Статья: Образ "Младенца на штыке" как комплекс военно-государственной и морально-нравственной символики Советской России
Изображения же Родины-Матери, появившиеся в период Великой Отечественной войны, гораздо ближе по своей смысловой содержащей к "матери-сырой земле", представление о которой сохранилось в рамках русского двоеверия (9).
Так что же говорит нам о матери-земле русская народная традиция?
"...Самая стихия эта настолько свята и чиста, что не держит в себе ничего нечистого и в особенности враждебного людям". Однако земля призывает людей ,вскормленных ею, жить достойно, соблюдая традиции своей земли, иначе "лихих недоброхотов... земля "не принимает". Это происходит потому, что "вся та земля, куда схоронены кровные и близкие, называется родительскою и считается священною: она могущественна до такой степени, что горсточка ее, взятая с семи могил, спасает всех родичей, оставшихся в живых, от всяких бед и напастей".
Когда русский человек находится вдали от дома, а тем паче переживает "лютую годину", воюет за свободу родной земли "землю зашивают в сумочку ... и носят с шейным крестиком, в уверенности, что этим способом можно избавиться от тоски по Родине".
Приведенные цитаты взяты из работы известного русского этнографа XIX века Сергея Васильевича Максимова (1831–1901) (10).
Но вот уже в начале Великой Отечественной войны уроженец Черниговской губернии Артемий Иванович Бородуля уходит на фронт.
Отец — Иван Филлипович, известный на всю стародубскую округу целитель, бывший царский моряк, крестит сына. А жена Вера Егоровна зашивает ему в мешочек родной земли, чтобы иметь связь со своим мужем, где бы он ни был.
Через несколько лет Вера Егоровна видит во сне — раненый ястреб, истекая кровью, падает к ее ногам. Просыпаясь, говорит дочери — "пиши отца в розыск". Ответ приходит — похоронка (11). Артемий Иванович погиб 21 февраля 1944 года и похоронен в Белоруссии... Тоже родная земля...
"Нет большего горя, как известие что... умершие на чужбине, не запаслись родной землицей и похоронены без нее" (12).
И вот уже мы видим многочисленные памятники советским воинам и плакаты. И через один это — Родина-Мать, мать — сыра-земля, просто чья-то мать — молодая и красивая или убеленная сединами, убитая горем...
Мать под Новосибирском только что проводила сыновей на фронт — не всех она дождется (13). А мать на Дукельском перевале в Чехии потеряла своих сыновей, но чужой — русский сын спас жизнь многим другим сыновья Европы (14).
В атеистическом государстве образ "Младенца на штыке" сформировался, как и многое до этого (вспомним хотя бы Сырную седмицу — Масленицу, праздник Рождества Иоанна Предтечи — Ивана Купалы) на стыке христианских и языческих представлений, став на период существования Советского государства смысловым заменителем символики заложенной в образе Св. Георгия, или ездеца, драконоборца.
Можно возразить, что рассматриваемый образ характерен для Великой Отечественной. Да, но как до этой войны шел постоянный поиск, попытки осмысления государственной российской символики, так и после войны — в период начавшейся "холодной войны", закончившейся лишь в "распадом" СССР — что могло сравниться с мощью, красотой и емкостью символов Великой Отечественной, к которым постоянно возвращались не только историки, но и военные?!
Образ "Младенца на штыке", которым во многом стала сама "распятая Россия", насаженная на штык новых идеалов, в СССР стал на всем протяжении существования Руси — России — Российской империи и в современной Российской Федерации хранителем символики, отраженной в образе Св. Георгия, змия разящего. Точно так же орден Славы на Георгиевской ленте "хранил в себе" дореволюционные российские орден и крест Св. Георгия Победоносца, возрожденные в современной России.
В связи с образом "Младенца на штыке" нельзя не сказать об отношении христианских цивилизаций к самому факту убийства детей.
Хорошо известен евангельский сюжет об убийстве по приказу иудейского царя Ирода Великого 14-ти тысяч детей в Вифлееме. Преступление царя, став первым в новой эре массовым убийством детей, выразило всю совокупность причин, побудивших и побуждающих воинов убивать безвинных детей.
Ирод полагал, что родившийся Иисус Христос будет владеть земным царством. Не будучи евреем Ирод прекрасно знал, что они ждут Царя — Машиаха, который огнем и мечом создаст великое земное царство — Иудейское. Но будучи не в состоянии найти своего, как он считал, соперника, Ирод излил свой гнев на неповинных детей (15).
