Сочинение Пейзаж и его функции в романе М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени»

Исследователь Рождествин заметил, что развитию чувства природы в Лермонтове способствовали литературные влияния – влияние Руссо, Шатобриана и Гейне[1]. Мир природы и цивилизации противопоставлены в творчестве поэта. И в этом Лермонтов наиболее близок Толстому, в произведениях которого естественность человеческого поведения и гармоничность личности определяется (в том числе) близостью человека к природе.
   Попробуем проанализировать описания природы в романе Лермонтова «Герой нашего времени». В повести «Бэла» пейзажи еще объективны и фотографичны. Это объективные описания окружающей местности, южные ландшафты. Они пока еще лишены той спаянности с душевной жизнью героя, которую наблюдаем мы, к примеру, в «Княжне Мери». Однако и здесь уже они в определенном смысле выступают как средство характеристики персонажа. Первый пейзаж романа – это вид Койшуарской долины. В описании этом переданы впечатления рассказчика – издателя, проезжего офицера и литератора, ставшего попутчиком Максима Максимыча. Офицер этот на Кавказе сравнительно недавно, поэтому восприятие его свежо, все впечатления отличаются новизной и непосредственностью. Вместе с тем писатель здесь отмечает любовь рассказчика к природе, намекая на близость его к Печорину: «Славное место эта долина! Со всех сторон горы неприступные, красноватые скалы, обвешанные зеленым плющом и увенчанные купами чинар, желтые обрывы, исчерченные промоинами, а там высоко-высоко золотая бахрома снегов, а внизу Арагва, обнявшись с другой безыменной речкой, шумно вырывающейся из черного, полного мглою ущелья, тянется серебряной нитью и сверкает, как змея своей чешуею». Одновременно мы можем отметить явный литературный талант «издателя», искусное использованием им метафор и эпитетов.
   Характерно, что описание Койшуарской долины дано в повести дважды. Вот второй вид ее: «...под нами лежала Койшуарская долина, пересекаемая Арагвой и другой речкой, как двумя серебряными нитями; голубоватый туман скользил по ней, убегая в соседние теснины от теплых лучей утра; направо и налево гребни гор, один выше другого пересекались, тянулись, покрытые снегами, кустарником; вдали те же горы, но хоть бы две скалы, похожие одна на другую, – и все эти снега горели румяным блеском так весело, так ярко, что кажется, тут бы и остаться жить навеки...».
   Описание Лермонтовым Койшуарской долины пересекается с пушкинским описанием ее в «Путешествии в Арзрум». Однако в двух пейзажах есть и различия. Как замечает В. Шкловский, пушкинское описание тематично и сравнительно кратко[2]. Лермонтов же «как бы задерживается»[3] в пейзаже, используя множество ярких красок, передавая свои ощущения, вставляя философские замечания. В этих пейзажах писатель использует цветовые эпитеты («красноватые скалы», «зеленым плющом», «золотая бахрома снегов», «желтые обрывы», «серебряной нитью», «голубоватый туман»), метафору («Арагва, обнявшись с другой безыменной речкой»), образные сравнения («сверкает, как змея своею чешуею», «пересекаемая Арагвой и другой речкой, как двумя серебряными нитями»). Вообще, пушкинские описания природы в прозе более лаконичны, зачастую они не связаны с непосредственными чувствами героев, но нередко передают философские мысли автора, создают в произведении определенные мотивы, настроение[4]. Таковы многие пейзажи в «Евгении Онегине» и «Капитанской дочке». Пейзаж Лермонтова же более подробен, картины природы у него не только неизменно связаны с человеческими чувствами, но и даны в субъективном восприятии героя. Порой для писателя характерна «физиологическая точность в описании чувств и ощущений» в восприятии природы человеком, «острый и трезвый анализ их происхождения или их сущности»[5].
