливается на лирического героя, его "свихнувшийся разум" не в состоянии понять "спокойнейший голосок секретаря" о своем начальнике: "Они на двух заседаниях сразу". Гротесковый стиль стихотворения пронизан публицистичностью, ибо газеты тех лет обсуждали многочисленные вопросы советского бытия: "В чем ходить на работу?", "Как строить отношения между мужчиной и женщиной?", "Нужен ли институт знакомств?", "Можно ли носить галстуки, пиджаки, фраки?", "Что такое изящная жизнь?"

Стихотворение "Маруся отравилась" повествует о глупой драме, которая кончилась самоубийством героини из-за измены "электротехника Жана", внушавшего ей: "Ужасное мещанство - семейный этот плен". Врагом поэта становится пошлость во всех ее проявлениях, дурной вкус, рабская зависимость от западной моды, вещизм, заменяющий общение с природой, настоящую книгу, любовь ("Письмо любимой Молчанова, брошенной им").