Статья: Музыкальный инструмент и человеческое тело (на материале русского фольклора)
Музыкальный инструмент, хотя и сохраняет свою связь с не до конца покоренным миром природы, тем не менее принадлежит человеку и его культуре и управляется ее законами. «Очеловечивание» природного тела инструмента происходит через установление его связи с человеческим телом, через уподобление инструмента человеку. Эта связь устанавливается разными путями: через пользование размерами и пропорциями тела для создания инструмента, через символическое уподобление инструмента телу или его части и, наконец, через саму музыку, которая возникает из движения тела.
Примерами для рассмотрения этой многоуровневой связи инструмента как «природного предмета» с человеческим телом нам послужат инструменты, принадлежащие к архаичному слою русской традиционной музыкальной культуры и до недавнего времени бытовавшие в селах на Юге России. Речь идет о южнорусских травяных флейтах — многоствольной (флейты Пана, в народной терминологии — кувиклы или кугиклы) и обертоновой (т.е. без пальцевых игровых отверстий, травяной дудке)1. Каждая дудочка из комплекта многоствольной флейты производит только один звук. В игре на обертоновой флейте используютя две серии обертонов (отсюда название), переключение между которыми осуществляется движением пальца, открывающего и закрывающего выходное отверстие канала.
Обе флейты изготовляются из травянистых растений с полым стеблем, в изобилии растущих в окружающих села лугах, по окраинам дорог и болот. Звук (точнее, воздушный столб) как бы уже содержится в полом стебле этих растений, и вмешательство человека в превращение его в музыкальный инструмент минимально: достаточно всего лишь нескольких взмахов ножа. По мнению А. Иванова, травяная дудка «лишь дополнительно выявляет, выделяет имеющуюся в природе конструкцию [обертоновый звукоряд. — О.В.} и служит ретранслятором (усилителем) натуральных звукообразований, которые уже заключены изначально в трубке стебля <...>. Травяная дудка есть соразмерное человеку природное тело, так и не вычлененное до конца из природного простора» [Иванов, 1994. С. 34].
Подобную же невычлененность из природного мира демонстрирует процесс изготовления брянских кувикл. Инструмент здесь попросту «выламывался» из природного пространства и туда же возвращался (выбрасывался) сразу же после игры. Вот как описывал процедуру изготовления
--------------------
1 Русская многоствольная флейта была исследована в 1930—1950-х годах Климентом Квиткой, Львом Кулаковским и Анной Рудневой (см.: Квитка, 1940а,б, а также более поздние публикации — Кулаковский, 1959; Руднева, 1975); обертоновая флейта в Южной России принадлежит к числу недавних открытий; она впервые исследована и описана Анатолием Ивановым [Иванов, 1994].
кувикл Л. В. Кулаковский, наблюдавший ее в 1940 г. в селе Дорожево Брянской области: «Женщина выламывает два ствола дудника, растущего в лесу или в поле, один — потолще, другой — потоньше, и в дальнейшем орудует только "когтями и зубами" — по крайне характерному определению дорожевок, обгрызая или обламывая край дудки, сглаживая ее неровности быстрым и осторожным трением края о воротник холщовой рубахи или рукав» 1.
Многоствольная флейта в русской традиции непосредственно соотносится с пальцами руки, о чем свидетельствуют как названия отдельных дудочек, так и их число, размер и способ изготовления. В отличие от многих других традиции, кувиклы не связаны, они просто зажимаются между большим и указательным пальцами руки, убывая по размеру. Максимальное число стволов у одной исполнительницы — пять 2. Держатся они так, что весь инструмент как бы «прячется» в руках играющей. Вероятно, не случайно также и то, что этот инструмент, предназначенный в русской традиции исключительно для женщин, невелик по размеру — именно женские руки, ловкие в мелкой работе (шитье, ткачество, плетение и т.д.), и служат его моделью 3
В Курской области при изготовлении инструмента (чем занимаются обычно сами играющие) для первой дудочки берется расстояние между вытянутыми большим и средним пальцами руки, затем каждая последующая отрезается короче предыдущей на ширину фаланги указательного пальца (вариант: используются по порядку все пальцы, начиная с указательного). Такой способ практикуется, если рядом нет старого комплекта кугикл (т.е. изготовление инструмента происходит как бы впервые}. Оно интересно тем, что мерой инструмента (и соответственно его звукоряда) является человеческое тело. Названия стволов — большая (гудень), подгудень, сиредняка, подмизютка, мизютка — сродни названиям пальцев руки, и в отсутствии самого инструмента исполнительницы могут «дуть в пальцы», имитируя движения играющей на кугиклах и их звук голосом, при этом получая от этого почти такое же удовольствие, как и от самой игры.