   Лермонтов использует в пейзажах яркие, сочные краски. В цветовом спектре здесь присутствуют серебряный, темно-синий, темно-лиловый, серый, голубой, золотистый, зеленый цвета. Но в пейзажах романа важен не только цветовой фон, но и запахи, звуки, освещение. Исследователь Фишер замечает, что пейзажи Лермонтова многозвучны, подвижны, пластичны, и приобретается эта пластичность благодаря «осязательным ощущениям», писатель «передает ощущения зноя и холода, жары и свежести, запахов»[6]. И в этом Лермонтов близок Толстому и Тургеневу.
   Вот еще один из пейзажей в повести «Бэла»: «Тихо было все на небе и на земле, как в сердце человека в минуту утренней молитвы; только изредка пробегал прохладный ветер с востока, приподнимая гриву лошадей, покрытую инеем. Мы тронулись в путь...казалось, дорога вела на небо, потому что сколько глаз мог разглядеть, она все поднималась и наконец пропадала в облаке, которое еще с вечера отдыхало на вершине Гуд-горы, как коршун, ожидающий добычу; снег хрустел под ногами нашими; воздух становился так редок, что больно было дышать; кровь поминутно приливала в голову, но со всем тем какое-то отрадное чувство распространилось по всем моим жилам, и мне было как-то весело, что я так высоко над миром...». Природа приравнена в творчестве Лермонтова к Божественному началу. В этом пейзаже автор подчеркивает это сравнением («Тихо было все на небе и на земле, как в сердце человека в минуту утренней молитвы»). Здесь использован эмоциональный эпитет («отрадное чувство»), метафора («в облаке, которое еще с вечера отдыхало на вершине Гуд-горы»), образное сравнение (облако, «как коршун, ожидающий добычу»). Пейзаж здесь дается писателем в динамике, в действии. И способствуют этому практически все природные образы: дорога, хрустящий снег, облако. Вообще, облака, тучи, туманы играют огромную роль в пейзажах Лермонтова[7]. В «Герое нашего времени» мы часто встречаем эти природные образы. «Густой туман» здесь льется волнами из ущелий, «туманы, клубясь и извиваясь, как змеи», сползают «по морщинам соседних скал», «серое облако» отдыхает на вершине горы.
   Другой пейзаж повести дан уже в восприятии рассказчика и Максима Максимыча. «Вот наконец, мы взобрались на Гуд-гору, остановились и оглянулись: на ней висело серое облако, и его холодное дыхание грозило близкой бурею; но на востоке все было так ясно и золотисто, что мы, то есть я и штабс-капитан, совершенно о нем забыли...Да, и штабс-капитан: в сердцах простых чувство красоты и величия природы сильнее, живее во сто крат, чем в нас, восторженных рассказчиках на словах и на бумаге». Картина эта характеризует уже в большей степени Максима Максимыча. Мы узнаем, что штабс-капитан близок к природе, любит и понимает ее. Одновременно здесь угадывается и скрытый намек на цельность натуры Максима Максимыча, на непосредственность его чувств и восприятия. Рассказчик рассуждает здесь о влиянии природы на человека и замечает, что «удаляясь от условий общества и приближаясь к природе, мы невольно становимся детьми; все приобретенное отпадает от души, и она делается вновь такою, какою была некогда». Именно эту детскость он подмечает затем в Максиме Максимыче.
   В другом пейзаже дана косвенная характеристика рассказчика-издателя. Это картина метели: «Между тем тучи спустились, повалил град, снег; ветер; врываясь в ущелья, ревел, свистал, как Соловей-разбойник, и скоро каменный крест скрылся в тумане... Лошади измучились, мы продрогли; метель гудела сильнее и сильнее, точно наша родимая, северная: только ее дикие напевы были печальнее, заунывнее. «И ты, изгнанница, – думал я, – плачешь о своих широких, раздольных степях! Там есть где развернуть холодные крылья, а здесь тебе душно и тесно, как орлу, который с криком бьется о решетку железной своей клетки»». Здесь содержится намек на изгнанничество проезжего офицера, ставшего спутником Максима Максимыча. Очевидно, он также сослан на Кавказ. Так, Лермонтов постепенно сближает этого персонажа с Печориным, обозначая не только параллельность жизненных событий, но и определенную интеллектуальную, духовную общность. Тем самым у автора мотивируется искренний, неподдельный интерес «издателя» к этому персонажу, его внимательный, изучающий взгляд на него.
