Сочинение Мастерство сатирического изображения действительности в одном из произведений русской литературы XIX

    Новыми и значительными достижениями обогатилась в “За рубежом” салтыковская сатирическая галерея вершителей и проводников внутренней политики Российской империи. Прежде всего это “портреты” двух “бесшабашных советников” Удава и Дыбы. (Нужно было очень ненавидеть царское самодержавие и его слуг, чтобы найти для их сатирической персонификации фамилии с такой этимологией и с такими историческими ассоциациями.) Кроме того, это фигуры находящегося временно не у дел графа Твэрдонто и сменившего его на руководящем посту господина Пафнутьева. Первые два администратора — деятели старой бюрократии, выдвинувшиеся “благодаря беззаветной свирепости при исполнении начальственных предписаний”, третий — бюрократ новой формации, администрировавший при помощи созданной им теории повсеместного “смерча” и готовящийся вновь применять эту “теорию”, последний — администратор краткого периода “либеральных вольностей”. Таким образом, каждый из “сановников” представляет вполне определенное направление внутренней политики самодержавия на определенном же, конкретном ее этапе. Вместе с тем — ив этом одно из своеобразий салтыковской типизации — каждый из “сановников” в отдельности и все они в совокупности воплощают коренные и неизменные черты всей вообще политики царского самодержавия, самую суть ее, главное зло режима.
    Первый раз в литературе так полно и сатирически сильно предстали перед читателем в образе репортера Подхалимова отрицательные черты одной из профессий новой буржуазной интеллигенции в России — журналиста, “газетчика” беспринципной капиталистической прессы.
    Прочитав первую главу “За рубежом”, П. В. Анненков писал И. С. Тургеневу: “Читали Щедрина “За рубежом”? Презабавно, но жалко, что разбрасывается и до полного типа не доходит, а все-таки и сатирические фигурки, которыми ограничивается, изумительны, поучительны и носят в своих карманах дипломы на почетных членов русской культуры”.
    При всем сочувственном отношении к Салтыкову и высо кой оценке его таланта Анненков допускает в приведенном отзыве определенную односторонность Художник-реалист Салтыков в полной мере был способен “доходить” “до полного типа” и создавать, когда он ставил перед собой такую задачу (например, в романе “Господа Головлевы”), мир живых людей, глубоких человеческих характеров. Подобно другим гигантам в искусстве критики, обличения и отрицания — Рабле, Гойе, Домье, Грибоедову, Гоголю, Салтыков сочетал в своем таланте мощный реализм, невозможный без психологизма, с мастерством сатирической “графики”, построенной на приемах резких заострений и гротеска, при минимуме психологии.
    В книге “За рубежом” Салтыков остро и резко обличал современный ему западный буржуазный мир, равно как и мир враждебных ему явлений русской действительности. Отсюда своеобразие ее поэтики, — как, впрочем, и других сатирических книг Салтыкова, — поэтики борьбы и нападения, требовавшей обращения к условным формам и приемам, в частности, к гротеску. Салтыковское искусство гротеска обогатилось в “За рубежом” образцами, не уступающими шедеврам этого рода из “Истории одного города” Такова, например, “трещина в черепе” у “бесшабашных советников” Удава и Дыбы, которая постепенно, по мере утолщения формулярного списка, у каждого из них образовывается для того, “чтобы предписания начальства быстрее доходили по назначению”.
    Если не считать “мальчика без штанов”, за которым стоит образ русского народа, прежде всего крестьянства, среди действующих лиц “За рубежом” нет положительных героев и фигур. Все они принадлежат к враждебному и отрицаемому писателем миру, и все поэтому созданы приемами нарочитого смещения реальных линий, нарисованы остросатирическим карандашом. В этой книге нет таких массивных, точно из металла отлитых фигур, как, например, Дерупов из “Благонамеренных речей”. Предлагаемая читателю “За рубежом” коллекция образов — в большинстве не живописные или скульптурные “портреты”, а графические “профили” и “силуэты”. Индивидуальная психология в изображениях, созданных такими зарисовками, почти отсутствует. Напротив того, психология социальная и политическая, определяющая типы не отдельных лиц, а целых категорий, целых сословий, демонстрируется подчеркнуто и гиперболически, с большой смелостью и широтой обобщения. Таковы, в частности, все образы французских “сытых буржуа” и “республиканцев без республики”, как групповые, так и индивидуальные. При этом в отличие от типов русских политических деятелей, выведенных всюду под сатирическими названиями анонимно, французские представлены также и под своими собственными именами: Гамбетта, Клемансо, Греви и др. В этой галерее крупнейших деятелей Третьей республики с наиболее едким сарказмом нарисован образ “сенатора и стыдливого либерала” (также и писателя) Лабуле. В этом образе-гротеске, особенно в буффонадной сцене завтрака “автора” с Лабуле в ресторане, предметом сатирической критики Салтыкова является “святая святых” собственнического мира — принцип “накопления богатств”.
    Подвижную панораму этого пестрого мира, его сменяющиеся явления, слова и поступки появляющихся или тут же скоро исчезающих лиц обязательно “комментирует” участник всех событий — “автор” или “рассказчик”. Голос его постоянно звучит в многоголосии повествования — звучит всегда как ведущий.