-------------------------
1 См.: Кулаковский, 1959. С. 43. В других местах, например в Калужской и Курской областях, кувиклы делались из более прочного материала с использованием ножа и могли храниться по нескольку лет. Тот же Кулаковский отмечает в соседнем с Дорожевом селе Домашеве «зимние» кугиклы, изготовлявшиеся из бузины. Однако во всех локальных вариантах процедура изготовления кугикл чрезвычайно проста.
2 В южнокурской традиции, тогда как в Брянске-Калужской зоне у одной играющей чаще всего две или три, реже четыре дудочки.
3 Заметим, что там, где многоствольная флейта составляет исключительную прерогативу мужчин (например, на Соломоновых островах или у индейцев Куна), она по размеру существенно больше, вплоть по полутора метров в длину.
При изготовлении обертоновой травяной дудки мерилом и естественным ограничителем служит длина человеческой руки от плеча до кисти. Ширина ствола дудки должна соответствовать размерам подушечки пальца и рта. Но травяная флейта в русской традиции ассоциируется не только с рукой, но также и с позвоночником, воздушным столбом, и, как многие флейты, с фаллосом 1. Для отмерки разных дудок в ансамбле используется ширина ладони. На звуковысотной шкале при средней длине дудки в 70—80 см расстояние в ширину ладони соответствует примерно целому тону (или чуть меньше, нейтральной секунде). А при длине ствола в 10—20 см, как у кугикл, такой же интервал получается'при разнице на ширину фаланги указательного пальца.
Обе флейты, таким образом, ладятся каждым человеком «под себя», т.е. под свое тело. Иначе говоря, они, как и люди, принципиально разновелики. Вот как объясняла эту разность травяных дудок одна из информанток: «Люди разные усе — и по годах, и по всему же. У ночном одноростки николи не собиралися вместе. А по дудке себе любой от плеча подрежет, и пытая они тэи дудки. Да и ще же? Усе тэи дудки, сдается, уже ладят, у них!» [Иванов, 1994. С. 50]. Вариативность настройки инструментов, являющаяся результатом в обоих случаях разнообразия телесных размеров человека (ведь «усе люди разные»), означает, что каждое исполнение музыки звучит по-другому, хотя и в пределах общих закономерностей.
Такой принцип представляется характерным не только для русских, но и для многих других архаичных культур. Его общее описание можно найти в работе Чарльза Вида, выполненной на основе изучения инструментальной коллекции Смитсониевского института. По его мнению, звукоряд в древних инструментах является следствием техники изготовления, опирающейся на телесные и визуальные принципы: «Главный принцип в изготовлении инструментов — это повторение визуально подобных элементов. Размер, количество и пространственная организация этих элементов зависит от размера руки и счетных способностей исполнителя... Люди, которые делали и использовали эти инструменты, как и любой из их типов, не имели того представления о звукоряде, который определяет все наше мышление, а именно: последовательность тонов или интервалов, осознаваемая как стандартная,
-----------------
1 В этом смысле характерны традиционные «ерничание» и поддразнивание играющими мужчинами проходящих мимо женщин, задирающими им юбки дудками, о чем пишет Иванов [Иванов, 1994. С. 36), хотя в этой традиции эротический элемент и не играет заметной роли.
независимая от конкретного инструмента, но которой любой инструмент должен соответствовать. Современные европейцы ради гармонии почти изгнали из своей музыки все звукоряды, кроме одного, и редко знают, каким образом настраиваются инструменты, чтобы его воспроизвести. Но для этих людей инструмент первичен, и к нему применяется правило, следствием которого и является звукоряд как вторичное явление. То же самое правило, примененное сотню раз, даст, возможно, сотню различных звукорядов»1.