   В основе сюжета повести «Бэла» лежит романтический мотив – бегство героя из цивилизованного мира в мир природы, любовь к «дикарке». Да и само место действия – Кавказ. Соответственно, пейзажам тоже свойствен романтический колорит: «...хороводы звезд чудными узорами сплетались на далеком небосклоне и одна за другою гасли по мере того, как бледноватый отблеск востока разливался по темно-лиловому своду, озаряя постепенно крутые отлогости гор, покрытые девственными снегами».
   Романтическим колоритом проникнута и повесть «Тамань». Соответственно, картины природы здесь таинственны и загадочны: ночь, тихая луна, берег моря и пена валунов, темно-синие волны, поднимающийся на море туман. Эти картины напоминают нам также традиционный пейзаж сентименталистов. Однако в Тамани Печорин сталкивается с грубой прозой жизни, история его пребывания там далека от сентиментальности. Поэтому пейзаж здесь – это эстетическое восприятие героя, отношение его к жизни в целом.
   Природа в «Тамани» дана в динамике. Так, первый пейзаж повести проникнут состоянием покоя. Именно таково вначале и состояние Печорина. «Полный месяц светил на камышовую крышу и белые стены моего нового жилища; на дворе, обведенном оградой из булыжника, стояла избочась другая лачужка, менее и древнее первой. Берег обрывом спускался к морю почти у самых стен ее, и внизу с беспрерывным ропотом плескались темно-синие волны. Луна тихо смотрела на беспокойную, но покорную ей стихию, и я мог различить при свете ее, далеко от берега, два корабля, которых черные снасти, подобно паутине, неподвижно рисовались на бледной черте небосклона». Затем вся эта картина у Лермонтова как будто приходит в движенье: «Между тем луна начала одеваться тучами и на море поднялся туман; едва сквозь него светился фонарь на корме ближнего корабля; у берега сверкала пена валунов, ежеминутно грозящих его потопить». Этот пейзаж сливается с тревогой, постепенно зарождающейся в душе Печорина при встрече его со слепым мальчиком. Вместе с тем пейзаж этот являет собой художественное предварение грядущих событий, когда герой едва не лишился жизни. То же самое значение имеет и следующий пейзаж повести. Однако здесь уже содержится намек на благополучный исход ситуации: «...я с невольным биением сердца глядел на бедную лодку; но она, как утка, ныряла и потом, быстро взмахнув веслами, будто крыльями, выскакивала из пропасти среди брызгов пены; и вот, я думал, она ударится с размаха об берег и разлетится вдребезги; но она ловко повернулась боком и вскочила в маленькую бухту невредима».
   Отметим контрастность красок в этих картинах: черные снасти корабля изображены на фоне бледной черты небосклона, сверкающая пена валунов – на фоне темных туч. Свет у Лермонтова в этих ночных пейзажах нечеткий, неопределенный – это или свет месяца и звезд, или едва светящийся фонарь на корме корабля. Море покрывается туманной дымкой, всюду идет эта игра света и тени. Как замечает Е. Михайлова, «атмосфера романтической тайны не может быть передана лишь строгой контурной манерой обрисовки предметов, она требует игры теней, глубины фона, фантастики освещения»[8]. Со светотеневыми эффектами у Лермонтова гармонируют и звуки: «беспрерывный ропот темно-синих волн», дуновение ветра, «однообразный шум» моря, «подобный ропоту засыпающего города», то «протяжный и печальный», то «быстрый и живой» напев ундины. «Все это – краски, свет и тени, шумы и шорохи – сливаются в дивную симфонию, то неспокойную по ритму, то неумолимо зовущую в какие-то грустные дали. И с этим так хорошо гармонирует настроение Печорина: «Мне стало грустно. И зачем было судьбе кинуть меня в мирный круг честных контрабандистов? Как камень, брошенный в гладкий источник, я встревожил их спокойствие и, как камень, едва сам не пошел ко дну!»[9].
