Пушкин
Девяносто лет назад убили на дуэли Александра Сергеевича Пушкина.
Вся Россия, можно сказать, горюет и слезы льет в эту прискорбную годовщину. Но, между прочим, больше всех горюет и убивается -- Иван Федорович Головкин.
Этот милый человек при одном только слове -- Пушкин -- ужасно вздрагивает
и глядит в пространство.
И как же ему, братцы, не глядеть в пространство, если обнаружилась такая,
можно сказать, печальная, теневая сторона жизни гениального поэта.
Мы, конечно, начнем нашу повесть издалека, чтобы не оскорбить память
знаменитого гения. Начнем примерно с 1921 года. Тогда будет все наглядней.
В 1921 году, в декабре месяце приехал из армии в родной свой городок Иван
Федорович Головкин.
А тут как раз нэп начался. Оживление. Булки стали выпекать. Торговлишка
завязалась. Жизнь, одним слоном, ключом забила.
А наш приятель Головкин, несмотря на это, ходит по городу безуспешно.
Помещения не имеет, И спит по субботам у знакомых. На какой-то подстилке.
В передней комнате. Ну и, конечно, через это настроен скептически.
-- Нэп,-- говорит,-- это форменная утопия. Полгода, говорит, не могу
помещения отыскать.
В 1923 году Головкин все-таки словчился и нашел помещение. Или он въездные
заплатил, или вообще фортуна к нему обернулась, но только нашел.
Комната маленькая. Два окна. Пол, конечно. Потолок. Это все есть. Ничего
против не скажешь.
А очень любовно устроился там Головкин. На шпалеры разорился -- оклеил.
Гвозди куда надо приколотил, чтоб уютней выглядело. И живет, как падишах.
А время, конечно, идет. Вот уже восемьдесят седьмая годовщина ударяет со
дня смерти нашего дорогого поэта Пушкина. Потом восемьдесят восьмая.
На восемьдесят девятой годовщине разговоры, конечно, поднялись в квартире.
Пушкин, дескать. Писатель. Жил, дескать, в свое время в этом помещении. Осчастливил, дескать, жилплощадь своим нестерпимым гением. Не худо бы в силу этого какую ни
на есть досточку приклепать с полным обозначением события -- в назидание потомству.
Иван Федорович Головкин тоже сдуру участие принял в этой дощечке, на свою голову.
Только вдруг в квартире ропот происходит. Дамы мечутся. Кастрюльки чистят.
Углы подметают.
Комиссия приходит из пяти человек с учеными бородами. Помещение осматривает.
Увидела комиссия разную домашнюю требуху в квартире -- кастрюли и пиджаки
-- и горько так вздохнула.
-- Тут,-- говорит,-- когда-то Александр Сергеевич Пушкин две недели гостил
у своего приятеля. И что же мы здесь видим спустя столетие? Мы видим, что в данной квартире форменное безобразие наблюдается. Вон метла стоит. Вон брюки висят --
подтяжки по стенам развеваются. Ведь это же прямо оскорбительно для памяти гения!
Нет, вряд ли поэт посетил бы своего приятеля, если б знал, чем все это кончится.
Ну, одним словом, через три недели выселили всех жильцов из этого помещения.
Головкин, это верно, очень ругался. Крыл суровую пушкинскую эпоху и в
особенности царя Николая Первого.
Однако и своим от Головкина досталось -- зачем, дескать, нет квартир и жить негде.
Иван Федорович Головкин выражал свое особое мнение открыто, не боясь никаких последствий.
-- Что ж,-- говорит,-- это такое? Ну -- пущай он гений. Ну -- пущай стишки
сочинил: "Птичка прыгает на ветке". Но зачем же средних людей выселять? Тогда предоставьте им площадь или дайте въездные.
Хотел Головкин в Пушкинский заповедник поехать -- ругаться, но после
занялся подыскиванием помещения.
Он и сейчас еще ищет. Осунулся, поседел. Требовательный такой стал. Все расспрашивает, кто да кто раньше жил в этом помещении. И не жил ли здесь, оборони создатель, Демьян Бедный или артист Качалов? А если жил, то он, Головкин, и
даром не возьмет такого помещения.
А это верно: как это некоторые крупные гении легкомысленно поступают --
мотаются с квартиры на квартиру, переезжают. А после такие печальные результаты.
Да вот недалеко ходить,-- один наш знакомый поэт за последний год не менее
семи комнат сменил. Все, знаете, никак не может ужиться. За неплатеж.
А ведь, может, он, черт его знает, гений!
Ох, и обложат же его лет через пятьдесят за эти самые семь комнат.
Единственно, может быть, кризис несколько ослабнет к тому времени. Одна надежда.