Статья: Пургасова Русь

В известиях Лаврентьевской летописи о противостоянии владимирских князей и мордвы второй половины 20-х гг. XIII в. особо выделяется "Пургасова Русь". Причем она, буквально промелькнув на страницах летописи, к тому же не сразу появляется и в самом рассказе о противоборстве названных сторон. Так, под 1226 г. читается, что владимиро-суздальский князь Юрий Всеволодович послал своих братьев Святослава и Ивана "на мордву, и победили мордву, и взяли несколько сел, и возвратились с победой". В сентябре 1228 г. подобная задача была поставлена князем перед племянником Василько Константиновичем и воеводой Еремеем Глебовичем, но когда они с полком "были за Новгородом у пределов мордовских, Юрий вернул их, не дав воевать, поскольку была непогода, лили сильные дожди день и ночь". В январе 1229 г. состоялся новый и, как вытекает из сообщения владимирского летописца, очевидца описываемых им событий (1), более тщательно спланированный поход, в котором, по сравнению с предыдущими годами, принимали участие куда более крупные силы (в летописи этот поход ошибочно помещен под январем 1228 г.). Теперь на мордву двинулся уже сам Юрий Всеволодович, которого сопровождали со своими дружинами его вассалы и родственники: брат Ярослав, племянники Василько и Всеволод Константиновичи (соответственно переяславский, ростовский и ярославский князья). Вместе с тем показателен и тот факт, что на сей раз Юрий, хотя и собрал военный потенциал княжества в один кулак, действует не в одиночку, а в с союзе с южным соседом муромским князем Юрием Давыдовичем. И выступление объединенных дружин двух государств, одно из которых играло тогда главенствующую роль в русских землях и способно было самостоятельно совершать широкие военные операции, прямо указывает на наличие у Владимирского и Муромского княжеств хорошо организованного и мощного противника, представлявшего для них весьма большую опасность, что и заставило их действовать совместно.

Примечательно также другое: летопись впервые конкретизирует район боевых действий русских войск. Согласно ей, Юрий Давыдович, "вступив в землю Мордовскую, в Пургасову волость, пожег и потравил хлеб, побил скот, и отослал к себе полон, а мордва бежала в свои леса, в укрепления, а кто не убежал, тех побили Юрьевы младшие дружинники, напав 4 января. Увидев это, молодые дружинники Ярослава, Василька и Всеволода, втайне от своих, на другой день въехали глубоко в лес; мордва же, открыв перед ними путь, обошла их лесом и окружила, избив одних и захватив других; бежав в укрепления, они там перебили и пленных, и нашим князьям не с кем было воевать. А болгарский князь пришел на Пуреша, союзника Юрия, и, услышав, что великий князь Юрий жжет села мордовские, бежал ночью прочь, а Юрий с братьями и со всеми полками возвратился восвояси в добром здравии". В апреле того же года, несмотря на понесенные мордвой потери, с ее стороны последовала ответная реакция. "…Пришла мордва с Пургасом к Новгороду, ― констатирует летописец, ― и отбились от них новгородцы; они же зажгли монастырь святой Богородицы и церковь, которые были вне города; в тот же день и отъехали прочь, захватив многих своих убитых. В то же лето Пурешев сын с половцами победил Пургаса, и перебил всю мордву и Русь Пургасову, а Пургас едва бежал с малым отрядом" (2).

Близкие к чтениям Лаврентьевской летописи дают Московский летописный свод конца XV в. и Никоновская летопись, при этом весьма преувеличивая, несомненно, в силу политических задач, стоявших уже перед Россией тех лет, результаты похода 1226 года. Так, в первом из них говорится, что Святослав и Иван "многа сел взяста и полона безчислено, и възратистася с победою великою". В Никоновской летописи тональность несколько снижена, хотя и не менее впечатляющая: "они же взяша множество сел, и возвратистася во свояси". В описании январского наступления на мордву 1229 г. в Московском летописном своде конца XV в. имеется только информация об избиении мордвы, но отсутствует, видимо, в силу своего содержания, не содействующего политике московских князей, в объединении русских земель выступавших в качестве преемников князей владимирских, информация о нанесении мордвой поражения дружинам Ярослава, Василька и Всеволода, о приходе болгарского князя на Пуреша и его отступлении. Рассказ о подступе "мордвы с Пургасом к Новугороду Нижнему" звучит как и в Лаврентьевской, но упоминается о сожжении Пургасом лишь монастыря, вслед за чем также подчеркнуто, что Пурешев сын с половцами "изби моръдву всю и русь Пургасову, а Пургас утече в мале".