   Аналогично значение первого пейзажа и в повести «Княжна Мери». «Ветки цветущих черешен смотрят мне в окна, и ветер иногда усыпает мой письменный стол их белыми лепестками. Вид с трех сторон у меня чудесный. На запад пятиглавый Бешту синеет, как последняя туча рассеянной бури, на север поднимается Машук, как мохнатая персидская шапка, и закрывает всю эту часть небосклона; на восток смотреть веселее: внизу передо мною пестреет чистенький, новенький городок, шумят целебные ключи, шумит разноязычная толпа, – а там, дальше, амфитеатром громоздятся горы все синее и туманнее, а на краю горизонта тянется серебряная цепь снеговых вершин, начинаясь Казбеком и оканчиваясь двуглавым Эльбрусом...». Здесь Печорин «импрессионистски вводит читателя в изображение своих настроений посредством своеобразной лирической интродукции, посвященной эмоциональному описанию природы»[10].
   Пейзажи в романе часто используются как средство характеристики героя. Так, писатель неоднократно подчеркивает любовь Печорина к природе, его глубинную, неразрывную связь с ней. «...Я люблю скакать на горячей лошади по высокой траве, против пустынного ветра; с жадностью глотаю я благовонный воздух и устремляю взоры в синюю даль, стараясь уловить туманные очерки предметов, которые ежеминутно становятся все яснее и яснее. Какая бы горесть ни лежала на сердце, какое бы беспокойство ни томило мысль, все в минуту рассеется; на душе станет легко, усталость тела победит тревогу ума. Нет женского взора, которого бы я не забыл при виде кудрявых гор, озаренных южным солнцем, при виде голубого неба или внимая шуму потока, падающего с утеса на утес», – пишет Печорин в своем дневнике. Любуясь серебряною цепью снеговых вершин, он становится настоящим поэтом и философом: «Воздух чист и свеж как поцелуй ребенка; солнце ярко, небо сине – чего бы, кажется больше? зачем тут страсти, желания, сожаления?». Эти чувства, исполненные поэзии, гармонии и тихой умиротворенности, ярко характеризуют Печорина, намекая на то хорошее в его душе, что было дано ему от природы. Рисуя пейзажи в восприятии главного героя, Лермонтов подчеркивает контраст природных задатков Печорина – искренности, жажды сильных чувств, духовной чистоты (именно общение с природой во многом формирует нравственный облик человека) – и его настоящего внутреннего облика, определяющегося в основном эгоизмом, скепсисом, безверием и агрессией.
   Пейзажи у Лермонтова нередко символичны. Так, пейзаж перед дуэлью, передавая чувства героя, одновременно символизирует характер Печорина, двойственность его натуры[11]. В утро перед дуэлью с Грушницким, когда Печорин допускает возможность собственной смерти, он больше чем когда-либо любит жизнь, больше чем когда-нибудь прежде он любит природу: «Я не помню утра более голубого и свежего! Солнце едва выказалось из-за зеленых вершин, и слияние первой теплоты его лучей с умирающей прохладой ночи наводило на все чувства какое-то сладкое томление; в ущелье не проникал еще радостный луч молодого дня; он золотил только верхи утесов, висящих с обеих сторон над нами; густолиственные кусты, растущие в их глубоких трещинах, при малейшем дыхании ветра осыпали нас серебряным дождем. Я помню – в этот раз, больше чем когда-нибудь прежде, я любил природу. Как любопытно всматривался я в каждую росинку, трепещущую на широком листке виноградном и отражавшую миллионы радужных лучей! как жадно взор мой старался проникнуть в дымную даль!». Сочетание первой теплоты лучей солнца с умирающей прохладой ночи здесь символически передает противоречивость души Печорина. Одновременно в картине этой сама природа как будто напоминает герою о ценности жизни, как бы предостерегая его от предстоящего убийства. Однако Печорин осмысляет этот пейзаж лишь в контексте собственного мироощущения. Стоит отметить и особый световой фон данного пейзажа. Фишер писал, что своих световых эффектов Лермонтов достигает тем, что не ограничивается светотенью, он подмечает в природе «миллионы блесков отраженного света: когда светит солнце, блещут горы, блещут реки, потоки и ключи, сверкает каждая росинка»[12].
