Сочинение: Битов Андрей Георгиевич

Елигулашвили Э. Феномен нормы //Литературная Грузия. – 1986. –№1. – с. 196–200.

Книга путешествий. – М.: Известия, 1986. – 605с.:

Иванова Н. Судьба и роль //Дружба народов. – 1988. ~№3. – с. 244–255

Последняя повесть. [Человек в пейзаже]. – М: Правда, 1988, 46 с.:

Кузмичев И. Иллюзия одиночества//Знамя– 1988. –№7. – с. 180–188

Жизнь в ветреную погоду. –Л.: художественная литература, 1991:

Ярославский М. //Книжное обозрение. – 1991. – 12.04. (№15). – с. 3

Одно из самых известных и основных произведений А. Битова – роман «Пушкинский дом». Это первый большой роман писателя, который завершает ту линию его творчества, которую принято относить к психологической прозе.

Рецензии на роман А. Битова «Пушкинский дом»:

Латынина А. Дуэль на музейных пистолетах//Литературная газета. –1988. — 27 янв. (№4). –

с. 4

Ерофеев Виктор. Памятник прошедшему времени // Октябрь. – 1988. – №6. – с. 203–204.

Качуков Е. Очки для зрения сейчас //Литературная Россия. – 1988. – И марта (№10). – с. 6

Новиков В. тайная свобода// Знамя. – 1988. – кн. 3. – с. 229–231

Липовецкий М. Разгром музея. Поэтика романа А. Битова «Пушкинский дом»// Новое

литературное обозрение. – 1995. –№11. – с. 230–244

Карабиневский Ю. Точка боли: о романе А. Битова «Пушкинский дом» //Новый мир. – 1993. –

№10.–с. 218

Амусин Марк Фомич. В Зазеркалье петербургского текста// Нева. –2001. – №6– с. 184–189.

О теме города Петербурга в произведениях А. Белого («Петербург»), К. Вагинова («Козлиная песнь», «Труды и дни Свистунова»), А. Битова («Пушкинский дом»).

Фрагменты рецензии на роман «Пушкинский дом» – Виктор Ерофеев.

Памятник прошедшему времени //Октябрь. –1988. – №6. – с. 203–204

Нельзя дважды войти в один и тот же роман. Роман протекает сквозь время и читательское восприятие, переливаясь, видоизменяясь, живя своей жизнью. Я-–то в середине семидесятых в виде рукописи. Второй раз на «застойном» пороге восьмидесятых. Третий раз – в трех новомировских номерах – только что.

Впервые читал взахлеб и действительно захлебнулся. «Пушкинский дом» был настолько умен и масштабен, что трудно было не сравнить себя с Евгением, роман – с «Медным всадником». Создать нечто такое, что было бы продолжением русского романа ХIХ века, его достойным развитием...не это ли мечта каждого талантливого писателя–современника? Битов воплотил эту мечту в безукоризненно выполненный текст, размеченный и прописанный так, что его архитектоника перекликалась с архитектурой места действия. И потом: те мысли, которые в недодуманном состоянии толкались в уме и выплескивались в «кухонных» спорах, здесь были не только додуманы – они были запечатлены. Высказаны спокойно, решительно, резко, в лицо времени, не готовому их принять. Смелость автора завораживала. Роман был написан в никуда, то есть, на жаргоне эпохи, в «стол». Пленяла не только воля автора, взявшегося за безнадежное дело безадресного письма, но и его гражданская смелость, которой пытались учиться, но оказались не то недоучками, не то нерадивыми самоучками. Битов, наверное, первым, или одним из первых в современной прозе заговорил о слабости человека, о его душевных пределах, эмоциональном «оледенении». При этом он не желал удовлетворяться расхожими объяснениями душевной импотенции: мол, жизнь груба, среда заела. Дело не в форме существования, а в природе существования. Коли среда заела, значит, смогла заесть.

Второе прочтение как–то невольно оказалось более «отчужденным» и потому, наверное, более «историческим». Я почувствовал силу битовского таланта в точности, в той самой традиционной реалистической верности детали, при которой героя, антигероя, героинь видишь, как на фотографии, подробно: от галстука до чулок.

Зато смущали литературоведческие неточности, промахи в изысканиях образованного героя, за которые, впрочем, автор не нес непосредственной ответственности. Все было определено, схвачено в кольцевую композицию, и первоначальный план проступал в окончательном тексте. Было ясно, что героям заданы характеры и никуда им от них не деться. Роман «стекленел», он выглядел чуть насмешливой игрой с психологическим понятием «характер» в русском реализме.

В третий раз, теперь, прочитав роман, я увидел в нем – и это, наверное, окончательное видение – памятник. Памятник «шестидесятничеству». В романе схвачен весь комплекс «шестидесятничества», его нравственный код: мы – они, честный – стукач и т.д., его социальный акцент: никто не свободен от общества ни в чем. Все им обусловлено. Многие иллюзии «шестидесятничества» обнажены. «Пушкинский дом» – это памятник «шестидесятничеству», возведенный блистательным «шестидесятником», не его идеологом, не его критиком, а его свободно мыслящим современником. Оттого этот памятник и вышел адекватным эпохе; художественная картина оказалась подлинной не только по результату, но и по способу изображения.

Слабость же основной авторской концепции оказалась именно в том, где первоначально я увидел ее силу: развитие литературной традиции, какой бы монументальной она ни была, не может быть линейной. Ведь отстаивая в теоретической главе форму прошедшего времени как незыблемую основу романа, автор, по сути дела, возводит памятник прошедшему времени самого романа, роману прошлого с его устойчивой и непоколебимой «точкой зрения», психологичностью, «характером» и т.п.

«Пушкинский дом» – роман интеллектуальный, то есть основанный на уверенности автора в возможности рационалистического охвата действительности, когда творческая интуиция лишь служанка разума, обеспечивающая так называемую художественность. Диктатура авторитарного ума, присутствующая в романе на всем его протяжении, не ослабляется. У Битова слово романа – инструмент писателя; оно подчинено его задачам и не значит больше, чем ему определено по заданию. Вот почему сюжет равен сюжету, характер –характеру, стиль – стилю. В этом «Пушкинский дом» есть нечто прямо противоположное поэтике Платонова, когда автор — инструмент слова, отпущенного не свободу, когда слово богаче любого смысла, вложенного в него не только читателем, но и самим автором. Романное слово Битова в новой ситуации стремится к самоочевидности, порой к обидной банальности.