В большинстве списков Никоновской летописи очень кратко сказано, что русские князья в январе 1229 г. "ходиша на мордву Поргасову, и повоеваша ее", а затем, что "моръдва с Пургасом", подойдя к Нижнему Новгороду, была разбита и, "зажгоша монастырь пречистыа Богородици, и побежаша во свояси". После чего о Пургасе в них нет никаких известий. Но в Толстовском списке летописи специальным заголовком выделена статья "О войне на мордву", где повествуется, причем с намеренным усилением акцента остроты самой борьбы, о том, что русские "села пожгошя, живущих же в волости Пургасове посекоша мечем нещадно, а прочих в плен поимаша и послаша во свояси. Мордва же слышавше вбегоша в лесы в тверди свое, а котории не убегоша, и тех избиша". На этом сообщение о январском походе, как и в Московском летописном своде конца XV в., обрывается. А в изложении событий апреля 1229 г. летописец также отметил лишь уничтожение монастыря, и также сообщает об избиении всей мордвы и руси Пургасовой, и что "Пуръгас утече вмале" (3). Со временем информация о наличии "Пургасовой Руси" в мордовских землях, враждебно настроенной к русским, вызывает недоумение, по причине чего она исчезает из источников. Так, "Нижегородский летописец" второй половины XVII в., хотя и кратко, но ведет речь о борьбе Юрия Всеволодовича с мордвой, при этом ни слова не говорит о "Пургасовой Руси" (4). Отсутствует она и у В.Н. Татищева: в январе 1229 г. владимирский и муромский князья "пошли на мордву Пургасову и, много оных повоевав, возвратились", а в апреле "мордва с князем их Пургасом пришед к Новуграду Нижнему многим войском и стали приступать. Нижегородцы же, вышед из града, напали на них ночью и многих побили, а они зажгли монастырь св. Богородици и ушли прочь. Пурешев же сын с половцы перенял их на пути, всех побил, а Пургас едва с малыми людьми ушел за реку Чар" (5) (такого рода конкретизация района, куда бежал разбитый Пургас, заставляет предположить существование источника, не дошедшего до нас, но которым пользовался историк).

В "Пургасовой Руси" принято видеть, в подавляющем большинстве случаев, собственно мордву, а в Пургасе и Пуреше мордовских "князей". Так рассуждали вслед за В.Н. Татищевым Н.М. Карамзин, С.М. Соловьев. При этом последний предположил, что имя "Русь", "вероятно, измененное ерза (курсив автора. ― В.Ф.), одно из названий мордвы" (6). В 1857 г. нижегородский краевед Н.И.Храмцовский полагал, что мордва, разъединенная до похода братьев Юрия Святослава и Ивана, после него вступила "в тесный союз, главой и двигателем которого был князь Пургас", и что "смелый и предприимчивый владыка мордовский решился со своими приверженцами или уничтожить Нижний Новгород и оттеснить русских в прежние их пределы, или погибнуть". Но упреждая, Юрий совершил два похода на Пургаса, причем в январе 1229 г. с князем заодно действовал его "присяжник" Пуреш, князь половецкий. В апреле Пургас, "собрав остатки разбежавшейся мордвы", безуспешно осаждал Нижний Новгород, а "летом был разбит сыном Пуреша, который, предводительствуя половцами, окончательно истребил остатки Пургасовой мордвы и всю какую-то "русь пургасову… (курсив автора. - В.Ф.)". В 1867 г. прекрасный знаток нижегородской старины П.И. Мельников-Печерский говорил, что часть мордовских князей, желая отомстить русским, объединилась под началом Пургаса, "жившего недалеко от нынешнего города Кадома, на правом берегу реки Мокши; другие, как, например, Пуреша, приняли присягу на верность русскому великому князю", и что верный Юрию Пуреш разбил отступавшую от Нижнего рать Пургаса. В 1909 г. М.К. Любавский в читаемом в Московском университете курсе "Историческая география России в связи с колонизацией", вышедшем отдельной книгой, отмечая упорную и ожесточенную борьбу мордвы с русскими, подытоживал: "Особенной доблестью в борьбе с русскими выдвинулся мордовский князь Пургас в начале XIII в. В это время борьба Руси с мордвой получила истребительный характер. Суздальские князья разоряли Мордовскую землю, жгли селения мордвы и уводили в плен жителей, которых удавалось захватить в селениях" (7). Вместе с тем в дореволюционный период прозвучало мнение, "что мордовская Пургасова Русь есть, - утверждал, например, в 1860-х - 1870-х гг. С.А. Гедеонов, ѕ ничто иное как выселение словен-язычников из Ростова и Мурома в мордовскую землю" (8).