Как писал Димитрий, митрополит Ростовский в XVII веке: Ирод "как лютый зверь, когда бывает ранен, часто не смотрит на того, кто его ранил, но бросается прямо на то, что у него перед глазами; и в ярости терзает это, как бы самого виновника своей раны"... (16)
Из этого сюжета мы видим две основных мотивации, побуждающие власть имущих и воинов расправляться с детьми: "Слепой гнев, вымещаемый на самом беззащитном создании, который может быть подпитан как ощущением успеха (по принципу "что хочу, то ворочу"), так и понесенным фиаско (по принципу "отыграться хоть на ком-то").
Вторая мотивация: это осознание того, что дети когда-то вырастут и могут стать соперниками за власть, борцами за права своей социальной группы или мстителями обиженных отцов.
Второе прекрасно охарактеризовано в историческом плане о XIX веке Владимира Короткевича "Дикая охота короля Стаха", в финале которого крестьяне расправляются с преступниками из среды шляхты, терроризировавшими всю округу.
Отвечая на просьбу одного из участников дела, пожалеть хотя бы молодого шляхтича, один из главных героев романа отвечает: "Дурень ты дурень... Думаешь, мне не жалко? Сердце кровью обливается. Спать спокойно, кажется, никогда в жизни не смогу. Но терпеть — так терпеть, а уж коли начали, дак до конца. Чтоб ни одного не покинуть, чтобы только мы одни, под круговой порукой, знали... "Молодой"! Ты думаешь, из этого молодого не вырастет старый гад? Вырастет! Особенно при воспоминаниях об этой ночи. Так будет нашего брать "жалеть", что диву дашься" (17).
Потрясающи по своей силе описания убийства детей у богослова IV века Григория Нисского. Убийство воином ребенка, это "всеобщее рыдание, это жалостный вопль детей, матерей... отцов, издающих пронзительные стоны при угрозах палачей? Кто изобразит палача с обнаженным мечом, стоящим над младенцем? Взгляд его суров и дышит убийством; речь его страшна; одною рукою он тащит к себе младенца, другою простирает меч; между тем мать с другой стороны влечет свое дитя к себе; и собственную грудь подставляет острию мяча, чтобы только не видеть очами своими, как бедное дитя ее будет умерщвлено руками палача! Как описать положение родителей, их стенания, вопли, последнее прощание с чадами своими:
"За что вы убиваете наших детей? Какую обиду причинили они... ? Разве у вас самих нет матерей? Разве вы не ведаете любви материнской? Разве у вас нет жен? Разве вы не были любимы вашими матерями? Неужели вы не страшитесь, что и с вашими детьми случится то же?" (18).
Следующее описание принадлежит уже веку ХХ: "Однажды перед боем ст.сержант Илларион Меркулов получил письмо из родного села... Неровные строки письма дышали горем и гневом. В нем сестра рассуждала о том, как ночью к ней в дом ворвались немцы. Проснулся ее трехлетний ребенок. Он испуганно посмотрел на немцев и расплакался. Один из солдат — с зверскими лицом, рыжей щетиной, стал кричать на ребенка, но он еще больше испугался и продолжал плакать.
— Клейне швайн! (грязная свинья (нем.) — Е.-Л. М.) — рявкнул немец и всадил штык в тело ребенка. Вот что они сделали, эти детоубийцы, палачи" (19).
В любой войне и в любой армии ребенок воспринимался как тот, на кого нельзя поднимать руку. Но во всех войнах детей убивали. Свои дети воспринимались как моральный стимул для защиты ("чтобы росло наше будущее"), а дети врага — как "вражье семя", которое недостойно жить на земле.
И всегда убитый ребенок, особенно если это дитя твоего народа, твоей земли и не твое дитя, был мощнейшим стимулом для продолжения войны до победного конца, стимулом для мести. Этот стимул был внутренним, нравственным.
Под Волгоградом, на "Солдатском поле" есть памятник — маленькая девочка стоит и задумчиво смотрит в даль, в руках она держит василек: "Моя черноглазая Мила! Посылаю тебе василек... Представь себе: идет бой, кругом рвутся вражеские снаряды. Кругом воронки и здесь же растет цветок... и вдруг очередной взрыв ... василек сорван. Я его поднял и положил в карман гимнастерки. Цветок рос, тянулся к солнцу, но его сорвало взрывной волной, и если бы я его не подобрал, его бы затоптали. Мила! Папа Дима будет биться с фашистами до последней капли крови, до последнего вздоха. Чтобы фашисты не поступили с тобой как с этим цветком. Что тебе не понятно, мам объяснит" (20).