   Другой пейзаж в этой повести перекликается с картиной Гоголя из поэмы «Мертвые души»: «И в самом деле, здесь все дышит уединением; здесь все таинственно – и густые сени липовых аллей, склоняющихся над потоком, который с шумом и пеною, падая с плиты на плиту, прорезывает себе путь между зеленеющими горами, и ущелья, полные мглою и молчанием, которых ветви разбегаются отсюда во все стороны, и свежесть ароматического воздуха, отягощенного испарениями высоких южных трав и белой акации, и постоянный, сладостно-усыпительный шум студеных ручьев, которые встретясь в конце долины, бегут дружно взапуски... С этой стороны ущелье шире и превращается в зеленую лощину; по ней вьется пыльная дорога. Всякий раз, как я на нее взгляну, мне все кажется, что едет карета, а из кареты выглядывает розовое личико. Уж много карет проехало по этой дороге, – а той все нет». Романтический пейзаж этот ярко характеризует Печорина, открывая в душе его мечтательность и тоску по необретенной и недоступной гармонии.
   В заключительных картинах повести у Лермонтова возникают образы, перекликающиеся с его стихотворением «Парус». Печорин здесь сравнивает себя с матросом, душа которого сжилась с «бурями и битвами». Покоя нет в душе героя: «выброшенный на берег, он скучает и томится, как ни мани его тенистая роща, как ни свети ему мирное солнце...». Он лишь прислушивается к «однообразному ропоту волн» и вглядывается вдаль, в надежде увидеть «желанный парус». Оба этих образа – незнакомой кареты и «желанного паруса» – передают подспудную мечту героя о счастье, о преодолении своего одиночества. Именно этого лишен Печорин, и в этом глубочайший трагизм данного образа.
   В повести «Фаталист» пейзаж, играя роль фона, сливается вместе с тем с философскими размышлениями героя. Здесь возникают мотивы, развитые автором в стихотворении «Дума». «Я возвращался домой пустыми переулками станицы; месяц, полный и красный, как зарево пожара, начинал показываться из-за зубчатого горизонта домов; звезды спокойно сияли на темно-голубом своде, и мне стало смешно, когда я вспомнил, что были некогда люди премудрые, думавшие, что светила небесные принимают участие в их ничтожных спорах... Но зато какую силу воли придавала им уверенность, что целое небо... на них смотрит с участием... А мы, их жалкие потомки, скитающиеся по земле без убеждений и гордости, без наслаждения и страха... мы не способны более к великим жертвам ни для блага человечества, ни даже для собственного нашего счастия...». Так здесь возникает тема «потерянного поколения».
   Таким образом, функции пейзажа в романе «Герой нашего времени» разнообразны. Это и описательный, и психологический, и символический пейзаж. Создавая определенный фон, картины природы у Лермонтова тонко передают и состояние героя, его настроение, его чувства. Природа выступает средством характеристики персонажа, обнажая самые глубины души. Пейзажи предваряют будущие события, углубляют философские проблемы, затронутые в романе. Наконец, эти чудные и гармоничные картины являются также средством авторской характеристики.
1. Рождествин А. Природа как источник религиозных чувствований Лермонтова. – В кн.: М.Ю. Лермонтов. Его жизнь и сочинения. Сборник историко-литературных статей. Составил В.И. Покровский. М., 1916, с. 118.

К-во Просмотров: 3851
Найти или скачать Пейзаж и его функции в романе М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени»