Сочинение И любимые герои Толстого просты и естественны
Ценность человека, по мнению Толстого, определяется тремя понятиями: простотой, добротой и правдой. Нравственность, как считает писатель, — это умение почувствовать свое «я» как часть общечеловеческого «мы». И любимые герои Толстого просты и естественны, добры и сердечны, честны перед людьми, и своею совестью.
Иное отношение Толстого к высшему свету. С первых страниц романа мы попадаем в петербургские гостиные. Толстой подчеркивает, что «светских львов» отличает духовное убожество, нравственная низость. В их поведении, в их взаимоотношениях нет ни простоты, ни добра, ни правды.
В этом свете, как считает Толстой, «кипит вечная бесчеловечная вражда, борьба за блага бренные». Вспомним искаженные лица «скорбной» Друбецкой и «благостного» князя Василия, когда они вдвоем вцепились в портфель с завещанием у постели умирающего графа Безухова.
А охота на Пьера, ставшего богачом?! Ведь это целая «военная операция», тщательно продуманная Шерер и князем Василием. Так и не дождавшись объяснения Пьера с Элен, сватовства, князь Василий врывается в комнату с иконой в руках и благословляет молодых — мышеловка захлопнулась. Начинается осада Марьи Болконской, богатой невесты для шалопая Анатоля, и только случай помешал успешно завершить эту операцию. О какой любви может идти речь, когда браки совершаются по откровенному расчету?
С иронией, даже с сарказмом рисует Толстой «объяснение в любви» Бориса Друбецкого и Жюли Курагиной. Жюли знает, что этот блестящий, но нищий красавец, не любит ее, но требует за свое богатство объяснения в любви по всей форме. А Борис, произнося нужные слова, думает, что всегда можно устроить так, что он жену будет видеть редко.
Все способы хороши, чтобы добиться «славы, денег и чинов». Можно вступить в масонскую ложу, делая вид, что тебе близки идеи любви, равенства, братства. А на самом деле такие, как Борис Друбецкой, вступали в это общество с одной целью — завести выгодные знакомства. А Пьер, искренний и доверчивый человек, вскоре увидел, что этих людей интересовали не вопросы истины, блага человечества, а мундиры и награды.
Ложь и фальшь в отношениях между людьми особенно ненавистны Толстому. С какой иронией он рассказывает о князе Василии, когда тот просто-напросто обворовывает Пьера, присвоив доходы с его имений и оставив у себя несколько тысяч оброка с рязанского имения. И все это под маской добра и заботы о юноше, которого он не может бросить на произвол судьбы.
Лжива и развратна Элен Курагина, ставшая графиней Безуховой. Открыто изменив мужу, она цинично заявляет Пьеру, что не желает иметь от него детей. Даже красота и молодость у людей высшего света отталкивающа, ибо не наполнены душевным теплом.
В образе Элен подчеркивается не женственное, а, скорее, животное начало. Она ничего не любит в жизни, кроме своего тела, позволяет брату целовать свои плечи, но не дает денег. Она хладнокровно выбирает себе любовников, как блюда из меню, умеет сохранить уважение света и даже приобрести репутацию умной женщины благодаря своему виду холодного достоинства и светскому такту. Это обожание собственного тела может развиться только там, где праздность и роскошь дают полный простор всем чувственным побуждениям. Это бесстыдное спокойствие — там, где высокое положение, обеспечивая безнаказанность, учит пренебрегать уважением общества, где богатство и связи определяют моральный облик человека.
Кроме роскошного бюста, богатого и красивого тела, Элен обладала необыкновенным умением скрывать свое умственное и нравственное убожество, и все это только благодаря изяществу манер и заученным фразам и приемам. Бесстыдство проявлялось в ней в таких грандиозных великосветских формах, что возбуждало в других чуть ли не уважение.
Анатоль Курагин, по мнению Толстого, «простой и с плотскими наклонностями». Это главенствующие черты характера этого героя. Он на всю свою жизнь смотрел как на непрерывное увеселение, которое кто-то обязался устроить для него: «Он не был в состоянии обдумать ни того, как его поступки могут отзываться на других, ни того, что может выйти из такого или такого его поступка». Эгоизм Анатоля непосредственный, животно-наивный и добродушный, эгоизм абсолютный, ибо не стеснен ни совестью, ни рассудком. Курагин не заглядывает дальше минуты своего удовольствия, не думает о других. Всего этого для него не существует совсем. Он искренне убежден, инстинктивно, всем своим существом, что все вокруг имеет единственной целью его развлечение и существует для этого. Никакой оглядки на людей, на их мнение, на последствия, никакой дальней цели, которая заставляла бы сосредоточиться на ее достижении, никаких угрызений совести, размышлений, колебаний, сомнений — Анатоль, что бы ни совершил, естественно и искренне считает себя безукоризненным человеком и высоко несет свою красивую голову: свобода поистине безграничная, свобода в поступках и самоощущении.
Такая полная свобода дана Анатолю его бессмысленностью. Человек, сознательно относящийся к жизни, уже подчинен, как Пьер, необходимости понять и решить, он не свободен от жизненных сложностей, от вопроса: зачем? В то время как Пьер мучается этим сложным вопросом, Анатоль живет, довольствуясь каждой минутой, глупо, животно, зато легко и весело.
Нравы высшего общества, по мнению Л. Н. Толстого, основаны на лжи. Лгут, играя в патриотизм, Жюли Курагина, ставшая наконец-то Друбецкой, и ей подобные. Их патриотизм проявился в отказе от французской кухни, французского театра и в установлении штрафа за употребление в речи французских слов, к которым они с самого раннего детства привыкли больше, чем к русским.
Вспомним, с каким энтузиазмом двуличный князь Василий восхищается, вещая с гордостью пророка: «Что я говорил про Кутузова? Я говорил всегда, что он один способен победить Наполеона». А когда до придворных дошло известие об оставлении Москвы французам, то князь Василий непререкаемо говорил, что нельзя было ожидать ничего другого от «слепого развратного старика».
Толстому особенно ненавистна императорская «игра в войну», ведь для Александра I действительное поле сражения и парад на Царицынском Лугу — это одно и то же (вспомним его спор с Кутузовым перед Аустерлицким сражением).
В военной среде, которую Толстой знал хорошо, процветает карьеризм, служба «лицам, а не делу», боязнь личной ответственности за принятое решение. Вот почему так невзлюбили многие офицеры честного и принципиального Андрея Болконского. Даже накануне Бородинского сражения офицеры штаба были обеспокоены не столько его результатом, сколько своими будущими наградами. Они внимательно следили за флюгером царской милости.
С суровой беспощадностью Толстой «срывал все и всяческие маски» с представителей высшего света, обличая антинародную сущность их идеологии — идеологии людского разъединения, эгоизма, тщеславия и презрения к людям.