Статья: Лючилио Ванини
И.Вороницын
Через 19 лет после казни Бруно в Риме, в Тулузе был еще с большей жестокостью казнен по обвинению в атеизме Лючилио Ванини (1585—1619). Ни жизнь, ни учение его, однако, для истории атеизма не дают ничего интересного. Одна только смерть его и процесс, предшествовавший ей, представляет собою нечто поучительное и единственное в своем роде.
Он не был ни оригинальным, ни смелым мыслителем в течение своей жизни, такой же скитальческой, как и жизнь Бруно. О некоторыми натяжками можно установить, то он тайно проповедывал пантеизм, порицал церковь, отвергал бессмертие души, хотя явно в своих сочинениях восставал против атеизма и являлся верным сыном матери церкви. Он был тоже монахом, тоже навлек на себя обвинение в ереси и вынужден был скрываться от карающего меча инквизиции. Его скитания, впрочем, объяснялись также тем, что он будто бы в сообщничестве с несколькими еще монахами замыслил обратить в атеизм весь христианский мир и избрал Францию, как свое поле деятельности. Это, конечно, выдумка его врагов. Вероятно он отличался большим красноречием и остроумием, обладал большими знаниями, потому что юношество жадными толпами стекалось послушать его. И несомненно, он проповедывал теории, шедшие вразрез с общепринятыми, иначе успех его и слава атеистического апостола были бы необъяснимы. Несомненно также, что астрология и прочие суеверия того времени содействовали пикантности его поучений. Оригинальность его видна, например, из того, что он сравнивал человечество с дико растущим лесом и предлагал применить к нему такие же меры, какие лесничие применяют, чтобы очистить лес от всякого сухостоя, от чрезмерной и вредной густоты растительности. Старые и дряхлые, больные и уродливые экземпляры человеческого вида должны каждый год уничтожаться. Лентяям, паразитам всех родов, в том числе и людям, не занимающимся общественно-полезным трудом, также не должно было давать пощады. По миллиону в год — предлагал Ванини.
Превратности скитальческой жизни привели его в Тулузу, город славившийся своей преданностью католической церкви и кровожадностью в отношении еретиков. И здесь хищные лапы католицизма, давно точившего на него зубы, схватили его, чтобы уже не выпустить.
В Тулузе Ванини, как и всюду, собирал вокруг себя молодежь и критиковал учения церкви, «насмехаясь и богохульствуя». Его и обвинили в том, что он «соблазнял» своим учением молодые и неопытные умы. Он был арестован. Однако, в его сочинениях, вышедших к тому же с одобрения Сорбонны, бывшей тогда не просто высшим светским учебным заведением, как ныне, а рассадником веры и непререкаемым авторитетом в богословских вопросах, не нашлось ничего явно преступного. Если в них и были высказаны некоторые положения свободомыслия, то эти положения всегда приводились, как заслуживающие порицания. Да и Ванини, по обычаю, господствовавшему не только в его время, но удержавшемуся вплоть до XVIII века, заранее всегда оговаривался, что намерения его чисты, а если он по глупости сболтнет что-либо не соответствующее установленым церковью истинам, то готов немедленно отречься.
Дело, вероятно, кончилось бы ничем, если бы не появился доносчик Франкони, подробно сообщивший суду все устные заявления Ванини. По его словам, Ванини отвергал существование бога и изрекал хулы против Иисуса христа. Нашлись и другие свидетели, подтвердившие показания первого, и суд признал Ванини уличенным в атеизме.
В течение процесса Ванини держался с большим достоинством. О его поведении и словах имеются свидетельства двух очевидцев, во многом между собой совпадающие. Один из них рассказывает, что когда зашел вопрос о боге, Ванини следующим наглядным способом изобразил судьям свое понимание этого бога. Он поднял с пола травинку и сказал: эта травинка создана одною природою по ее собственным законам; но она происходит от другой травинки, та от третьей и так дальше вплоть до первой причины, до начала начал, которое я и называю богом. Это — формула исповедания чистого деизма, отвергающего существование бога-провидения и допускающего лишь бога-первопричину, создавшего природу и ее законы и предоставившего затем вещи их собственному течению.
Этот деизм можно назвать в известном смысле атеизмом, потому что бог в нем признается совершенно недоступным человеческому познанию и если его существование принимается, то лишь в форме допущения, как исходный пункт. Поэтому не следует видеть противоречия в том, что, по выслушании приговора, Ванини признал себя атеистом.