О мордовском характере "Пургасовой Руси" вела и ведет речь, с теми или иными вариациями, советская и современная историография. В начале 1930-х гг. М.К. Любавский в монографии "Обзор истории русской колонизации с древнейших времен и до ХХ века", изданной лишь в наши дни, практически полностью воспроизвел ранее им сказанное (9). В 1939 г. Л.М. Каптерев, рассматривая историю Нижегородского Поволжья X-XVI вв., значительное внимание уделил взаимоотношению русских и мордвы в первой трети XIII в., при этом посвятив "Пургасовой Руси" отдельную главу. Как он считал, к началу данного столетия у мордвы-эрзи, у которой отмиравший древнеродовой уклад сочетался с зарождавшимся феодализмом, были два враждовавших между князька-"прявта": Пургас, владевший землями к югу от р. Пьяны, и Пуреш, владения которого располагались от Пьяны до Волги (по мнению ученого, эти имена не личные, а родовые). Сама же таинственная "Пургасова Русь", заключал Каптерев, состояла "из первых русских колонистов", вышедших с юго-западных и северо-западных русских пределов и "поселившихся на землях мордовского прявта Пургаса - по рекам Тёше, Пьяне и Сереже. Возможно, что за период длительного сожительства с мордвой русские подверглись некоторому воздействию обратной ассимиляции, "омордовились", чем, вероятно, и объясняется спокойно-безучастное сообщение летописца о них, как о чужих людях". И он не сомневался, что поход 1226 г. был направлен против "непокорного" Пургаса и что летом 1229 г. Пуреш-сын перебил почти всю Пургасову мордву и "вместе с нею "Пургасову Русь" - обжившихся на землях Пургаса русских поселенцев". В 1940 г. А.П. Смирнов, размышляя о древней истории булгар и мордвы, был твердо уверен в том, что феодальные отношения у последней возникли в начале XIII в., т.к. в предыдущем столетии у нее уже появились города, что связано с формированием классового общества. Говоря о княжествах Пургаса и Пуреша, автор пришел к выводу, что первое из них в конце XII - начале XIII в. вошло в Булгарское государство, а Пуреш стал вассалом русских. Освоение русскими земель эрзи, завершал свои рассуждения Смирнов, началось задолго до основания Нижнего Новгорода. И многочисленное русское население, занявшее "значительную территорию по правобережью Волги" около этого города и ассимилировавшись с мордвою, "было известно летописцу под именем "Пургасовой Руси" и находилось в зависимости от мордовских князей". Видя в Пуреше мокшанина, ставшего вассалом Юрия Всеволодовича, ученый резюмировал: разобщенность мордвы предопределила ее разгром в 1228-1229 и 1232 годах (10).

В том же 1940 г. В.В. Гольмстен и Е.И. Горюнова категорично отвергли мнение, что в мордовской среде XII-XIII вв. сложились феодальные отношения (такой вывод в послевоенное время будут энергично опротестовывать мордовские специалисты, доказывающие, что эти отношения сложились уже к концу XII - началу XIII в. (11)). Говоря, что мордовские племена в течении своего самостоятельного существования не вышли за пределы первобытного строя, они отметили ошибочность толкования мордовского "инязор" как "князь" (иногда даже "царь"), отчего шло ложное представление о наличии у мордвы князей-феодалов (в дословном переводе это слово означает "наибольший хозяин", и это название больше всего соответствовало понятию "вождь"). И Пургас и Пуреш, заключали Гольмстен и Горюнова, не князья-феодалы, а племенные выборные вожди, враждовавшие между собою. Пургас - это эрзянин, "глава одного из наиболее сильных родов северо-западной Мордовии", а Пуреш, исходя из сходства его имени с мокшанским именем Пурес, возможно, мокшанин. Обращая внимание на этимологию имени Пургас, авторы подчеркнули, что Пургине - "одно из главнейших лиц мордовской мифологии, - бога грома" и что совпадение их имен указывает на представление о их родственной связи и что от имени Пургине получила название "Пургасова волость". В "Пургасовой Руси" они видели территорию, образуемую нижним течением Оки и Волги, "где издавна в мордовскую среду проникали русские. Число последних было, по-видимому, настолько значительно, что определило название "Русь" в соединении с именем "Пургине" ѕ рода, искони веков обитавшего в данном месте" (12).

