Статья: Франц Боас "Методы этнологии"

До сих пор я не касался другого аспекта современной этнологии, связанного с успехами психоанализа. Как известно, Зигмунд Фрейд стремился показать, что первобытное сознание во многих отношениях аналогично определенным формам индивидуальной психической деятельности, которые он исследовал с помощью своего психоаналитического метода. Попытки Фрейда во многом близки той интерпретации мифологии, с какой выступили символисты – например, Штукен. Риверс воспринял мысль Фрейда, равно как и [культурно-исторические] интерпретации Гребнера и Эллиота Смита, вследствие чего в его новых работах психоаналитический подход хаотически переплетен с теорией древней трансмиссии.

Допуская, что некоторые идеи, лежащие в основе психоаналитических исследований Фрейда, могут найти успешное применение в разработке этнологических проблем, я все же не думаю, что одностороннее использование его метода позволит лучше понять развитие человеческого общества. Конечно, влияние впечатлений, полученных в первые годы жизни, всегда недооценивалось; верно и то, что социальное поведение человека в огромной степени зависит от самых ранних навыков, образовавшихся прежде связной памяти, а многие так называемые расовые или наследственные признаки нужно считать скорее результатом раннего воздействия определенных социальных условий. Большинство этих навыков остается вне сферы сознания и преодолевается с большим тру- дом. Именно с этим обстоятельством можно связать различия в поведении разнополых подростков. Но если мы попытаемся применить все учение о влиянии подавленных желаний к деятельности людей, живущих в разных социальных условиях, то, безусловно, выйдем за пределы тех законных допущений, на которые дает право изучение психологии индивида в норме и патологии. С другой стороны, можно выделить ряд куда более влиятельных факторов. Так, многие явления истории языка ясно показывают, что ментальное поведение человека определяют совсем не те условия, к которым приковано внимание последователей Фрейда. Большинство людей ничего не знают о категориях, лежащих в основе языка и остающихся неосознанными до систематического изучения грамматики. Тем не менее именно лингвистические категории за-

526

ставляют нас видеть мир с точки зрения определенной системы понятий, принимаемых нами, по незнанию законов развития языка, за объективно-данные категории и в свою очередь воздействующих на формы нашего мышления. Происхождение этих категорий неизвестно, но они, уж наверное, ничего общего не имеют с феноменами, составляющими предмет психоаналитических исследований.

Большие сомнения вызывает и правомочность психоаналитического учения о символе. Известно, что истолкование символов занимало важное место в философии всех времен. Не только первобытное мышление, но и история философии и теологии изобилуют примерами высокоразвитого символизма, типы которого определяются общей ментальной установкой того или иного мыслителя. Богословы, толковавшие Библию с точки зрения религиозного символизма, в своих выводах были точны ничуть не меньше психоаналитиков, рассматривавших человеческую мысль и поведение сквозь призму сексуального символизма. Результаты символической интерпретации прямо зависят от субъективной установки исследователя, интерпретирующего явления сообразно с главной своей концепцией. Доказать правомочность психоаналитического символизма – значит продемонстрировать неубедительность всех прочих интерпретаций символа, исходящих из совершенно иных оснований, равно как и неадекватность объяснений, игнорирующих символическое значение явления или сводящих его к минимуму.

Вот почему, приветствуя любой продуктивный метод психологического исследования, мы не можем связывать успехи этнологии с простым перенесением новейших односторонних приемов психологического изучения индивида на социальные явления, происхождение которых говорит об их исторической обусловленности и о влияниях совсем иного порядка, чем те, какими занимается психология индивида.

Перевод Ю. С. Терентьева