В более общем смысле инструмент как физическое тело первичен по отношению к возникающей с его помощью музыке. Так, пространственная организация инструмента — например, количество и расположение пальцевых отверстий или струн и ладов — влияет на музыкальные структуры, получающиеся в результате игры, поскольку определенные движения как бы сами «ложатся в руки» играющего. Любой музыкант знает удобство и легкость некоторых движений на своем инструменте, способных доставить чисто физическое удовольствие. В народной игре на инструменте, как кажется, именно такие движения превалируют 2.
В известной мере можно говорить об инструментальной музыке как о результате трансформации (или «перевода») движения тела в звуковые структуры при помощи инструмента. В формулировке английского этномузыковеда Джона Бэйли, «морфология инструмента налагает определенные ограничения на тот способ, которым на нем играют, благоприятствуя тем типам движения, которые по эргономическим причинам легко выполняются на пространстве этого инструмента. Таким образом, взаимодействие между человеческим телом и морфологией инструмента может формировать музыкальную структуру, направляя творчество человека в предсказуемом направлении. ...Чем больше соответствие между движением и морфологией, тем больше музыка приближается к тому, чтобы быть трансформацией человеческого тела» [Ваily, 1977. Р. 275].
---------------------------
1 См.: Wead, 1903. С. 438—439. Перевод в этом и последующих случаях cделан автором настоящей статьи. Сходные соображения по поводу инструментальных звукорядов высказывались Б. Яворским, К. Квиткой, В. Беляевым и другими учеными.
2 Разумеется, в игре на инструменте существует и противоположная тенденция — стремление к виртуозности, т.е. к преодолению технических трудностей, оттачиванию особо трудных движений, вплоть до выхода за пределы вообразимого. Эта тенденция, хотя и существует всегда, все-таки больше проявляется на стадии инструментального профессионализма.
При этом важно заметить, что тело человека рассматривается не как статичный предмет, а в его динамическом аспекте, т.е. в движении. Движение может пониматься как один из способов мышления и, следовательно, быть интерпретировано в терминах «моторной грамматики» 1, состоящей из «словаря» движений и правил их комбинирования. Часть этого словаря движений может быть неспецифична для музыки, но иметь более широкое применение в местной традиционной культуре. Например, сходство нередко обнаруживается между движениями танца, игры на инструменте и движений при выполнении сельскохозяйственных работ. Именно такую связь демонстрируют в русской традиции ансамбли многоствольных флейт.
Игра на кугиклах — это занятие главным образом коллективное, причем участницы (их может быть от 2 до 6 человек) разделены на две группы. Ритмическая координация между играющими на кугиклах (одна группа начинает, другая следует за ней с небольшим отставанием) сродни ритмам коллективного труда: молотьбы цепами, толчению конопли и семян в ступе, отбиванию белья рубелями при стирке.
Все эти виды деятельности несут в себе элемент игры, эстетического удовольствия: ритмическая координация иногда необходима (как в молотьбе и толчении в ступе), а иногда просто устанавливается для развлечения. По рассказам брянских исполнительниц, когда бабы стирали белье, то удары рубелями «ладили» наперебой друг к другу, и если какая-то из них не попадала в ритм, то ее отгоняли подальше. Даже такая тяжелая работа, как молотьба, сродни танцу и музыке, и у прохожих «музыка цепов» вызывала желание танцевать. Игра на кугиклах самими исполнителями часто сравнивается с молотьбой. Во всех этих случаях расстояние между работой и игрой, музыкой, танцем невелико, и одно может легко переходить в другое, заимствовать движения и превращать их из работы в искусство, удовольствие 2. С другой стороны, именно ритмическая координация и есть то, что отличает музыку кугикл от очень близких им по тембру звуков природы (крики птиц, кваканье лягушек, шум ветра в сухом тростнике). Как было сказано выше, именно неумелую нескоординированную игру кугикалыцицы сравнивают с кваканьем лягушек.
Использование голоса в игре на кугиклах возвращает нас к теме тела как инструмента. Играющие одной из групп (те, что начинают первыми) «фифкают» или «спаукают», т.е. вокализируют асемантические слоговые формулы в постоянном контрапункте со звуками, продуваемыми на дудочках. Эта сторона их искусства очень ценится в самой традиции (именно качества голоса кутикальщицы и ее умение «фифкать» «у лад» всегда обсуждаются слушателями в первую очередь).
-----------------