В 1946 г. П.Д. Степанов выступил со статьей, посвященной установлению границ "Пургасовой Руси" и ее характера. Указав на несостоятельность выводов А.П. Смирнова и А.М. Каптерева о Пургасе и Пуреше как представителей феодальной верхушки мордвы (ибо в летописях нет информации о том, что они "князья") и о существовании "мордовских княжеств" в XII -начале XIII в., ученый посчитал, что утверждения "о Пургасе и Пуреше, как о двух князьях всего мордовского народа", возглавлявших племена эрзю и мокшу, создают ложное впечатление "о каком-то межплеменном антагонизме между мокшей и эрзей". Установив нахождение упомянутого в документах 1628 и 1630 гг. "Пургасова городища" в Пурдошанском районе Мордовии (в 8 км от с. Пурдошки) "на нижней Мокше, на расстоянии 60-70 км к востоку от Кадома", Степанов подытоживал: "Пургасова волость" "располагалась по нижнему течению реки Мокши от Темнико-Вадских лесов к реке Оке". Обращая внимание на тот факт, что "имя Пургаса не общемордовское достояние, следовательно, не может быть именем мордовского народного героя", он убеждал вслед за В.В. Гольмстеном и Е.И. Горюновой, что Пургас - это вождь небольшой группы мордвы. Видя и в Пуреше вождя "родовых коллективов", Степанов был все же больше расположен связывать его не с мордвой, а с половцами, но в конечном итоге констатировал, что "межродовая борьба происходила в пределах одного племени в Цниско-Мокшанском районе…" и что нет необходимости "называть Пургаса эрзянином, а Пуреша ѕ мокшанином". Говоря о Старом Кадоме (на востоке Рязанской области), известном с 1209 г., и недалеко от которого расположено село Пургасово, исследователь заключил, что наличие пришедших с территории Черниговского и Рязанского княжеств "русских на землях, принадлежавших сородичам Пургаса, дало праву летописцу говорить о "Руси Пургасовой"", истребленной "сыном Пуреша и половцами в 1229 г." (13).

В 1947 г. Н. Добротвор полагал, что "мордовские вожаки" Пургас и Пуреш отразили две тенденции, наметившиеся в мордовской среде после основания Нижнего Новгорода: "Пургас был агентом и вассалом булгарского государства, а Пуреш - русского князя". В 1951 г. А.Н. Насонов, идя в русле рассуждений П.Д. Степанова, убеждал, что в городище Старый Кадом, расположенном в 8 км от современного г. Кадома вверх по р. Мокше на правом ее берегу, "обнаруживаются следы пребывания мордовского Пургаса, разбитого только в 1229 г.". Считая, что "Пургасова волость" захватывала течение Мокши (но могла охватывать, допускал историк, и "более обширную территорию") и видя в "Пургасовой Руси" бродников, появившихся "в результате половецких нашествий", Насонов подчеркнул: "мордва, подвластная Пурешу, который подчинялся владимирскому князю Юрию, обитала ближе к Волге, чем мордва Пургаса". В 1951 г. А.П. Смирнов, как и в 1940 г., вел разговор "о двух самостоятельных княжествах Пуреша и Пургаса", настаивая при этом, что "процесс феодализации у мордвы начал складываться… к XII веку", но уже не утверждая о разобщенности мордвы и русской основе "Пургасовой Руси" (14). В академических "Очерках истории СССР" (1953 г.) отмечалось, что в начале XIII в. среди части мордвы "образовалось полупатриархально-полуфеодальное объединение, во главе которого стоял князь (инязор) Пургас", волость которого локализовалась согласно заключению П.Д. Степанова. "В состав его владений, ― говорил далее В.А. Ледяев, ― входила не только мордва, но и русские поселенцы, называемые летописью "Пургасова Русь". По всей вероятности, это были крестьяне, бежавшие от феодального гнета". Оказывая упорное сопротивление русским, Пургас "был в основном связан союзом с Волжской Болгарией". Во главе другого объединения мордвы стоял мокшанский "князь (оцязор) Пуреш, сторонник союза с Русью", вассал Юрия Всеволодовича (15).

В 1964 г. А.М. Смирнов заключил, что Пургас, видимо, придерживавшийся болгар, и Пуреш, находившийся в зависимости от Юрия, возглавляли крупные племенные объединения или народности, "с некоторыми отличиями в языке и культуре", ставшие "известные под именем мокши и эрзи". Проникновение русских в мордовские земли, по словам исследователя, наблюдаемое "с довольно раннего времени, усилилось в XII―XIII веке и за счет крестьян-переселенцев, образовавших Пургасову Русь, подчиненную мордовскому князю Пургасу, а с другой стороны, за счет феодального захвата, с чем можно связать начало формирования терюхан". В 1965 г. В.Т. Пашуто указал на обострение отношений владимирских князей "с мордвой и самостоятельные действия мордовского князя Пургаса, который ходил на Нижний Новгород, где пожег монастырь и церковь" (16). В "Истории города Горького", вышедшей в 1971 г. к 750-летию основания Нижнего Новгорода, говорилось, что январский поход 1229 г. был направлен "не против мордвы вообще, а против владений князя Пургаса". А информацию о его разгроме венчал вывод, что "таким образом мордовский народ оказался втянутым в военное столкновение Руси и Волжской Болгарии". Пургасову волость, предположил в 1975 г. В.А. Кучкин, "следует искать на восток или юго-восток от Нижнего Новгорода" и что, по-видимому, рядом с ней, "быть может ближе к р. Оке, находились владения Пуреша…" (17). В 1976 г. археолог В.Н. Мартьянов увязал устное сведение, полученное П.Д. Степановым от местной жительницы, согласно которому в районе села Большой Мокателем (Первомайский район Горьковской области) находилось "Пургасово городище", с обнаруженным им неподалеку Понетаевским городищем и локализовал "Пургасову волость" на обширной территории, границей которой на севере и востоке являются р. Тёша, на юге р. Алатырь и Мокша, на западе р. Ока (18).

В 1979 г. в коллективной монографии саранских исследователей "История Мордовской АССР" подчеркивалось, что в XI-XIII вв. у мордвы складываются основы феодальных отношений и что в начале II тысячелетия у нее "оформляются ранние государственные объединения" ("княжества"), между главами которых - Пургасом и Пурешом ѕ шла "борьба за объединение мордовских земель в единое государство". К понятию "Пургасова волость" (а авторы локализуют ее в междуречье Тёши и Мокши) ими было сделано пояснение, повторяемое затем в литературе: что "волость по тому времени представляла собой территорию определенного княжеского удела, верховным собственником которой являлся возглавлявший его правитель - князь". Ими также было сказано, что Пургас имел "военную организацию, способную противостоять экспансии соседних феодальных государств. У него имелись "большие люди", в которых можно видеть дружинников или феодальную знать". В 1981 г. в другом коллективном издании мордовских ученых "Мордва. Историко-этнографические очерки" отмечалось, что "Пургасова волость" включала "в основном эрзянские земли" и представляла собой "раннегосударственное объединение у мордвы". Видя в Пуреше главу другого объединения мордовских племен, авторы заключили: "консолидация мордвы в народность к XIII в. была близка к завершению. Однако этот процесс был приостановлен монголо-татарским нашествием" (19). В 1987 г. археолог Е.А. Голубева, упомянув о мордовских племенных князьях Пуреше и Пургасе, связала с "Пургасовой волостью" район мордовских городищ в бассейне р. Тёши и р. Сатис (правый приток Мокши). В 1987 г. Ю.А. Лимонов пояснял, что владимирские князья "оказались втянутыми в междоусобицу мордовской феодально-племенной верхушки". "Ротник" Юрия Всеволодовича Пуреш пригласил войска своего сюзерена "для борьбы против другого мордовского князя Пургаса", искавшего помощи от болгар. На его взгляд, "выражение "Русь Пургасова", обозначавшее русских, живших на территории мордвы, показывает на то, что народная колонизация очень интенсивно развивалась в районе Поволжья", а само ее существование "указывает на заселение свободных земель русскими земледельцами, что и приводило к этнической чересполосице поселений" (20).

В 1989 г. Н.Ф. Мокшин, вступив в дискуссию с авторским коллективом "Истории Мордовской АССР", акцентировал внимание, во-первых, на то, что в русских летописях отсутствует упоминание эрзи и мокши, и говорится только о "мордве", во-вторых, в них не указано, что Пуреш - "мордовский князь" (по его словам, "закреплению такого мнения в немалой степени способствовал справочный аппарат к летописям", где Пуреш ошибочно назван "князем мордовским"). Историк доказывал, что он, вероятнее всего, был половецким военачальником и что Пургаса нельзя считать "правителем исключительно эрзянским", т.к. в междуречье Мокши и Теши искони проживали мокша и эрзя. И с его именем Мокшин связывал концентрацию значительной части мордвы в границах "Пургасовой волости" (повторяя объяснение, данное понятию "волость" в "Истории Мордовской АССР", автор добавил к нему, что права возглавлявшего ее князя "простирались и на население "волости", находившееся в феодальной зависимости того или иного характера"). "Пургасова волость", по заключению Мокшина, "была тем потестарно-политическим образованием", которое ускорило трансформацию мордовских племен "в мордовскую феодальную народность". В 1991 г. В.П. Макарихин напомнил, что местоположение волости мордовского князя Пургаса увязывают с г. Кадом. Через два года В.Н. Мартьянов, локализуя "Пургасову Русь" в междуречье р. Тёши и Мокши, где проживала мордва-эрзя, обращал внимание на соответствующий топонимический материал: с. Пургасово около г. Кадом на Рязанщине, с. Пурдошки и Пургасово городище в Мордовии, Пургасово городище около с. Большой Макателем и "Пургасово прудище" в верховьях р. Иржа (левый приток Тёши) в Нижегородской области (21).

