Из поэмы Два сна

    [1]
    А в легком утреннем тумане
    Над скалами береговыми
    Еще переливалось имя,
    Звенело имя Муаяни.
     [2]
    Весь двор, усыпанный песком
    Просеянным и разноцветным,
    Сиял — и бледносиний дом
    Ему сиял лучом ответным.
    В тени его больших стропил
    С чудовищами вырезными
    Огромный кактус шевелил
    Листами жирными своими.
    А за стеной из тростника,
    Работы тщательной и тонкой,
    Шумела Желтая река,
    И пели лодочники звонко.
    Ю-Це ступила на песок,
    Обвороженная сияньем,
    В лицо ей веял ветерок
    Неведомым благоуханьем.
    Как будто первый раз на свет
    Она взглянула, веял ветер,
    Хотя уж целых восемь лет
    Она жила на этом свете.
    И благородное дитя
    Ступало робко, как во храме,
    Совеем тихонько шелестя
    Своими красными шелками,
    Когда, как будто принесен
    Рекой, раздался смутный ропот.
    Старинный бронзовый дракон Ворчал на бронзовых воротах:
    — Я пять столетий здесь стою>
    А простою еще и десять:
    Задачу трудную мою
    Как следует мне надо взвесить.
     3
    Не светит солнце, но и дождь
    Не падает; так тихо-тихо;
    Что слышно из окрестных рощ,
    Как учит маленьких ежика.
    Лай-Це играет на песке,
    Но ей недостает чего-то,
    Она в тревоге и тоске
    Поглядывает на ворота.
    — «Скажите, господин дракон,
    Вы не знакомы с крокодилом?
    Меня сегодня ночью он
    Катал в краю чужом, но милом».
    — Дракон ворчит; «Шалунья ты Вот глупое тебе и снится; Видала б ты во сне цветы, Как благонравная девица…»
    — Лай-Це, наморщив круглый лоб,
    Идет домой, стоит средь зала
    И кормит рыбу-телескоп
    В аквариуме из кристалла.
    Ее отец среди стола
    Кольцом с печатью на мизинце
    Скрепляет важные дела
    Ему доверенных провинций.
    — «Скажите, господин отец,
    Есть в Индию от нас дороги,
    И кто живет в ней, наконец,
    Простые смертные иль боги?»
    — Он поднял узкие глаза,
    Взглянул на дочь в недоуменьи
    И наставительно сказал,
    Сдержать стараясь нетерпенье:
    — «Там боги есть и мудрецы,
    Глядящие во мрак столетий,
    Есть и счастливые отцы,
    Которым не мешают дети».
    — Вздохнула бедная Лай-Це,
    Идет, сама себя жалея,
    А шум и хохот на крыльце
    И хлопанье ладош Тен-Вея.
    Чеканный щит из-за плеча
    Его виднеется, сверкая,
    И два за поясом меча,
    Чтоб походил на самурая.
    Кричит: «Лай-Це, поздравь меня, Учиться больше я не стану, Пусть оседлают мне коня, И я поеду к богдыхану».
    — Лай-Це не страшно
    — вот опушка,
    Квадраты рисовых полей,
    Вот тростниковая избушка,
    С заснувшим аистом на ней.
    И прислонился у порога Чернобородый человек;
    Он смотрит пристально и строго В тревожный мрак лесных просек.
    Пока он смотрит — тихи звери,
    Им на людей нельзя напасть.
    Лай-Це могучей верой верит
    В его таинственную власть.
    Чу! Голос нежный и негромкий,
    То девочка поет в кустах: Лай-Це глядит
    — у незнакомки Такая ж ветка в волосах,
    И тот же стан и плечи те же,
    Что у нее, что у Лай-Це,
    И рот чуть-чуть большой, но свежий
    На смугло-розовом лице.
    Она скользит среди растений:
    Лай-Це за ней, они бегут,
    И вот их принимают тени
    В свой зачарованный приют.