Впрочем, люди пристрастно изучавшие сочинения Ванини, нисколько не сомневались в его атеизме. И, вероятно, они в этом отношении были правы. Так, Лакроз, автор любопытной диссертации об атеизме и атеистах нового времени {В его анонимно вышедшей в начале XVIII века книге «Беседы о разных вопросах истории и религии между милордом Волингброком и Исааком Д'Оробио, раввином португальских евреев в Амстердаме». Здесь и в других случаях мы пользуемся позднейшим изданием, помеченным «A Londres, 1770».}, говорил: «Главные доказательства существования бога, приводимые Ванини в сочинении «Амфитеатр провидения», — сплошь софизмы, над которыми он сам потешался. О другой стороны, обычные доказательства в этой книге излагаются неправильно, и он все свои силы кладет на то, чтобы сломить их тяжестью приводимых им возражений… Он с видимым удовольствием изображает повсеместный рост атеизма, делает вид, что борется с ним, а на самом деле таким путем знакомит с ним читателей» и т. д. Лакроз приводит затем еще более авторитетный отзыв о Ванини Жака Сорэна, «очень рассудительного и вежливого христианского проповедника»: «этот человек придумал весьма необыкновенный способ доказывать, что бога не существует, а именно путем определения бога. Бог — говорил этот нечестивец — есть существо, не имеющее ни начала, ни конца и тем не менее являющееся своим собственным началом и концом; он существует бесчисленное множество веков, и однако время его не касается и он недоступен ни прошлому, ни будущему; он наполняет пространство, не находясь в каком-либо месте; он неподвижен без положения, он все проходит без движения; он благ без качества, велик без количества, универсален, не имея частей, движет все, не двигаясь сам, при чем его воля образует его могущество, а его могущество связано с его волей; он находится над всем, вне всего, внутри всего, по ту сторону всего, перед всем и после всего».
И в самом деле, подобную невообразимую чушь мог пороть или совершенно глупый богослов, или злой атеист-насмешник. Что в данном случае Ванини руководило намерение «вызвать смятение и забросить семена сомнения и неверия», видно хотя бы из его общего отношения к религии. В религии он видел ничто иное, как политический заговор светских правителей и духовенства против народа. «Сам Сократ — говорил он — учил, что в делах, касающихся веры, дозволено лгать, а Сцевола, как сообщает св. Августин, имел обыкновение говорить, что государствам полезно быть обманываемым в делах религии. Отсюда поговорка: мир хочет быть обманутым. Да будет так на благо ему». Приговор был страшный. Ванини предварительно должен был всенародно покаяться, стоя одетым в саван и с факелом в руке, затем, его должны были влачить лошадью на плетенке {Claie — особый вид позорного наказания: так влачились на свалку трупы самоубийц и вообще людей, лишенных христианского погребения.}, отрезать ему язык, изрыгавший кощунства и, наконец, после этих надругательств и мучений, его должно было сжечь живым.
Расказывагот, что когда Ванини услышал, что он должен покаяться перед богом, королем и судом, он заявил: «что касается бога, то я ни в какого бога не верю; что касается короля, то я его не оскорблял; что касается суда, то пусть он идет ко всем чертям, если вообще черти существуют».
Когда Ванини уже ожидал наступления казни и приставленный к нему монах францисканец убеждал его снова обратиться к учению святой церкви, он резко ответил ему. «Христос потел, от страха и слабости, готовясь к смерти, я же умру бесстрашно». Очевидец последних часов Ванини, рассказывающий этот факт, в своем дальнейшем рассказе стремится сгладить то впечатление мужества и убежденности, которое вопреки его воле создается у читателя, ибо этот очевидец (Граммон) был судьей, осудившим Ванини и пылавщим к нему почти личной ненавистью. Вот что он говорит: «Вид его перед смертью был дикий и страшный, в каждом слове его беспокойная душа выдавала свой страх. Хотя он непрерывно кричал, что умрет, как философ, он умер, бесспорно, как низкая тварь. Ибо он не высунул под нож свой нечестивый язык, когда ему приказали сделать это, перед тем как зажгли костер. А когда палач щипцами схватил язык и отрезал, он испустил отчаянный вопль, как бык, которого режут».
Этому пропитанному ненавистью свидетельству судьи-палача противоречит беспристрастный рассказ о последних минутах Ванини в современной газете «Французский Меркурий» {Все подробности о суде и казни Ванини заимствованы у Маутнера, II, 217—221, и у Лакроза в цит. выше книге.}. Там говорится, что он умер с неслыханным мужеством. «Не существует ни бога, ни чорта! — воскликнул Ванини перед тысячной толпой народа, когда по программе мрачной церемонии он должен был заявить о своем раскаянии и отречении. — Но если бы бог существовал, я молил бы его о том, чтобы он метнул свою молнию в этот неправедный и мерзкий парламент. А если бы существовал дьявол, я молился бы ему, чтобы ад проглотил это судилище. Но я этого не делаю, потому что ни бога, ни чорта нет».
Таким образом мы можем установить, что Ванини умер мужественно, героически. Он умер, как атеист, хотя своего атеизма, как теории, он нам не завещал.