В 1994 г. В.П. Макарихин, остановившись на рассмотрении событий 1229 г., отмечал, что в январе русские дружины нанесли удар "в район Темников-Кадом, где находился один из центров мордвы и "Руси Пургасовой". А после того, как Нижний Новгород избавился от угрозы со стороны Пургаса, по мордовско-булгарской группировке русские князья, используя половцев, нанесли решающий удар. И ученый не сомневался, что в ходе походов на мордву шло не просто завоевание новых земель и угодий: мордва и часть русских ("Русь Пургасова") были освобождены из-под булгарского владычества и от дани. В 1998 г. С.В. Святкин убеждал, что политический центр северомордовских племен после основания Нижнего Новгорода в 1221 г., "видимо, находился где-то в глубине мордовской земли. Им, возможно, был древний Арта-Арза-Арзамас. Не случайно русские князья пытались проникнуть далеко в глубь мордовской территории "в землю Мордовскую, Пургасову волость". Тяжелое положение, резюмировал археолог, усугубляло отсутствие внутримордовского единства: летом 1229 г. произошло сражение между северомордовским инязором Пургасом и южномордовским (мокшанским) инязором Пурешом (вероятно, в землях последнего), после поражения в котором Пургас "с остатками своего войска отступил в свои владения". В 2001 г. В.Н. Мартьянов, повторив сказанное им в 1976 и 1993 гг., охарактеризовал "Пургасову Русь" как раннефеодальное политическое объединение "во главе с князем Пургасом" (22).

В 2003 г. Б.М. Пудалов, понимая под "Пургасовой волостью" "владения мордовского правителя Пургаса", по его оценке, неравноправного союзника (возможно, данника) волжских булгар, вместе с тем подчеркнул, что "Пургасова Русь" остается подлинной загадкой. И после чего предложил свои ответы на нее. Во-первых, она не является опиской летописца Лаврентия, а есть реальность 1220-х гг., и, по всей видимости, этим выражением обозначали русских, живших в мордовских селах. Причем численность "Пургасовой Руси" не могла быть велика, так как упоминание в ней под 1229 г. остается единственным свидетельством ее существования. Во-вторых, в связь с "Пургасовой Русью" ученый вновь поставил такую группу населения русского приграничья, как бродники, которые по роду занятий были, вероятно, лесные охотники, профессионально владеющие оружием, и поэтому охотно приглашаемые во вспомогательные воинские отряды. Исповедуя христианство, они должны были восприниматься как "Русь". Поэтому, подытоживал Пудалов, заманчиво видеть в "Пургасовой Руси" субэтническую группу, аналогичную бродникам, но "для такого предположения пока нет убедительных оснований". Н.Ф. Филатов в 2003 г. традиционно представил Пургаса мордовским князем. То же самое говорится в "Истории Нижегородской области", увидевшей свет в 2004 году. В том же году И.А. Гагин трактовал "Пургасову Русь" как мордовское полупатриархально-полуфеодальное государство, зависевшее от Волжской Болгарии и действующее в ее интересах против русских князей и той части мордвы, которая была в союзе с ними. Высказав мнение, что "Пургасова Русь" занимала территорию в бассейне рек Суры, Алатыря, Пьяны, среднего течения Мокши и была районом преимущественного расселения эрзи, ее название исследователь объяснил тем, что Пургас принимал беглых русских, "недовольных политикой земских бояр и сопротивлявшихся христианизации… Возможно, что перебежчиков было немало, и это дало основание летописцам называть земли Пургаса "Русью Пургасовой". В 2006 г. А.А. Кузнецов, коснувшись вопроса борьбы владимирских князей и мордвы после 1221 г., констатировал, что последняя в этот период "расколота: одна часть с Пурешей ориентируется на владимирских князей, другая во главе с Пургасом ― выступает против них" (23).

В 2001 г. археолог В.В. Седов отступил от привычного объяснения названия "Пургасова Русь" и увязал ее с потомками именьковской культуры IV―VII вв. Среднего Поволжья. Выводя предков этой культуры из области Верхнего Поднестровья со смежными землями Волыни и Подолии, он считал ее представителей ― носителей высокоразвитого земледелия ― славянами, на рубеже VII―VIII вв. переселившимися под давлением тюркоязычных кочевников в левобережные районы Среднего Поднепровья и основавшими там волынцевскую культуру, весьма близкую именьковской. Будучи твердо уверенным в том, что этноним русь в IX в. "идентифицируется со славянами волынцевской культуры, позднее с их потомками, заселявшими летописную Русскую землю в узком значении", Седов заключал: "Русью могла именоваться какая-то значительная часть населения именьковской культуры". Приводя дополнительные аргументы в пользу мнения, что часть именьковского населения осталась на прежнем месте, приняв затем участие в этногенезе волжских болгар, он акцентировал внимание на наличие слабо изученного "крупного островка памятников именьковской культуры в мордовских землях в бассейне Суры", который весьма возможно принять за "Пургасову Русь". В целом же, как резюмировал Седов, "на основе исторических данных ответить на вопросы, что представляла собой эта Русь, каким образом она оказалась в мордовских краях, почему за нее заступилась Волжская Болгария, не представляется возможным" (24).

Со столь категоричным утверждением нельзя согласиться. И в поисках ответа на вопросы, выделенные В.В. Седовым, обращает на себя внимание несколько весьма принципиально важных моментов, содержащихся в вышеприведенных летописных известиях, и которые совершенно не согласуются, как подчеркивал в 2004 г. автор этих строк, с распространенным мнением о мордовской природе "Пургасовой Руси", своим названием якобы обязанной русским, в силу каких-то причин покинувших свои земли и переселившихся в земли мордвы. Во-первых, "Пургасова Русь" воюет как с русскими князьями, так и с собственно мордвой, возглавляемой Пурешом, союзником Юрия Всеволодовича. Во-вторых, особенная ожесточенность в противостоянии русских князей и "Пургасовой Руси": первые не только нещадно избивают ее жителей, но и уничтожают посреди зимы запасы продовольствия (хлеб, скот) и села, тем самым обрекая оставшихся в живых на явную смерть. Пургас же, подступив к Нижнему Новгороду, в его предместье безжалостно предает огню православные святыни ― Благовещенский монастырь и церковь. В-третьих, "Пургасову Русь" летописец хотя и локализует на мордовских землях, но вместе с тем видит в ней особую территорию ("Пургасова волость" Мордовской земли) и отделяет ее население от собственно мордовского ("Пурешев сын с половцами победил Пургаса, и перебил всю мордву и Русь Пургасову"). И при этом сам, будучи русским, нисколько не считает ее близкой себе ни по крови, ни по вере. В-четвертых, отсутствие аналогов "Пургасовой Руси" в названии колонизуемых русскими земель (25). Более того, термин "Русь" стал прилагаться к Волго-Окскому междуречью только после монгольского нашествия. Как отмечал А.А. Шахматов, "вообще с середины XIII в. имя Русь начинает употребляться для обозначения Суздальской области" (26).

Все перечисленное заставляет говорить о "Пургасовой Руси" как об этническом образовании, уходящем в глубокое прошлое, и не имевшем даже в XIII в., подчеркивал в 1986 и 1993 гг. историк А.Г. Кузьмин, "отношения ни к Киеву, ни к Владимиро-Суздальской земле", и обособленно стоявшем "от основных русских центров" (ученый локализовывал ее на нижней Оке) (27). И это этническое образование надлежит рассматривать в одном ряду с другими территориями, также известными по памятникам как Русь. Русская история, на что неоднократно указывали в дореволюционное время, начиная с М.В. Ломоносова, антинорманисты, и в чем с ними, под давлением неоспоримых фактов, соглашались их оппоненты (например, Г.Ф. Миллер, Н.М. Карамзин, И.С. Фатер, И.П. Боричевский, С.М. Соловьев, М.П. Погодин и др.) (28), а из наших современников на протяжении нескольких десятилетий об этом речь вел А.Г. Кузьмин, не ограничивается одной только Киевской Русью, и что параллельно с ней и даже задолго до нее существовали другие русские образования. И Кузьмин, а это является одной из огромных его заслуг перед наукой, впервые в историографии свел воедино многочисленные свидетельства иностранных источников, зафиксировавших в Восточной и Западной Европе применительно ко второй половине I — началу II тысячелетия более десятка различных "Русий" (вначале ученый говорил о близких и родственных Русиях, но затем пришел к выводу, что они, скорее всего, разного этнического происхождения). Это четыре Руси на южном и восточном побережьях Балтийского моря (о. Рюген - Русия, Ругия, Рутения, Руйяна, устье Немана, устье Западной Двины, западная часть нынешней Эстонии - провинция Роталия-Русия и Вик с островами Эзель и Даго), Русь Прикарпатская, Приазовская (Тмутаракань), Прикаспийская, Подунайская (Ругиланд-Русия). Причем, как при этом констатировал исследователь, основная часть известий о руси (первоначально ругов, но со временем почти повсеместно вытесненное именем "русы") практически не задействована в науке, поскольку "они не укладываются в принятые норманистские и антинорманистские концепции начала Руси" (29).

Прояснить ситуацию с "Пургасовой Руси" и ее истоками, возможно, и с ее локализацией, вполне могут антропологические данные, собранные в 1955-1958 гг. и приведенные К.Ю. Марк в 1960 и 1965 годах. Говоря о пяти антропологических комплексах на территории Мордовии ― северо-западном, восточном, западном, центральном и северо-восточном, в рамках восточного она выделила особый антропологический тип, назвав его "сурским", т.к. основные его представители занимают бассейн р. Суры. По уточнению ученого, это "почти все эрзянские группы, терюхане, а также мокшанские группы, которые живут на востоке Пензенской области", причем наиболее характерными группами этого типа являются эрзянские в восточных районах современной Мордовии. И по своим признакам данный тип отличается, обращала внимание исследовательница, как от мокши, так и от эрзи, и наиболее близок к "ильменскому типу", который был выделен "среди русских, живущих в окрестностях Ильменского озера". Подобное заключение еще более усиливают два момента: во-первых, имя Пургас на эрзянском языке означает "гром" (Пургас-пургине), что заставляет вспомнить славяно-русского Перуна-громовержца. Во-вторых, наименование владений Пургаса славянским словом "волость" говорит в пользу славяноязычия ее населения. Марк вместе с тем констатировала, что представители выделяемого ею антропологического типа "имеют сходство также с некоторыми группами западнобалтийского типа, в особенности с эстонцами Пярнуского района…" (30). Пярнуский район ― это Западная Эстония, где в древности находилась одна из прибалтийских Русий — Роталия-Русь. Именно об этой Руси, указывал А.Г. Кузьмин, много говорится в "Датской хронике" Саксона Грамматика (начало XIII в.), именно с ней датчане вели многовековые войны на море и на суше, именно ее жители ― "русские" ― в 1343—1345 гг. возглавили восстание против Ливонского ордена, а "русские" села и позднее будут упоминаться в ее пределах. Эти же земли отнес к "Руссии-тюрк" и комментатор Адама Бременского, и в ее границах Кузьмин помещал "Остров русов" восточных авторов, видя в нем о. Саарема (Эзель), буквально "Островная земля", именуемый исландскими сагами "Holmgarđr" и переносившими это имя по созвучию и на "Новгород". Под "Руссией-тюрк" историк понимал Аланскую Русь (или Норманский каганат), созданную в IX в. русами-аланами после их переселения с Дона из пределов разгромленного хазарами и венграми Росского каганата (31).

Проникновение русов в глубь Восточно-Европейской равнины связано с началом функционирования Балтийско-Волжского пути (о давно привычном явлении русских купцов для Волжской Болгарии говорил в 921/922 гг. ибн-Фадлан). И нумизматический материал весьма точно указывает на те территории, откуда вышли русы, открывшие эту торговую магистраль, на протяжении нескольких столетий снабжавшую арабским серебром Восточную и Западную Европу, и долгое время ее контролировавшие. Так, в 1956 г. археолог В.Л. Янин отмечал, что до первой трети IХ в. включительно "основная и при том сравнительно более ранняя группа западноевропейских кладов" дирхем обнаружена в "землях балтийских славян" (32). В 1998 г. археолог А.Н. Кирпичников на основе самых последних данных уточнил, что "до середины IX в. не устанавливается" сколько-нибудь значительного проникновения арабских монет "на о. Готланд и в материковую Швецию (больше их обнаруживается в областях западных славян)" (33). И это притом, что начало дирхемной торговли ученые относят сейчас к 50-м — 60-м гг. VIII в. (34), т.е. долгое время эта торговля по существу не затрагивала шведов. А это значит, что распространенные в науке утверждения об открытии скандинавскими купцами и воинами Балтийско-Волжского пути и установлении ими "торговых контактов с арабским миром" и что "ранний этап восточноевропейской торговли следует рассматривать как норман?